Готлантида. Дневник резидента. Часть 1

Текст и фото: Анна Матвеева

Коллаж: ГодЛитературы.РФ

Любая писательская резиденция — это, по сути, тоже своего рода карантин и самоизоляция — так было даже в те недавние благополучные времена, когда никто из нас с вами ещё не знал про карантин и самоизоляцию (и не осознавал, как хорошо мы, оказывается, жили!). Сюда приезжают, чтобы отгородиться от мира, по возможности отстраниться от презренного быта и настрочить, наконец, давно обещанную себе и людям книгу.

Балтийский дом писателей и переводчиков в Висбю, что на шведском острове Готланд, стал моей пятой по счёту резиденцией — и я всё-таки надеюсь, что не последней. О том, как живётся русскому писателю на острове во время коронавируса, будь он неладен, я кратко пишу почти каждый день на фейсбуке — а здесь, в личном дневнике, рассказываю о своём житье-бытье чуть подробнее.

9 марта Москва - Стокгольм - Нюнесхамн

Утром выехала ни свет ни заря из московской гостиницы. Чемодан у меня  неподъёмный — там книги, материалы для работы, а ещё наряды для презентаций в Москве, туфли, косметика, всё то, что мне точно не понадобится в Швеции.

Такси долетело до Шарика быстро: выходной день, все приличные люди спят. Настроение бодрое.

Самолёт полупустой, людей в масках не видно. Надеюсь, что вся эта истерика с вирусом скоро закончится. 

Прилетели. В аэропорту Арланда — шаром покати. Сонная девушка на паспортном контроле спросила, куда я еду, — сказала, что на остров Готланд.

— О! — девушка проснулась, одобрительно взметнула бровь. — Там сейчас холодновато, но красиво.

Мой чемодан выехал на багажную ленту первым. Буду считать это хорошим знаком. Буду всё считать хорошими знаками!

Поменяла в аэропорту 50 евро на кроны по грабительскому курсу. Деньги у шведов красивые — и высококультурные. То Гарбо на купюрах, то Бергман. Надо бы, кстати, пересмотреть здесь Бергмана. И Тарковского — «Жертвоприношение» снималось как раз-таки на Готланде.

Пошла за билетом на автобус до Центрального терминала — девушка за стойкой информации сразу и консультирует, и билеты продаёт. Красивая такая девушка, фарфоровое личико. 

— А вы потом куда? На Готланд?! — просияла, фарфор слегка порозовел. — Я оттуда родом. Там сейчас холодновато, но очень красиво.

Ну да.

Автобус мы ждали вдвоём с юным индусом. Так вдвоём и поехали. Ещё водитель, конечно.

В Центральном терминале вяло теплилась жизнь. Мой автобус в порт Нюнесхамн, как сообщили в справочной, уходит в семь вечера — и это единственный рейс. Паром из Нюнесхамна отплывает в девять. Должна успеть.

Оставила чемодан в камере хранения и пошла гулять по Стокгольму. Красивый город, но не мой ни разу. Музей искусств закрыт, ибо понедельник. Пошла в музей «АББЫ». Потом сидела на набережной, грызла яблоко, думала, как много всего нужно будет написать в ближайшие недели. Вспомнила рассказ Елизарова, как он добирался до той самой резиденции на Готланде. Там вообще только ленивый не был — да и он уже в пути.

Надеюсь, на острове будет не слишком холодно.

Остальное мне, в общем, безразлично. Насколько я понимаю, ключевое отличие этой резиденции от всех прочих заключается в том, что отсюда я не смогу сбежать в прекрасный соседний город — потому что «это остров, и вы владыка его», как говорил, кажется, д’Артаньян герцогу Бэкингему.

И если я не смогу сбежать в прекрасный соседний город, как то и дело сливалась из Хоторндена в Эдинбург, из Вентспилса в Ригу, из Олота в Жерону, а из Лавиньи — в Лозанну, то наверняка напишу всё, что спланировала. Может, даже книгу закончу. Которая ещё толком не начата.

А потом — Москва, а потом почти сразу — Варшава!

Автобус до Нюнесхамна набит довольно плотно. Все без масок, многие едят, некоторые кашляют (!). Через 45 минут высадили нас прямо у входа в паромный терминал — а точнее, в густой туман. Ног не видно. Колокольня церкви плывёт верхом на облаке.

Паром — красавец. Называется «Destination Gotland». Не перепутаешь.

Чемодан у меня забрали в багажный отсек, никаких бумажек на руки не дали.

Ждём посадки.

Все вновь без масок, многие едят, некоторые кашляют.

Я под вечер уже сильно устала, внимание ослабло. Посадочный талон был в телефоне, сразу после входа на борт телефон разрядился, а лезть в сумку за распечатанным билетом — лень. Свернула на какую-то палубу, бросила сумку на первое попавшееся сиденье — и только потом достала билет.

Глазам своим не поверила — это было то самое место, где уже лежала моя сумка!

Ну хороший ведь знак?

Сзади меня кто-то надсадно кашляет. Надеюсь, это не коронавирус плывёт на Готланд. 

