Инга Кузнецова. «Летяжесть»

Текст: Александр Соловьев

Обложка предоставлена издательством

Инга Кузнецова «Летяжесть» 

Издательство: АСТ, 2019 г. Серия «Поэтическое время»

Не то чтобы в России было много поэтических серий, заслуживающих внимания - «Воздух» (и там же «Поколение»), «Воймега», «Русский Гулливер», «Пушкинский фонд» и еще несколько, - в целом по пальцам двух рук можно пересчитать. Тем отраднее, что в прошлом году «Азбука» не побоялась открыть серию «Азбука-поэзия», в которой уже вышли не только очередные сборники Омара Хайяма и Дмитрия Быкова, а еще и, например, небольшие собрания Полины Барсковой, Ольги Седаковой, Олега Григорьева и Алексея Хвостенко. Еще радостнее, что, кажется, АСТ последовала примеру «Азбуки» и свою серию открывает книгой Инги Кузнецовой «Летяжесть». Издательских проектов, связанных с поэзией, мнoгo не бывает.

Выбор Кузнецовой как первопроходца серии, в общем, вполне понятен. Это и не заумная, не сверхэкспериментальная поэзия, и не дремучий архаизм. Инга Кузнецова, в общем, довольно традиционная поэтесса. Необычно то, как смело и спокойно переходит она из (силлабо-)тоники в верлибр и обратно. Речь ее поздних стихов свободна от ритмической несвободы. Выстраивая многие тексты на изысканных, барочных образах, поэтесса не боится прибегать к цитатности почти на грани фола: «теплолюбивое растение звезда // теряет осенью багряный свой прикид»; «что я могу рассказать тебе не выходя из комнаты», etc.

Поэтические книги, составленные из всех предыдущих сборников автора и дополненные новыми текстами, всегда интересны - читая стихи разных лет подряд, начинаешь замечать, как в ранних, еще несколько ученических, прихватывающих что-то то у Бродского, то у Ходасевича текстов, начинают вырисовываться черты той самостоятельной поэтики, обретающей полную силу в поздних стихах, которые в этой книге по какой-то причине (по авторской воле?) вынесены в начало.

Как мне кажется, эта поэтическая самостоятельность Кузнецовой состоит в вычурности образной системы, при этом укорененной в быту и повседневных эмоциональных и визуальных ощущениях. Если искать аналогии среди поэтических «ровесников», можно вспомнить Андрея Сен-Сенькова, закручивающего двух- и трехэтажные образные конструкции в кольцо, можно вспомнить и Веру Павлову, занятую специфически женским письмом о переживаниях как эмоциональных, так и интимно-физиологических. Однако Кузнецова не просто занята фиксацией опыта, но чем дальше, тем больше ее поэтическая речь как бы пытается подменить собой речь естественную, заменить собой повседневное говорение. Это такая форма лирического дневника, который не записывается, а проговаривается здесь-и-сейчас, будь то в переполненном автобусе или в разговоре с возлюбленным. Проговаривание это открывается еще и в структуре текста - в поздних стихах логика образа все чаще уступает место логике звука.

Эта поэзия не может быть громкой, но, балансируя на границе между разными традициями, речью и письмом, наконец, личным и метаперсональным, Кузнецова дает отличный старт новой серии. Будем надеяться, что следующие книги не заставят себя ждать.

***

рыбы машин плывут почти задевая друг друга

весело и упруго

скачут мячи фонарей

между деревьев тени внезапные глыбы

мир спасибо

за день открытых дверей

 

города переулки гулко скатываются в копилку

памяти пишущей под копирку

солнечный свет как янтарь

прячется будто ребенок под одеялом

 

грязным котищем бежит по подвалам

мерзлый январь

 

чашки коленей позвякивают на ходу

впрыгнешь в автобус в это гигантское чрево

станешь наживкой увидишь морскую звезду

 

кит тебя тащит скользя по неровному дну

поздняя ветвь мирового подводного древа

липнешь разиня к стекла вологодскому полотну

 

зрение анестезия

 

эта дорога странный донный ландшафт

на рукавах и варежках твердая влага

пишешь во тьме не видя карандаша

неизвестными буквами по незнакомой бумаге

 

***

...вот и автобус сжимается сердце

                    прячась в карман нагрудный

«огнеопасно» надписи

                    это сквозняк или крушения дождь

сердце превращается в гонщика

                     разбивается не боясь но

сообщения не проходят

                     дождь

 

в воздухе в сетке памяти бьется тяжелый вымысел

сердце в воде ты под водой

                     космос сплошной водоем

впадинка на запястье пульсирует

                     тело вынеси

как прием

                     есть прием

     

теперь

все стало отчетливей и безнадежней

как будто минус четыре

линзы в очках

и вещи набухли в пустынной квартире

ожидая смены имен

как растенья семян

что за низки времен у тебя подсыхают на кухне

если этот порядок нарушится рухнет

есть кончится инь

все равно будешь ян

как внимательно зренье твое

как тверды основанья

что же я сомневаюсь и плотное сразу на слух

проверяю

вот маленький джем-

сейшен

встречное бережное касанье

беззащитная музыка двух

 

***

мы стояли в какой-то панковской подворотне

и я крутила плоскую пуговицу

твоего пиджака

такого клетчатого что он казался мне

расписанием дней

я клонила лицо к укреплённому ватой плечу

и крутила пуговицу

она была как щит

от всех невзгод от которых ты бы меня

может быть не сберёг

и всё кружилось

детская площадка

с облупленною каруселью

скамейки встроенные шатко

среди развалин и расселин

кружилось время и часы

секундомеры светотени

кружились ласточки и псы

прожилки медленных растений

и ленты изначальной тьмы

раскручивались и дрожали

на пуговице этой мы

всё и держали

***

он сказал

напомни какой там код

у твоего

подъезда

а я не знала какой именно кот

бродит у моего подъезда

и как найти тот подъезд а он подъезд вообще или подход

или приход

пришествие или

а он сказал

снова ты гонишь в своем сомнамбулическом стиле

вот и поговорили

 

***

писчей бумаги кафки

и конверта в стиле лу саломе

(они у меня нашлись)

достаточно

чтобы написать письмо

но зачем

тогда пришлось бы объяснять слишком многое

почему звезды

и почему настолько конвенциональны научные взгляды

почему тьма

и что о ней известно с первоначальной битвы

почему все

ты не спрашиваешь

ты не ребенок

я не отвечаю

 

***

приснилось что после смерти

люди не уходят

а превращаются в игрушки

чьи-то родители

это плюшевый медведь и кукла

да

мы остаемся

в гроб

кладут не кого-то а что-то

 в последний момент

так положено

таков ритуал

похоже в землю опускают землю

когда бросают землю на крышку гроба

легче всего понять

что она и внутри

кем

ты

будешь

я йо-йо

ведь и сейчас то приближаюсь

то удаляюсь

наверное можно выбрать

кем ты будешь

впрочем дети

играют любым предметом

абсолютно любым