Интервью: Андрей Мягков
До русского читателя наконец добрался русский перевод «Бесконечной шутки» - 1200-страничный фолиант 1996 года Дэвида Фостера Уоллеса (1962—2008), сопоставимый по многим показателям - по объему, по сложности и многуровневости, почтительно-боязливому отношению читателей, по непереводимости, наконец, с «Улиссом» Джойса - только не модернистской, а постмодернистской эпохи. В русском языке к этим показателям прибавился еще один: его тоже переводили двое молодых интеллектуалов-гуманитариев, для которых перевод, в общем, основным занятием не является. Во всяком случае, не являлся до начала работы над «Бесконечной шуткой». Памятуя о том, что перевод - это идеальное «медленное чтение», чтение-погружение, «Год Литературы» поговорил с Алексеем и Сергеем об уникальности Уоллеса, трудностях перевода, практической пользе «Шутки» и многом другом. Интервью получилось объемным, разностилевым и разновекторным - под стать самой книге.
Сколько времени в общей сложности занял у вас перевод?
Алексей Поляринов: Четкого начала не было. Где-то с 2014 года по… лето 2017-го, правильно?
Сергей Карпов: Наверно, я даже с годами не знаю. Но были перерывы. Мы перевели первые 100 страниц, потом забили…
Алексей Поляринов: Вообще как было: в 2013 году я наконец дочитал «Шутку». Или в 2014-м, я уже не помню, все смазалось. Можно посмотреть, когда у меня в блоге висит текст про Уоллеса - это тот самый момент. Через пару месяцев мне написала - почему-то во ВКонтакте - девушка, сказала: «Я работаю в таком-то издательстве…» И они стали убеждать: а давайте вы переведете «Бесконечную шутку». Я не ответил сначала, потому что… ну, вы в своем уме? В итоге мы все-таки с ними списались, я им ответил, что один - нет. Что это невозможно, я знаю свои пределы, но у меня есть друг, который тоже очень любит Уоллеса, который многое умеет, и я думаю, что вдвоем мы справимся просто в силу того, что будем страховать друг друга. Мы договорились, что переведем первые 100 страниц, ударили по рукам. Когда через несколько месяцев 100 страниц были готовы, редактор этого издательства перестал отвечать на сообщения. Он жив, с ним все в порядке, я вижу его в фейсбуке, но на почту перестал отвечать. Мы не сильно расстроились, честно говоря (смеется). Потому что эти 100 страниц были довольно мучительные. И следующие полгода с перерывами мы их вычитывали.
Сергей Карпов: Ставили сами себе дедлайны.
Алексей Поляринов: Да, да, да. И сами же успешно их продалбывали.
И эти же 100 страниц выложили в свой блог, верно?
Алексей Поляринов: Да, осенью, когда что-то более-менее приличное было вычитано. Я очень боялся это выкладывать, потому что… Ну, как у нас относятся к любительским переводам чего угодно? Марию Спивак травят, и так далее. Когда я запостил, я ожидал, что утром проснусь, а у меня почта просто завалена гневом человеческим. «Как вы могли на святыню поднять руку!..» Оказалось все наоборот, люди в основном благодарят, типа: вау, круто, наконец кто-то за это взялся. И буквально на следующий день мне написал редактор «Астрель-СПб» Николай Кудрявцев с уже серьезным предложением: мол, у вас есть 10%, давайте все остальное сделаем. Мы еще неделю пострадали-подумали (смеются).
Сергей Карпов: Ну, это было непростое решение. Понимаешь, что ты жизнь тратишь и… не знаешь, как ты с этим справишься.
Познакомились вы именно на почве Уоллеса?
Алексей Поляринов: Да, подруга, которая в ЖЖ работала и отбирала лучшие посты, пишет мне как-то: о, смотри, чувак переводит рассказы Уоллеса. Я на тот момент переводил его эссе, и я такой: кто посмел? (Смеется.) Зашел, а у него там нормально, хорошо. Я ему пишу: о, слушай, круто, я тоже фанат, давай дружить. И начал скидывать Сергею свои черновики, чтобы он их вычитал - на этом сотрудничество и началось.
Сергей, у вас ведь есть книжный магазин…
Сергей Карпов: Это прямо смелое заявление.
