Гром победы

Текст: Арсений Замостьянов

С этого начинается любая литература. Война, любовь, молитва — вот три впечатления, дающие толчок первым стихотворцам. Есть легенда об участии поэта Тиртея во 2-й Мессенской войне. Дельфийский оракул велел спартанцам призвать военного советника из Афин. Афиняне, словно в насмешку над всегдашними соперниками, послали в Спарту хромоногого Тиртея, школьного учителя и поэта. Но именно поэтическая героика Тиртея вдохновила спартанцев на победу:

• Доля прекрасная — пасть в передних рядах ополченья,Родину-мать от врагов обороняя в бою…
• (перевод О. Румера)

Мы хотели бы напомнить читателям о русских Тиртеях.

ПОТЕХА ВИРШЕВАЯ

Русскую антологию воинской героики можно начать с рассказа о битвах Святослава из «Повести временных лет». Можно — со «Слова о полку Игореве». Но эти памятники нам все-таки легче читать в переводах, чем в оригиналах.

В XVII веке в России уже теплится литературная жизнь в современном смысле слова. Симеон Полоцкий в виршах прославляет правление царя Алексея Михайловича. Правда, военной темы он почти не касался. В полный голос она зазвучала лишь тогда, когда неугомонный сын царя Алексея, наш первый император, превратил Россию в воинскую державу.

Начинался XVIII век, о поэзии которого метко выразился проницательный Петр Вяземский: «Лира Ломоносова была отголоском полтавских пушек». Восторженная поэзия сопровождала победы Петра I, его прорыв к империи. Но первое яркое батальное стихотворение посвящено поражению — и в этом есть эпическая логика. Трагедия неудачного Прутского похода рождала потребность в стихах — горестных и утешительных. Поэтизация поражения — прием, хорошо известный эпическим сказителям. У Феофана Прокоповича получилось первое ритмически захватывающее стихотворение того времени:

• За Могилою Рябою
• над рекою Прутовòю
• было войско в страшном бòю.
• В день недельный ополудны
• стался нам час велми трудный,
• пришел турчин многолюдный…
• (1711)

На праздничных шествиях по случаю военных побед и личных праздников императора звучали стихотворные пьесы Фёдора Журовского — поэта, о жизни которого мы толком не знаем. Есть версия, что он примет монашество под именем Феофилакта и станет ректором Славяно-греко-латинской академии. В «действе вседержавного императора» под названием «Слава Российская» (1724) голоса подавали разные страны. Вот, например, монолог Швеции:

• Российский орел со львом билися довольно
• Свейскому птица зверю ранит ногу больно.
• Чрез только лет Свеция с Россами трудилась,
• В баталиях никогда я не поживилась:
• Лучше в мире быть с тобою, Россие, желаю,
• Свейского Марса в покой аз днесь отсылаю.

Это, конечно, еще потешная поэзия. Но примечателен сам факт, что для общественного переживания воинских побед в 1724-м уже необходимы стихи. Декоративные, церемониальные, но все-таки стихи.

ПЕРВЫЙ ЗВУК ХОТИНСКОЙ ОДЫ...

Следующий всплеск батальной поэзии случится в самом конце правления императрицы Анны Иоанновны. В 1730-е считалось невозможным написать торжественную оду не в честь правящей монархини. Пока Ломоносов работал над фундаментальной одой — в России правила императрица Анна Иоанновна, но в октябре 1740 года она скончалась, что отразилась в каноническом заглавии — «Ода блаженныя памяти Государыне Императрице Анне Иоанновне на победу над Турками и Татарами и на взятие Хотина 1739 года». Похвалы Анне воспринимались уже как нечто устаревшее, даже бестактное. Но стих Ломоносова покорял.

В 1739 году главнокомандующий русской армии, генерал-фельдмаршал Христофор Антонович Миних предпринял поход против крымчаков. Русская армия наступала. Под Ставучанами путь ей преградили турецкие силы, включая гарнизон Хотинской крепости. Армия Миниха одержала победу, с минимальными потерями выбила турок из Ставучан. После сражения комендант Хотина Колчак-паша сдал крепость Миниху. Это случилось 19 (30) августа 1739 года. Такой победы над турками история России к тому времени не знала.

Cразу несколько поэтов воспевают эту викторию. Но в истории словесности осталась лишь хотинская ода Ломоносова, ставшая эталоном жанра на четверть века. В этой оде Ломоносов на практике отстаивает достоинства четырехстопного ямба — в будущем самого популярного размера русской поэзии («Мой дядя самых честных правил...»). И потому о хотинской оде напомнит Владислав Ходасевич в стихотворении, посвященном ямбу:

• Из памяти изгрызли годы,
• За что и кто в Хотине пал, —
• Но первый звук Хотинской оды
• Нам первым криком жизни стал.
• (1938)

Ходасевич не зря упоминает «первый звук». Ода начинается строкой:

• Восторг внезапный ум пленил…

Столь эффектного начала русская поэзия действительно еще не знала. А если первая строка запоминается — полдела сделано. Но и батальные картины получились впечатляющие:

• Шумит с ручьями бор и дол:
• Победа, росская победа!
• Но враг, что от меча ушел,
• Боится собственного следа.

Это уже не просто праздничная забава, прилагаемая к фейерверку. Ломоносов вещает, проповедует. Это уже слова человека, который «знак бессмертия себе воздвигнул», слова государственного мужа, каковым 28-летний немецкий студент Михайло в те годы вообще-то еще не был.

