Текст: Денис Безносов
Обложки взяты с сайтов издательств
1. John Berger. G.
Bloomsbury Publishing, 2012
Букер любит панорамные исторические сочинения. Особого внимания удостаиваются бильдунгсроманы, где герой проживает свою жизнь на фоне исторических потрясений, например, рубежа XIX—XX века. Кругом - войны, революции, государственные перевороты, а он занимается самокопанием, разбирается с семейным прошлым, перескакивает из одних любовных отношений в другие и глубокомысленно анализирует свои чувства. При этом допускается вольная трактовка исторических событий (принято восхищаться подготовленностью и смелостью автора) и умеренная нелинейность (тут похвалят за новаторство), приветствуется не слишком хлесткое социальное высказывание (актуальность).
Идеальный букеровский роман - понятная аудитории незамысловатая и предсказуемая конструкция, которую довольно просто изложить в короткой аннотации на обложке.
G. - Дон Жуан начала прошлого столетия. Берджер рассказывает о его детстве, первых и последующих сексуальных опытах, поразительном умении понять душу и тело женщины и т.д. Тем временем в Европе неспокойно, назревает Первая мировая, старый мир уходит в прошлое, наступает страшный XX век. Вот, собственно, и все.
2. Lucy Ellmann. Sweet Desserts
Bloomsbury Publishing, 2013
Местами симпатичная безделушка от (тогда еще начинающего) автора фундаментального Ducks, Newburyport. Банальная история взаимоотношений двух сестер неразлейвода, которых жизнь постоянно разбрасывает по разным странам, но они все равно воссоединяются. Мать умерла, отец женился на чудаковатой индианке, девочки повзрослели, понаделали ошибок, поназаводили отношений с детьми и без. Потом семьи дали трещину, бытовая действительность стала по кусочкам пережевывать личные жизни, а приоритеты - стремительно меняться.
Единственное, что хоть немного освежает малопримечательный текст, - это постоянная перемена форм повествования - будь то третье или первое лицо, или фрагменты газетных статей вкупе с рекламой и телепередачами.
В сущности, Sweet Desserts и следует рассматривать как своего рода разминку перед большими основательными романами о пресыщении информацией, которые Эллманн будет писать в будущем.
3. Lars Saabye Christensen. Echoes of the City (translated by Don Bartlett)
MacLehose Press, 2019
Немецкая оккупация закончилась, и в норвежской столице воцарился мир. Недалеко от Фрогнер парка со скульптурами Вигелана, на улице Киркевейен, как на Травяной улице Асара Эппеля, большой уютной семьей живут персонажи Кристенсена и - каждый по-своему - справляются с последствиями войны. Мэй и Эвальд Кристофферсоны работают на Красный Крест, их сын Джеспер дружит с глухим сыном мясника Джостейном и помогает ему общаться с окружающим миром, нелюдимая Фру Вик бродит в одиночестве по кладбищу, итальянский эмигрант Энцо Занетти вечерами играет на фортепьяно по ресторанам и ведет беседы с умудренным опытом доктором Лундом. Все они - части единого целого, но на самом деле
главный герой романа - Осло. Echoes of the City - беллетризованный путеводитель по городу, не открыточно-туристическому, а настоящему и живому.
Без излишней сентиментальности Кристенсен подробно описывает каждую мельчайшую деталь родного Осло, периодически, правда, забывая о персонажах. Вполне вероятно, что можно было обойтись и вовсе без них.
4. Peter Handke. The Great Fall (translated by Krishna Winston)
Seagull Books, 2018
Зрелое герметичное рассуждение австрийского классика о старении, смерти и абсурдности человеческого бытия вроде Agape, agape Гэддиса или Beton Бернхарда. Протагонист, безымянный актер, проснувшийся в чужой кровати, в чужой стране, отправляется в странствие от городских окраин, поросших дремучим лесом вперемешку с полуразрушенными жилищами, к центру, где и должно осуществиться «великое падение».
Из-за густой метафоричности и скорее сновидческой сущности текста роман Хандке кажется поэтическим произведением, где сюжет весьма условен.
