Текст: Арсений Замостьянов
С этого начинается любая литература. Война, любовь, молитва — вот три впечатления, дающие толчок первым стихотворцам. Есть легенда об участии поэта Тиртея во 2-й Мессенской войне. Дельфийский оракул велел спартанцам призвать военного советника из Афин. Афиняне, словно в насмешку над всегдашними соперниками, послали в Спарту хромоногого Тиртея, школьного учителя и поэта. Но именно поэтическая героика Тиртея вдохновила спартанцев на победу:
Доля прекрасная — пасть в передних рядах ополченья,Родину-мать от врагов обороняя в бою…
(перевод О. Румера)
Мы хотели бы напомнить читателям о русских Тиртеях.
ПОТЕХА ВИРШЕВАЯ
Русскую антологию воинской героики можно начать с рассказа о битвах Святослава из «Повести временных лет». Можно — со «Слова о полку Игореве». Но эти памятники нам все-таки легче читать в переводах, чем в оригиналах.
В XVII веке в России уже теплится литературная жизнь в современном смысле слова. Симеон Полоцкий в виршах прославляет правление царя Алексея Михайловича. Правда, военной темы он почти не касался. В полный голос она зазвучала лишь тогда, когда неугомонный сын царя Алексея, наш первый император, превратил Россию в воинскую державу.
Начинался XVIII век, о поэзии которого метко выразился проницательный Петр Вяземский: «Лира Ломоносова была отголоском полтавских пушек». Восторженная поэзия сопровождала победы Петра I, его прорыв к империи. Но первое яркое батальное стихотворение посвящено поражению — и в этом есть эпическая логика. Трагедия неудачного Прутского похода рождала потребность в стихах — горестных и утешительных. Поэтизация поражения — прием, хорошо известный эпическим сказителям. У Феофана Прокоповича получилось первое ритмически захватывающее стихотворение того времени:
- За Могилою Рябою
- над рекою Прутовòю
- было войско в страшном бòю.
- В день недельный ополудны
- стался нам час велми трудный,
- пришел турчин многолюдный…
- (1711)
На праздничных шествиях по случаю военных побед и личных праздников императора звучали стихотворные пьесы Фёдора Журовского — поэта, о жизни которого мы толком не знаем. Есть версия, что он примет монашество под именем Феофилакта и станет ректором Славяно-греко-латинской академии. В «действе вседержавного императора» под названием «Слава Российская» (1724) голоса подавали разные страны. Вот, например, монолог Швеции:
- Российский орел со львом билися довольно
- Свейскому птица зверю ранит ногу больно.
- Чрез только лет Свеция с Россами трудилась,
- В баталиях никогда я не поживилась:
- Лучше в мире быть с тобою, Россие, желаю,
- Свейского Марса в покой аз днесь отсылаю.
Это, конечно, еще потешная поэзия. Но примечателен сам факт, что для общественного переживания воинских побед в 1724-м уже необходимы стихи. Декоративные, церемониальные, но все-таки стихи.
ПЕРВЫЙ ЗВУК ХОТИНСКОЙ ОДЫ...
Следующий всплеск батальной поэзии случится в самом конце правления императрицы Анны Иоанновны. В 1730-е считалось невозможным написать торжественную оду не в честь правящей монархини. Пока Ломоносов работал над фундаментальной одой — в России правила императрица Анна Иоанновна, но в октябре 1740 года она скончалась, что отразилась в каноническом заглавии — «Ода блаженныя памяти Государыне Императрице Анне Иоанновне на победу над Турками и Татарами и на взятие Хотина 1739 года». Похвалы Анне воспринимались уже как нечто устаревшее, даже бестактное. Но стих Ломоносова покорял.
В 1739 году главнокомандующий русской армии, генерал-фельдмаршал Христофор Антонович Миних предпринял поход против крымчаков. Русская армия наступала. Под Ставучанами путь ей преградили турецкие силы, включая гарнизон Хотинской крепости. Армия Миниха одержала победу, с минимальными потерями выбила турок из Ставучан. После сражения комендант Хотина Колчак-паша сдал крепость Миниху. Это случилось 19 (30) августа 1739 года. Такой победы над турками история России к тому времени не знала.
Cразу несколько поэтов воспевают эту викторию. Но в истории словесности осталась лишь хотинская ода Ломоносова, ставшая эталоном жанра на четверть века. В этой оде Ломоносов на практике отстаивает достоинства четырехстопного ямба — в будущем самого популярного размера русской поэзии («Мой дядя самых честных правил...»). И потому о хотинской оде напомнит Владислав Ходасевич в стихотворении, посвященном ямбу:
- Из памяти изгрызли годы,
- За что и кто в Хотине пал, —
- Но первый звук Хотинской оды
- Нам первым криком жизни стал.
- (1938)
Ходасевич не зря упоминает «первый звук». Ода начинается строкой:
- Восторг внезапный ум пленил…
Столь эффектного начала русская поэзия действительно еще не знала. А если первая строка запоминается — полдела сделано. Но и батальные картины получились впечатляющие:
- Шумит с ручьями бор и дол:
- Победа, росская победа!
- Но враг, что от меча ушел,
- Боится собственного следа.
Это уже не просто праздничная забава, прилагаемая к фейерверку. Ломоносов вещает, проповедует. Это уже слова человека, который «знак бессмертия себе воздвигнул», слова государственного мужа, каковым 28-летний немецкий студент Михайло в те годы вообще-то еще не был.
