Текст и фото: Екатерина Зайцева
13 декабря в Культурном центре фонда «Новый мир» состоялась презентация книги поэта Ивана Грузинова, одной из загадочных и трагических фигур в окружении Сергея Есенина. Книга представляет собой полное собрание сочинений поэта, впервые изданное спустя 75 лет после смерти Ивана Грузинова. О книге и ее главном герое гостям вечера рассказал ее составитель Олег Демидов, мариенгофовед и исследователь творчества имажинистов.
«У нас отчего-то принято ориентироваться на самых известных поэтов, а на их окружение внимания не обращают, — начал Олег Демидов. - Есенина нельзя изучать без Анатолия Мариенгофа, Вадима Шершеневича, Рюрика Ивнева и, конечно, Ивана Грузинова. Я считаю, что поэт не может расцвести вне контекста, окружение всегда влияет на гения, его необходимо изучать».
Собрание сочинений состоит не только из прижизненно изданных произведений Ивана Грузинова, но и его мемуарных текстов о Сергее Есенине («О смерти Есенина», «С. Есенин разговаривает о литературе и искусстве») и критических статей («Борис Пастернак «Сестра моя жизнь», «Леф»).
Иван Грузинов в последние годы жизни Есенина был особенно близок к нему, современники даже называли Грузинова «нянькой при Есенине».
У двух поэтов действительно было много общего — оба родились в деревне (тема русской деревни впоследствии стала одной из главных в их творчестве), оба были в какой-то степени «бунтарями», создавая стихи, из которых цензура безжалостно вырывала яркую, но непозволительную для печати обсценную лексику.
Грузинов, выехавший из родной деревни Шебаршино и отслуживший в Первую мировую войну писарем на Юго-Западном фронте, приезжает в Москву в 1917 году и начинает писать. Он пробует себя в разных направлениях, в результате чего его первый сборник «Бубны боли» представляет собой любопытный сплав футуризма, символизма и имажинизма. От футуризма Грузинов взял богатые аллитерации: «Жернова заржали жаром / Рыжих жал. Железа скрежет…», от символизма — бальмонтовские и блоковские романтические интонации: «Я напрасно ждал желанной встречи, / Ты была лишь смутная мечта. / И, целуя волосы и плечи женщин, /Говорил: не та, не та, не та».
Он скромен в выражении любви — по словам Олега Демидова, Грузинов был влюблен в Наталью Кончаловскую, мать режиссера Никиты Михалкова, — в его стихах не читается эротического подтекста. Причем любовно-лирическая линия просматривается даже в произведениях о красоте природы: «И звезда легка, как одуванчик, / Осиянный пухом золотым».
«Через символизм Грузинов пришел к имажинизму, — говорит Олег Демидов. — Он пытался доказать имажинистам, что он «свой», через натуралистичные стихотворения «Роды» и «Бычья казнь», затем через сборник «Серафические подвески».
За издание сборника «Серафические подвески», написанного Иваном Грузиновым совместно со своей гражданской женой, поэтессой-футуристкой Ниной Петровной Хабиас, поэта на год вывели из состава членов Всероссийского союза поэтов, а через два месяца арестовало ГПУ (поводом послужило бесцензурное издание книг под фиктивной маркой). Сборник вышел под обложкой, которую советская цензура никак стерпеть не могла: на ней были изображены кубические фаллосы. Содержание стихов соответствовало: резкая, неприкрашенная натуралистичность.
Стихи из сборника распространялись в литературной среде, Грузинова и Хабиас называли «литературными подонками Москвы».
Грузинов дерзко и в то же время с необычайным чувством юмора отзывался о современниках, объясняя своим друзьям, почему не стоит приглашать тех или иных литераторов в дом: «Пастернак заговорит вас до смерти, а если приглашать в дом Маяковского, то придется убрать все мещанское: снять абажуры, портреты Чехова и Толстого». Осипа Мандельштама Грузинов изображал неисправимым ловеласом и на все аргументы отвечал: «Вы их не знаете. А я знаю!»
Последним испытанием для Грузинова стала сибирская ссылка в Киренск и запрет «минус шесть» — власти наложили запрет на въезд Грузинова в шесть городов, среди которых была и Москва.
Несмотря на это, он стремился туда, последние годы жизни прожил в Москве, промывая склянки в аптеке, чтобы заработать денег, и умер в предвоенной столице, на которую уже надвигались фашисты.
«Грузинов — явление на стыке разных литературных течений, — заявил внук поэта Михаила Зенкевича и заместитель председателя Гумилевского общества Сергей Зенкевич. — Жаль, что он находился в положении «бедного родственника», которого считали «примазавшимся» к имажинистам и опоздавшим, чтобы примкнуть к акмеистам. Он просто оказался не на своем месте не в свое время».
«Я прошел. Следы мои сияли. Я погас. Следы мои горят...» — так называется статья Олега Демидова про поэта, озаглавленная строками из стихотворения Грузинова. В связи с этим нужно вернуться к уже сказанным словам Олега Демидова: поэт, даже если он кажется обрамлением более талантливой литературной звезды, не должен забываться.
Ссылки по теме:
Музей Есенина получил уникальный архив