Очевидно, что путь героя ведет его к неизбежному завершению, вынесенному в заглавие, а встреченные по дороге персонажи - своего рода этапы этого пути. Однако глубинная цель странствия — в самом странствии, проживании движения из одной точки в другую, хождении ради хождения, переходящего в медитацию. Герой Хандке, как заводной механизм, пробуждается, чтобы преодолеть расстояние, но, преодолевая, не обретает никакого смысла, поскольку заведомо никакого смысла не было и нет.
5. Юй Хуа. Братья (пер. Ю. Дрейзис)
М.: Текст, 2015
Юй Хуа, мастер желчной сатиры и гротескного абсурда, подобно известному соотечественнику Мо Яню рассказывает историю китайского XX века через камерные судьбы его обитателей. Братья Сун Ган и Бритый Ли - два антипода, метафорически представляющие старый Китай с его традициями и характерным мироощущением и Китай обновленный под влиянием одновременно Культурной революции и западно-рыночной формы жизнедеятельности. Братья живут в мире, где вчерашние хунвейбины и партийные функционеры перемещаются в коммерцию, писатели-глашатаи революции переквалифицируются в пиарщиков, а общество приспосабливается то к коммунизму, то к капитализму и одно за другим проводит идиотские мероприятия вроде, скажем, конкурса красоты среди девственниц. Разумеется, официальная государственная идеология по традиции прекрасно оправдывает подобные метаморфозы. И разумеется, внутри нее скорее преуспевает жестокий, малограмотный, но весьма предприимчивый Ли, нежели честолюбивый Сун Ган.
Роман Юй Хуа - ёрническая притча о том, откуда взялось «экономическое чудо» Китая и как сформировались современное китайское общество, поражающее своей необузданной эффективностью, но временами страшно напоминающее нас.
6. Mark Z. Danielewski. House of Leaves
Pantheon Books, 2000
Роман Данилевского - место встречи Стивена Кинга с Дэвидом Фостером Уоллесом, где первый упрощает и адаптирует второго для более широкой аудитории. Те, кто хотел экспериментов с формой, но мучился от изнуряющих и, казалось бы, избыточных сносок в Infinite Jest, получит все то же самое в House of Leaves, но в виде триллера-головоломки с отсылками к По, Борхесу, Кортасару и фильмам ужасов. Несмотря на полиграфические изыски, игры со шрифтами и «матрешку» из рассказчиков, книгу Данилевского довольно просто читать (разве что изредка приходится переворачивать ее вверх тормашками) и понимать, поскольку композиция каждого повествования по сути своей линейна и сшита как по учебнику. Сюжеты развиваются последовательно, все рассказчики заведомо ненадежные (что оправданно, поскольку в основе событий либо мистика, либо психические расстройства, либо обычная выдумка), стиль и тон повествования выстроен согласно ожидаемым речевым регистрам, а комментарии всегда по делу или, если не по делу, то для пущего украшения.
Но при всей своей предсказуемости House of Leaves - очень качественная, виртуозно выстроенная и увлекательная книга, хорошо и популярно демонстрирующая различные практики непонятного постмодернизма.
7. Steve Erickson. Tours of the Black Clock
Poseidon Press, 1989
Альтернативных историй про «гитлер-выжил-фашизм-победил» немало. Тут тебе и The Plot against America, и Fatherland, и The Man in the High Castle, и многое другое. У Эриксона сюжет тоже строится на подобных гипотетических допущениях, с той существенной разницей, что вместо антиутопической сатиры он рисует в меру сентиментальную и без меры аллегорическую историю любви фюрера к племяннице Гели Раубаль, погибшей в 1931-м при не вполне выясненных обстоятельствах. Однако Tours of the Black Clock не об этой конкретной ситуации и даже не о Второй мировой и фюрере с его окружением, которые выступают частью исторического контекста,
роман Эриксона - размышление об относительности времени, о его причудливых искажениях («столкнувшись с памятью»), эластичности и даже раздвоении.
Сложносочиненная аллегория, лежащая в основе повествования, опирается на вымышленных героев, отодвигая реальных на второй план, поскольку в искаженном времени-пространстве именно вымысел становится ориентиром, независимым от действительности. Отчасти поэтому альтернативная история Эриксона действует по схемам, свойственным магическому реализму: алогичное становится частью логики, а фантастическое сливается с обыденным.