Алексей Поляринов: Это другой Сергей.
Как?
Смеемся.
Алексей Поляринов: Это вообще очень смешная тема. Сергеев Карповых несколько в книжном мире, и недавно у Оли Брейнингер вышла книжка Visitation, которую делал другой Сергей Карпов (тот самый, у которого книжный магазин. - Ред.). И она мне рассказывала, как к нему подошла и говорит: «”Шутка”-то когда выйдет?» Он такой: «Откуда я знаю?» - «В смысле - откуда ты знаешь? Ты же переводил!»
(Смеемся.)
Сергей Карпов: Давным-давно, когда я литературой еще баловался, я выходил в каком-то сборнике, и на «Озоне» в качестве биографии автора Сергея Карпова было указано, что это музыкант из группы «S.P.O.R.T.», которая была известна в нулевых, которые пели про «А я люблю рыбалку…». Мне это тогда очень понравилось, таким Сергеем Карповым я не прочь побыть.
Тогда расскажите о себе. Алексей все-таки более медийная личность.
Сергей Карпов: Ну, меня на самом деле всегда устраивало, что я не особо медийный. Не стремлюсь, смущает и все дела. Но мне всегда нравилось находить что-то интересное в не самых распространенных в России жанрах: в свое время я для себя открывал стендап, комиксы, когда все это только начиналось. И когда находишь что-то интересное, чего еще нет в России, то обычно это на иностранном языке. Тут же чувствуешь - ну, я чувствовал, - что ты можешь это донести, стать проводником и светочем, не знаю (смеется). Сначала я стал переводить стендап, потом комиксы.
Мы перевели с друзьями всю «Лигу выдающихся джентльменов» Алана Мура до того, как она была опубликована в России. К сожалению, к нам никто не обращался, мне до сих пор грустно об этом вспоминать. У Стюарта Ли все подряд переводил. Ну а потом думаю - надо замахнуться на литературу. Замахивался совершенно без системы: в один день мог переводить хоррор-рассказы, причем не обязательно какого-то высокого пошиба, например, Джо Лансдэйл - до сих пор его люблю, хотя он в основном хорош тем, что там неугасающий экшен, кровища, матюги - ну, это приятно переводить (смеемся). А в другой день - Кормака Маккарти, это была моя первая большая книжка, «Кровавый меридиан»…
Алексей Поляринов: Лучшая книга на свете. Прикинь, ты бы ее перевел?
Сергей Карпов: Слава богу, что не перевел.
Алексей Поляринов: Просто перепахивает. «Моби Дик» ХХ века, серьезно.
Сергей Карпов: Это правда. Там смешно получилось: никаких связей с литературным миром, серьезным, который публикациями занимается, у меня тогда не было, и вот я взялся, через три главы пробился, а потом раз - и она выходит на русском.
То есть никаких «серьезных» публикаций до «Шутки» не было?
Сергей Карпов: Ну, рассказы из «Обливиона» и «Короткие интервью», которые я еще до «Шутки» переводил, тоже скоро выходят.
То есть и до «Шутки» был немаленький список, но «Шутка» среди этого, конечно, выделяется: тысяча страниц безумнейшего текста.
Я к чему вел: ни вы, ни Алексей по образованию не переводчики?
Алексей Поляринов: Да, это как раз то, о чем я всегда говорю: «Шутку» переводили два самоучки и самозванца, которые постоянно говорили друг другу: господи, нас убьют, когда мы это доделаем, нас прикончат (смеется).
Сергей Карпов: Это чисто любовь.
Алексей Поляринов: Какой-то комплекс самозванца - он до сих пор не преодолен. Потому что, когда она выйдет, я лично жду, что в фейсбуке начнется что-то такое, что придется уйти из него на пару месяцев.
Пока никто из переводчиков не давал обратную связь?
Алексей Поляринов: Пока не прилетало.
Сергей Карпов: На каких-то начальных стадиях не все комменты были хвалебные, насколько я помню.
Алексей Поляринов: Ну, даже критикующие - они были уважительные на самом деле. То есть человек писал: я понимаю, что это очень сложная штука, но вот здесь вы пропустили вот эту деталь, вот эту, вот эту… То есть такие комменты, на которые ты отвечаешь: спасибо, мужик, это очень сильно помогло.