При Анне Иоанновне первым стихотворцем считался Тредиаковский. Ломоносов расцвел при Елизавете. И, конечно, приветствовал в ежегодных одах победы русского оружия в Семилетней войне: Гросс-Егерсдорф, Кунерсдорф, Кольберг. Однако Ломоносов любил не только войну, но и мир: в мирное время обстановка благоприятнее для развития наук… В годы советской бескомпромиссной борьбы за мир любили цитировать финал оды, в которой воспевалась не государыня, а страна — Россия:
- Великая промолви Мать,
- И повели войнам престать.
- Славься сим, Екатерина!..
Едва ли не самое популярное русское стихотворение XVIII века — ода «На взятие Измаила» Гавриила Державина (1790–91). Особенно впечатляет финал — поэтический мемориал героям кровопролитного штурма:
- А слава тех не умирает,
- Кто за отечество умрет;
- Она так в вечности сияет,
- Как в море ночью лунный свет.
- Времен в глубоком отдаленьи
- Потомство тех увидит тени,
- Которых мужествен был дух.
- С гробов их в души огнь польется,
- Когда по рощам разнесется
- Бессмертной лирой дел их звук.
В своей оде Державин не стал называть по именам полководцев: ни Суворова, ни Потёмкина. Он выдвигает обобщенный образ «всепобеждающего Росса». Полководцы обиделись, но Екатерину это устраивало.
На грандиозном празднике по случаю Измаильской победы отсутствовал главный герой штурма — Суворов. Иногда власть с опаской отодвигает самых мужественных и ярких. Зато в тот вечер под сводами Таврического дворца впервые прозвучал гимн Екатерининской России. Музыка Осипа Козловского, стихи Гавриила Державина:
- Гром победы, раздавайся!
- Веселися, храбрый Росс!
- Звучной славой украшайся:
- Магомета ты потрёс.
- Славься сим, Екатерина,
- Славься, нежная к нам мать!
- Воды быстрые Дуная
- Уж в руках теперь у нас;
- Храбрость Россов почитая,
- Тавр под нами и Кавказ.
- Славься сим, Екатерина,
- Славься, нежная к нам мать!
- Уж не могут орды Крыма
- Ныне рушить наш покой;
- Гордость низится Селима,
- И бледнеет он с луной.
- Славься сим, Екатерина,
- Славься, нежная к нам мать!
Здесь — простодушный восторг удачливого завоевателя. Империя почувствовала мощь и не скрывала ликования. Тем более что войны не были изнурительными и всенародными, больше 150 тысяч солдат одновременно в боевых действиях не участвовали.
ТРУБЫ И ПУШКИ
Всенародная война впервые пришла двадцать лет спустя. Главным стихотворением той войны стал «Певец во стане русских воинов» В.А. Жуковского, написанный прямо «по горячим следам». Но память о 1812 годе и взятии Парижа долго будоражила сердца. Всем известны хрестоматийные шедевры Лермонтова и Майкова. Не молчал и сам Жуковский:
- Были годы, непогоды
- Поднимались и на нас;
- С громом брани в наши грани
- Темный враг вбегал не раз;
- Но проснулся, развернулся
- Наш Орел вождем полков;
- Свет дивится, Русь гордится
- Славой дедов и сынов.
- День Полтавы — праздник славы;
- Измаил, Кагул, Рымник;
- Бой Московский; взрыв Кремлевский,
- И в Париже Русский штык!
Так Жуковский писал ретроспективно, в более спокойные времена, в середине 1830-х.
Традиции русской поэтической героики прервались после Крымской войны. Тютчев, Бенедиктов, Каролина Павлова с ужасом писали о поражении России, о предательстве недавних союзников. И очень скоро революционная героика стала для поэтов важнее ратных подвигов во имя государства. Разве что Случевский проводил в последний путь генерала Скобелева, а потом Гумилёв погрустил о туркестанских генералах. Трубы снова вовсю зазвучали в 1914-м. Патриотические воззвания в первый год всеевропейского противостояния писали многие — ярче других, пожалуй, Фёдор Сологуб, заклинавший в первые дни войны: «На начинающего Бог!».
- Я вышел в ратное поле,
- Сражаюсь за святую Русь.
- Вся жизнь моя в Божьей воле,
- И я ничего не страшусь.
- В ратном поле не боится
- Тело моё трудных дней,
- И у сердца не гнездится,
- Не томит его тихий змей.
В публицистике Сологуб не был столь категоричен, а в военных стихах превращался в непоколебимого, даже несколько экзальтированного патриота.
А потом стала формироваться советская героика, во многом возродившая традицию XVIII века — конечно, в новейшем духе и со свежими идеологическими штрихами. Возникла особая школа патриотической песни. В поэзии — воинская героика, героика труда, просвещения. Километрами шли «функциональные» газетные стихи, авторами которых иногда становились поэты первой величины. Словом, наступали патетические времена, к которым и восходит традиция празднования 23 февраля. К этому дню, пожалуй, лучше всего подходят строки Ярослава Смелякова, написанные, конечно, гораздо позже 1918 года:
- Мне Красной Армии главкомы,
- молодцеваты и бледны,
- хоть понаслышке, но знакомы,
- и не совсем со стороны…
- Уже давно суконных шлемов
- в музеях тлеют шишаки.
- Как позабытые поэмы,
- молчат почетные клинки.
- Как будто отблески на меди,
- когда над книгами сижу,
- в тиши больших энциклопедий
- я ваши лица нахожу.
- (1966)
Но это уже совсем другая история.