При Анне Иоанновне первым стихотворцем считался Тредиаковский. Ломоносов расцвел при Елизавете. И, конечно, приветствовал в ежегодных одах победы русского оружия в Семилетней войне: Гросс-Егерсдорф, Кунерсдорф, Кольберг. Однако Ломоносов любил не только войну, но и мир: в мирное время обстановка благоприятнее для развития наук… В годы советской бескомпромиссной борьбы за мир любили цитировать финал оды, в которой воспевалась не государыня, а страна — Россия:

• Великая промолви Мать,
• И повели войнам престать.
• Славься сим, Екатерина!..

Едва ли не самое популярное русское стихотворение XVIII века — ода «На взятие Измаила» Гавриила Державина (1790–91). Особенно впечатляет финал — поэтический мемориал героям кровопролитного штурма:

• А слава тех не умирает,
• Кто за отечество умрет;
• Она так в вечности сияет,
• Как в море ночью лунный свет.
• Времен в глубоком отдаленьи
• Потомство тех увидит тени,
• Которых мужествен был дух.
• С гробов их в души огнь польется,
• Когда по рощам разнесется
• Бессмертной лирой дел их звук.

В своей оде Державин не стал называть по именам полководцев: ни Суворова, ни Потёмкина. Он выдвигает обобщенный образ «всепобеждающего Росса». Полководцы обиделись, но Екатерину это устраивало.

На грандиозном празднике по случаю Измаильской победы отсутствовал главный герой штурма — Суворов. Иногда власть с опаской отодвигает самых мужественных и ярких. Зато в тот вечер под сводами Таврического дворца впервые прозвучал гимн Екатерининской России. Музыка Осипа Козловского, стихи Гавриила Державина:

• Гром победы, раздавайся!
• Веселися, храбрый Росс!
• Звучной славой украшайся:
• Магомета ты потрёс.
• Славься сим, Екатерина,
• Славься, нежная к нам мать!
• Воды быстрые Дуная
• Уж в руках теперь у нас;
• Храбрость Россов почитая,
• Тавр под нами и Кавказ.
• Славься сим, Екатерина,
• Славься, нежная к нам мать!
• Уж не могут орды Крыма
• Ныне рушить наш покой;
• Гордость низится Селима,
• И бледнеет он с луной.
• Славься сим, Екатерина,
• Славься, нежная к нам мать!

Здесь — простодушный восторг удачливого завоевателя. Империя почувствовала мощь и не скрывала ликования. Тем более что войны не были изнурительными и всенародными, больше 150 тысяч солдат одновременно в боевых действиях не участвовали.

ТРУБЫ И ПУШКИ

Всенародная война впервые пришла двадцать лет спустя. Главным стихотворением той войны стал «Певец во стане русских воинов» В.А. Жуковского, написанный прямо «по горячим следам». Но память о 1812 годе и взятии Парижа долго будоражила сердца. Всем известны хрестоматийные шедевры Лермонтова и Майкова. Не молчал и сам Жуковский:

• Были годы, непогоды
• Поднимались и на нас;
• С громом брани в наши грани
• Темный враг вбегал не раз;
• Но проснулся, развернулся
• Наш Орел вождем полков;
• Свет дивится, Русь гордится
• Славой дедов и сынов.
• День Полтавы — праздник славы;
• Измаил, Кагул, Рымник;
• Бой Московский; взрыв Кремлевский,
• И в Париже Русский штык!

Так Жуковский писал ретроспективно, в более спокойные времена, в середине 1830-х.

Традиции русской поэтической героики прервались после Крымской войны. Тютчев, Бенедиктов, Каролина Павлова с ужасом писали о поражении России, о предательстве недавних союзников. И очень скоро революционная героика стала для поэтов важнее ратных подвигов во имя государства. Разве что Случевский проводил в последний путь генерала Скобелева, а потом Гумилёв погрустил о туркестанских генералах. Трубы снова вовсю зазвучали в 1914-м. Патриотические воззвания в первый год всеевропейского противостояния писали многие — ярче других, пожалуй, Фёдор Сологуб, заклинавший в первые дни войны: «На начинающего Бог!».

• Я вышел в ратное поле,
• Сражаюсь за святую Русь.
• Вся жизнь моя в Божьей воле,
• И я ничего не страшусь.
• В ратном поле не боится
• Тело моё трудных дней,
• И у сердца не гнездится,
• Не томит его тихий змей.

В публицистике Сологуб не был столь категоричен, а в военных стихах превращался в непоколебимого, даже несколько экзальтированного патриота.

А потом стала формироваться советская героика, во многом возродившая традицию XVIII века — конечно, в новейшем духе и со свежими идеологическими штрихами. Возникла особая школа патриотической песни. В поэзии — воинская героика, героика труда, просвещения. Километрами шли «функциональные» газетные стихи, авторами которых иногда становились поэты первой величины. Словом, наступали патетические времена, к которым и восходит традиция празднования 23 февраля. К этому дню, пожалуй, лучше всего подходят строки Ярослава Смелякова, написанные, конечно, гораздо позже 1918 года:

• Мне Красной Армии главкомы,
• молодцеваты и бледны,
• хоть понаслышке, но знакомы,
• и не совсем со стороны…
• Уже давно суконных шлемов
• в музеях тлеют шишаки.
• Как позабытые поэмы,
• молчат почетные клинки.
• Как будто отблески на меди,
• когда над книгами сижу,
• в тиши больших энциклопедий
• я ваши лица нахожу.
• (1966)

Но это уже совсем другая история.