И вся эта история - это ведь не про деньги? То есть миллионов вы на этом, мягко говоря, не заработали?
Алексей Поляринов: Скажем так: я заплатил за квартиру на месяц вперед.
Сергей Карпов: А я в отпуск съездил.
Все как всегда с переводами.
Алексей Поляринов: Это то, что я всегда прошу не вырезать. Когда вы берете и читаете такие книжки - любая книга большого размера и какого-то сложного автора - это всегда сделано исключительно по любви. Человек, который это перевел, заплатил за квартиру и, может быть, пару раз купил вкусный кофе с печеньками.
«Шутка» наконец вышла. Вы по этому поводу что испытываете: только радость, радость и облегчение или еще какой-то набор эмоций?
Алексей Поляринов: Это настолько растянутый во времени процесс… Когда вы говорите с писателем или переводчиком о тексте, нужно иметь в виду, что он, скорее всего, уже сидит в следующем, и для него это пройденный этап.
Сергей Карпов: Я за это время «Иерусалим» Мура перевел.
Алексей Поляринов: А я уже занимаюсь следующим своим романом, и у меня просто нету столько сил, чтобы расходовать их на какую-то рефлексию по поводу выхода «Шутки». Максимальная радость была, наверное, когда я увидел PDF-ку и понял: ну вот теперь-то она точно выйдет. А бумажная - ну, мне ее дадут, я ее на полку поставлю и буду знать, что она существует.
Сергей Карпов: Могу только добавить, что это не только сам по себе растянутый процесс, но и закончен перевод был довольно давно. Год уже?
Алексей Поляринов: Больше.
Сергей Карпов: Ну вот. Сама книга начинает забываться, сам процесс работы. Он был довольно эмоциональный, моментами выматывающий, какие-то горячие споры, досада - уже начинает все это уходить.
Давайте подробнее про споры. Вы ведь вдвоем переводили: это чем вообще чревато?
Алексей Поляринов: Мне кажется, нам обоим повезло, что мы люди неконфликтные и всегда шли на компромиссы. Часто бывало так: начинаешь спорить над каким-то моментом, и в итоге все сводится к «я тебе прошлое предложение отдал, а ты мне это отдай». В этом смысле переводить вдвоем несложно, если коллега - человек понимающий. Может возникнуть напряженная ситуация, когда вы чисто идеологически на что-то не попадаете.
Например?
Алексей Поляринов: У меня есть привычка, которая для переводчика может быть дурной: это привычка переобъяснять. То есть я пытаюсь точнее передать смысл, но при этом там, где у автора шесть слов, у меня получается двенадцать. Потом приходит дисциплинированный Сергей и говорит: «Ну что ты наворотил, я могу убрать эти шесть слов твоих, и будет то же самое». Я начинаю: «Ритмически…», а Сергей: «Почему ты все время про ритм какой-то говоришь? Ты мне можешь в терминах описать, что значит «ритм» этого предложения?» И у нас начинался напряженный, пассивно-агрессивный диалог про ритм.
Сергей Карпов: Да, «пассивно-агрессивный» - это наш девиз.
И часто такое случалось?
Алексей Поляринов: Началось при вычитке, а потом мы просто это почувствовали и договорились больше так не делать. Это как семьи психотерапевтов (смеются). Когда чувствуете, что идет пассивная агрессия, вы просто говорите: «Так, стоп. Давай мы сядем и без этого лишнего слоя обговорим конкретно предложение Уоллеса».
Сергей Карпов: Как говорил Алан Мур: если вы хотите укрепить свои отношения с женой, проработайте с ней 16 лет над порнографическим романом, это будет самое оно.
То есть у вас именно подход к переводу не всегда совпадал?
Сергей Карпов: Мне кажется, что мы представляли такие полярные точки зрения - в том смысле, что для меня важнее было перевести ближе к автору, передать его голос, даже - здесь я, может быть, не прав - даже если это не особо звучит на русском. Я сторонник буквальности, а Леша…
Алексей Поляринов: Я сторонник русского языка. Большинство моих претензий к каким-то кускам было: по-русски так не говорят, из него торчат англицизмы. В итоге пытались находить компромисс или находили аргументы, почему тут нужно именно так.
Напрашивается сравнение с переводчиками Сэлинджера: когда есть гладкая, литературная Рита Райт, а потом появляется Максим Немцов. Я верно понимаю, что вы пытались удержаться где-то посередине?
Алексей Поляринов: Да, в какой-то точке посередине встретиться.
Сергей Карпов: Хочу добавить, что раньше я был более радикален. То есть сейчас я вижу, что какие-то англицизмы, которые я отстаивал, - их надо было адаптировать, и ты был чертовски прав.
Алексей Поляринов: Черт, слишком поздно! (Смеются.)
А изначально вы как текст делили - тебе 50 страниц и мне 50?
Алексей Поляринов: Фактически так и было, да. Абсолютно хаотично. Разделять на какие-то сюжетные линии или по персонажам не было смысла, потому что ты просто не поймешь, что там происходит. Например, когда я взялся последнюю часть переводить, мне пришлось перечитать многие куски, которые переводил Сергей, потому что у Уоллеса в тексте есть повторяющиеся слова. И я скидываю Сергею свой перевод, а он мне говорит: «Мужик, я это же переводил уже, и я там другие слова использовал, посмотри». Понимаешь, что эта книга недаром неделима, недаром она одним кирпичом идет.
Повторяющиеся слова?
Алексей Поляринов: Это Сергей вовремя заметил: в каждой главе есть какое-то слово, которое действует как лейтмотив. Когда я что-то переводил и сглаживал в русский язык, Сергей часто приходил и все возвращал обратно: мол, это слово неспроста здесь. Приходилось спорить, сохраним ли мы этот лейтмотив, потому что он важен на английском языке, но на русском он торчит как заноза.
Я эти слова даже выписывал, потом вбиваешь в поиск по файлу - и они все в одном фрагменте сконцентрированы. «Голубой» было. В одной главе слово «голубой» встречается раз 40, раз по 5 в предложении. Это когда они сидят в приемной, и там обои небесно-голубого цвета - почему обложка такая - и у Хэла случается что-то вроде прозрения, когда он чувствует, что падает в это небо. Причем «голубой» там часто идет против грамматики, выскакивает совсем не к месту.
Сергей Карпов: Да, очень важно сказать, что часто это делалось специально: то, что плохо звучит на русском, оно и на английском не особо хорошо звучит.
Алексей Поляринов: Да, это действительно важно донести: если что-то звучит странно, скорее всего, это не ошибка - так и задумано.
Сергей Карпов: Удачная отмаза для нас.
Алексей Поляринов: Это даже не отмаза: это подтвердит и редактор, и корректор. Была даже памятка для корректоров, где было сказано: если предложение слишком длинное - так надо, не трогайте его. Если предложение начинается с фразы «И но в общем» - не трогайте его. Это вообще его сквозная тема…
Сергей Карпов: Я себе все-таки сделал эту футболку.
Сергей задирает толстовку - под ней черная футболка с надписью «and but so». (Смеемся.)
Алексей Поляринов: В общем, эта тема раздражает даже американцев.
Сергей Карпов: У него эта болезнь дальше усугублялась. В «Коротких интервью», которые по сути сборник рассказов, в каждом рассказе этих повторяющихся слов по 5 штук, каждое повторяется по 5 раз, а потом все они сходятся в одном пассаже со своими собственными тавтологиями. То есть ты понимаешь, что это не ошибка, так и задумано, но звучит очень странно.
Алексей Поляринов: Да, это как стихотворение, как ритуальный заговор.
Я отчетливо понял, что местами это и должно звучать криво, когда там про канадца Марата начинается…
Сергей Карпов: Да, в канадских главах это просто бросается в глаза, и ты понимаешь, что, скорее всего, так и задумано. Но там очень много мест, где раз - и ни с того ни с сего возникает какой-то момент, про который ты думаешь - ну это точно ошибка переводчиков, а нет, не ошибка!
Алексей Поляринов: Там есть такой герой, Ренди Ленц - главы с ним написаны как бы из его сознания, а он безграмотный.
Сергей Карпов: При этом там не написано из его сознания окончательно - постоянно и его голос, и голос Уоллеса, и они сливаются…
Алексей Поляринов: Да, да. И ты это понимаешь, только когда внимательно читаешь текст - на английском я этого сразу не понял. Там ошибки, которые он допускает - это, знаете, ошибки человека, который пытается казаться умным, но постоянно неправильно использует слова. То есть канадские главы кривые сознательно - там француз как бы пытается говорить по-английски, хотя это чистый стеб - но почти каждая глава в книге кривая по-своему. Искажение идиом, иногда авторский текст искажается вокруг персонажа… Еще важно заметить для читателей про главы Хэла Инканденцы - это гениальный лингвистический юноша, который любит читать словари, - его язык тоже особенный, он постоянно использует заумные слова, но только он делает это правильно. Это такой язык высоколобого человека, который постоянно хвастается своей высоколобостью. Их главы с Ренди Ленцом часто идут одна за другой, и на контрасте Ренди выглядит особенно нелепо и смешно. Это нужно иметь в виду: главы Хэла - очень умные, главы Ренди - очень тупые, главы канадцев - просто дурацкие. Поэтому «Шутку» и называют одним из самых лингвистически замороченных романов, и когда ты его прочитаешь, тебе просто снятся слова.
Сергей Карпов: Возможно, даже хорошо, что мы до конца не знали, что нас ждет.
Вы как переводчики, конечно, понимаете текст лучше любого читателя…
Алексей Поляринов: Это вообще моя любимая тема: я в принципе воспринимаю перевод как сверхвнимательное чтение, и постоянно повторяю, что единственная книга, которую ты по-настоящему прочел, - это книга, которую ты перевел. Я в своей жизни, получается, по-настоящему прочел всего три книги… Когда ты в этой книге сидишь, ты вынужден от слова к слову двигаться, и ты не можешь пойти дальше, пока ты точно не понял, что здесь происходит, как идет электричество между предложениями. Это бывает мучительно, но это бесценный опыт.
И насколько в случае с текстом Уоллеса важно видеть все эти повторяющиеся слова, межтекстовые связи какие-то? Есть ли к этому тексту какой-то ключ?
Алексей Поляринов: Я сторонник чтения ради удовольствия, и даже если мы говорим о таких монстрах, как «Шутка», - в первый раз книгу всегда нужно читать ради удовольствия и не комплексовать из-за того, что ты чего-то не заметил. Когда я прочитал «Шутку» во второй раз, я понял, что почти ничего не понял в первый раз, - но мне очень понравилось.
То есть это не какая-то задача, которую читателю нужно решать?
Алексей Поляринов: Абсолютно. Во-первых, это очень красивый роман. Во-вторых, он очень грустный. В-третьих, он очень смешной. Главное, что нужно сделать - это попытаться получить удовольствие от текста. Потом, когда вы получите удовольствие, можно залезть дальше: для этого есть какие-то слои, какие-то ступени. Самая большая проблема романа в том, что он - сознательно - перегружен, и эта перегруженность отпугивает.
Совет, который я всегда стараюсь давать: читайте малыми дозами, по главе в день, и даже если нравится, лучше остановиться - меньше будете раздражаться от того, как все это скачет и как много там слов, которые надо гуглить. Это книга, которую невозможно взять приступом, да в этом и нет смысла.
В связи с «Шуткой» часто упоминают «Улисса» - которого, кстати, тоже на русский переводили вдвоем. Насколько эти параллели уместны или это просто удобная аналогия по принципу «огромный сложный интеллектуальный роман»?
Алексей Поляринов: Мне кажется, второе, сугубо размерная штука. Во всяком случае, у Уоллеса нет никаких прямых отсылок к Джойсу: Фолкнера он любит, Гибсона он внезапно любит… В путеводителе Карлайла, который я заказывал из США и потом листал, ничего про Джойса нет.
Путеводитель по «Шутке»?
Алексей Поляринов: Да, 550 страниц, про каждую главу - какие лейтмотивы, что там такое, что он этим хотел сказать, как это объединяется и как это вообще работает.
Сергей Карпов: Я еще про Джойса хотел сказать: мне кажется, есть такое отношение к большим сложным книжкам, что удовольствие, которое ты от них получаешь - оно именно в сложности. Такой миф, что ты должен быть «умным», чтобы получить удовольствие.
Что это скорее про голову, чем про какое-то чувственное восприятие.
Сергей Карпов: Да, да. Мне бы хотелось сказать, что на контрасте с этим в «Шутке» есть фрагменты, написанные абсолютно прозрачным, чистым языком, с четкими, интереснейшими мыслями, которые действительно относятся к нам, к нашей жизни. И если ты не справился с какими-то сложными главами, в которых эти повторяющиеся слова и эстетические изыски - это не так страшно, за ними есть отличные пассажи абсолютно для любого читателя. Для меня это действительно важно: в «Шутке» есть практическая ценность, которая лежит на поверхности.
Алексей Поляринов: Хорошо, что ты об этом сказал. «Улисс» - это про литературу, это абсолютно литературоцентричный текст, а «Бесконечная шутка» - она про людей. Никто, кроме Уоллеса, так красиво и подробно не писал про депрессию, например. Он ведь сам сидел в реабилитационной клинике, и это все очень пронзительно звучит: там, например, есть сцена, когда героиня пытается покончить с собой, и это действительно страшная сцена, по-человечески страшная. Я бы советовал почитать людям, которые про «синих китов» рассуждают, чтобы понять, насколько это сложный процесс. Еще один из самых выносящих для меня моментов был, когда Дону Гейтли стреляют в плечо и он не может говорить - у него трубка в горле. Он наркоман в завязке, ему нельзя обезболивающее, и он пытается сказать людям вокруг, что ему нельзя. Этот момент совершенно невероятно описан: момент бессилия, когда человек пытается что-то сказать, но у него не получается.
Сергей Карпов: Там как-то так это описано, мне тоже это приходило на ум, когда охрипнешь: когда ты онемел, как будто тебя душат где-то глубже шеи. Уоллес упоминал, что после «Шутки» ему присылали много писем, в которых делились своими проблемами, хотели с ним связаться - и он не знает, что может с этим поделать, он ведь не психолог, просто чем-то своим поделился. Мне кажется, это дополнительно подчеркивает, что там много вещей, которые просто по-человечески резонируют.
Ну а какие-нибудь постмодернистские штучки, скрытые от невнимательно взгляда, там есть?
Алексей Поляринов: Там есть эпизод, в котором автор рассказывает, как устроена его книга, - думаю, не все это заметят, для меня это было открытием. Поскольку название - это отсылка к «Гамлету», там есть призрак отца главного героя, Хэла Инканденцы. Отец Хэла, собственно, и снял «Бесконечную шутку», этот фильм-макгаффин, который все ищут. Он рассказывает о своем творческом методе, и это буквально описание того, как работает «Шутка»-книга. Он говорит примерно следующее: есть основные актеры, вот как мы сейчас сидим, а есть статисты - люди, которые вокруг о чем-то разговаривают, но нам не слышно, о чем. И он говорит: «Я думаю, что это несправедливо. Я решил снять фильм, в котором каждого статиста было бы слышно». То есть целью Уоллеса было написать книгу, в которой все герои главные - там действительно нет ни одного героя, который ничего бы про себя не рассказал.
Довольно давно я видел, как кто-то в интернете в очередной раз спрашивал, мол, почему «Шутку» не переводят на русский. Лев Оборин тогда ответил, что она чересчур укоренена в американской культуре.
Алексей Поляринов: Это правда.
Но когда я читал, у меня не было ощущения, что я слишком уж многое упускаю - может быть, это такой комплимент вам. Насколько сложно было адаптировать этот текст для России?
Алексей Поляринов: К счастью, мы живем в эпоху интернета, где каждую реалию можно проверить, перепроверить и где есть человек, который тебя страхует и он еще раз перепроверит. А книга действительно насквозь звездно-полосатая, Уоллес открыто признавался, что его цель - написать великий американский роман. Из проблем - бостонский сленг был проблемой.
Сергей Карпов: О да. Были проблемы с «картой» - попадалось уже «раскартить», «картанули» вместо «убили»? Фишка в том, что есть такое: на английском map может переводиться как «лицо». Это нормально, и Уоллес действительно кое-что делал с этим словом, чтобы показывать, что это будущее и что язык немного видоизменился, но англоязычного человека это в любом случае не так коробит. А у нас с этой «картой» до самого конца была проблема.
Алексей Поляринов: То есть чтобы сохранить Уоллеса, пришлось какие-то штуки не срезать, а придумывать, в том числе этот бостонский сленг.
Сергей Карпов: Потом - сноски. Мы иногда залезали в коллег на других языках, в силу своих знаний, чтобы увидеть, как они справлялись, и по секрету скажу, что, по-моему, там не так хорошо. Если вам кажется, что наш перевод плохой…
Алексей Поляринов: Вы не видели француза (смеются).
Сергей Карпов: Итальянца! Итальянец просто выкидывал сложные предложения. Но суть в том, что мы, по-моему, единственные, кто пользовался сносками, чтобы пояснить контекст - больше ста сносок, мы прям серьезно к уоллесовским добавили. Не знаю, как французы и итальянцы справляются, но иначе ты просто не оценишь шутку, не поймешь подсюжет…
Мне в плане американизации в этом смысле напоминает South Park, по которому мы все в детстве, по-моему, узнавали, что такое Америка. Но фишка South Park была в том, что он объяснял все это, показывал проблему, разжевывал, и ты вникал. А Уоллес только намекает, то есть такой внутряк для своих.
И после всего этого вы не чувствуете себя соавторами Уоллеса? Или все-таки только ретрансляторами?
Алексей Поляринов: Нет, нет, это абсолютно служебная функция: если ты начинаешь чувствовать себя соавтором, это суперопасно для переводчика, как мне кажется, потому что ты просто начнешь фигачить что-то не то. То есть у тебя есть такой маячок - автор, - и ты должен максимально близко к нему двигаться. Твоя цель - быть максимально в том облаке слов, которое задал автор. Естественно, ты периодически из него вываливаешься - просто потому, что другой язык, - и тебе нужно рядом создавать похожее облако слов, стремиться к автору.
Сергей Карпов: Ну есть тексты, в которые действительно очень много приходится вкладывать от себя - я вот сейчас занимаюсь «Иерусалимом» Алана Мура, и у него есть глава, про которую он сам говорит, мол, я ее написал, попробовал перечитать и не смог - а теперь наслаждайтесь. В общем, там все строится на созвучиях - написано одно, а читается другое. Звукопись. То есть по-настоящему перевести это невозможно, ты это пересоздаешь, и от автора остается только задумка и тема. Но даже в этом случае ты проводник.
Если бы я писал о «Шутке» и мне нужно было как-то определить тему: судя по тому, что я успел прочитать, я бы сказал, что это роман о зависимости. Даже взаимозависимости всего от всего.
Алексей Поляринов: О зависимости в самом широком смысле, так и есть. От медиа, от наркотиков…
Вы наверняка между собой этот момент как-то подробнее обсуждали - о чем «Шутка» лично для вас?
Сергей Карпов: Мы обсуждали?
Алексей Поляринов: Обсуждали точно и очень много, просто сейчас нужно вспомнить, что мы говорили. Ну, мне она в первую очередь позволила понять, насколько зависимость - сложная штука. Насколько несостоятельно это клише, которым мы прикрываемся, когда говорим о наркомании и любого рода зависимости. Мне позволили залезть в очень сложную схему, которую мы все привыкли упрощать. Типа алкоголик - бухает, наркоман - ширяется, а тут тебе подробно объясняют, как это работает. Там про завязку есть отличная метафора: что ты как мотоциклист, и для тебя каждый день - это машина, через которую ты должен перепрыгнуть, и после двадцатой машины ты просто не можешь дальше перепрыгивать.
В этом смысле для меня был терапевтический эффект - когда пиксель, за которым ты прячешься от проблемы, трескается, и ты видишь: ой, а за ним люди были. Это книга о том, что мы не выбираем родителей, не выбираем нейрохимию своего мозга и не выбираем где родиться - то есть практически ничего не выбираем. И еще про одиночество. Уоллес даже в интервью говорил, что литература - это способ попытаться быть не одиноким. Это была принципиальная вещь, и зависимость для него - это то, что мешает тебе прорвать эту пленку одиночества. Чем ты зависимее от чего-либо, тем более ты одинок.
Сергей Карпов: А мне всегда было сложно сформулировать, о чем та или иная книга.