Как мы отчалили, я даже не заметила — удивительно плавный ход у этого судна. А в Висбю, столицу Готланда, прибыли через два часа сорок пять минут в полной темноте. Чемодан на ленте вновь первый и, похоже, единственный. Пока я подключала интернет, чтобы вызвать такси, пошёл сильный дождь. Убер на острове есть, но свободных водителей — нет.

Нашла стоянку обычных такси под проливным дождём. Минут через тридцать приехал водитель.

Вообще можно было бы и пешком дойти, даже с чемоданом, но Патрик, администратор резиденции, не советовал — улицы здесь вымощены камнями, идти трудно, да еще и в потёмках.

Обычное такси высадило нас с чемоданом на улице Нюгатан. Чемодан угрожающе загремел колёсиками по мостовой. Булыжники блестят, как лакированные.

У резиденции два дома, один напротив другого. В одном — жилые комнаты, второй занимает офис, кухня, общая гостиная и библиотека. Ключ от моей комнаты якобы лежит под цветочным горшком, координаты горшка были указаны в письме Патрика. Бросила чемодан посреди улицы, нашла горшок и конверт с ключом. Конверт тут же промок.

Следующая задача — найти свою комнату. У нее номер 7: жаль, что не 9, конечно, но тоже ничего.

Нашла комнату, правда, не с первой попытки. Взгромоздилась с чемоданом на второй этаж. Сил разбирать вещи не было — хватило только на то, чтобы написать домой и посмотреть в окно. За ним должно быть море, но ничего не видно.

Колокола пробили час ночи. Остальное — завтра.

10 марта Висбю

Келья моя обставлена скромно, в протестантском стиле, но всё необходимое для жизни есть. Главное — есть своя ванная, чего мне так не хватало в Хоторндене. Окна выходят на фасад огромного каменного собора Святой Марии — три тёмных башни с золотыми флюгерами находятся ровно напротив. И статуя Христа, благословляющего, будем надеяться, моё пристанище. Летают голуби мраморной, или даже как у далматина, расцветки, изредка проносятся чайки. Слева и справа от собора — красные черепичные крыши охристо-жёлтых домов, среди которых тут и там видны руины древних церквей. А за домиками — Балтийское море! Пока писала этот абзац, у моря дважды сменился цвет — из мутно-алюминиевого ушёл в тёмную синеву, а потом вдруг вспыхнул бирюзой.

Колокола собора отбивают время каждые полчаса, кроме того, в восемь утра, в полдень и в восемь вечера исполняется вдобавок к бою ещё и мелодия: утром играют ту, что повеселее, под вечер — ту, что печальнее. Логично.  Я к вечеру тоже всегда печальнее.

Составила план жизни и трудовых доблестей — один большой, на три недели, другой маленький — на сегодня. Позанималась французским. И пошла, прихватив скромные сувениры, в соседнее здание — завтракать и знакомиться с обитателями резиденции.

При свете дня дом, где я живу, выглядит весьма внушительно. Поставлен в хорошем, высоком месте улицы, так что видно его издалека. Дом крепкий, жёлтый, двухэтажный. На мемориальной доске указан год постройки — 1822. Выходишь из дверей и почти сразу попадаешь на смотровую площадку — опять цепляешь взглядом башни собора, море и голые ветви деревьев, похожие на жёсткие курчавые волосы…

Второе здание резиденции — меньшего размера, стены выкрашены в абрикосовый цвет, у входа стоят велосипеды, два серых и два розовых. (Вот возьму розовый велосипед — и буду рассекать по острову! А работает пусть кто-нибудь другой…)

На улице — ни одного человека. Зато появился рыжий кот с ленточкой на шее — бросился мне в ноги, начал мурлыкать и требовать ласки. Или еды. Я в дверь — он за мной. Вошли вместе. Рыжика тут же подхватил на руки мужчина (волосы в хвост, белозубая улыбка). 

— Вы, наверное, Анна?

— А вы — Патрик?

Руки пожимать не стали, это нынче запрещено. И никто не обнимается. (Потом, когда зараза отступит, снова можно будет пожимать руки и обниматься — но люди от этого уже отвыкнут. Мы, помимо прочего, живём на излёте эры рукопожатий.)

Патрик (очень приятный, быстрый и, как все шведы, говорит на прекрасном английском) на руках вынес котишку на улицу. Объяснил, что это известный местный деятель, любитель погостить в чужих домах — на ленточке у него написано шведским языком: «Не пускайте меня внутрь!» Рыжик побежал по своим делам, а Патрик провёл для меня экскурсию по дому. Показал, где стоят русские книги, словари. Есть даже этимологический словарь Фасмера, который я помню с детства —- у отца всегда стояли на рабочем столе эти четыре тома, правда, в другом издании.

В общей гостиной есть домашний кинотеатр и пианино.

— Здесь вы можете шуметь, — сказал Патрик.

Неужели я похожа на человека, который любит шуметь? Впрочем, внешность обманчива.

Внизу — прачечная, сауна. Убирают свои комнаты сами резиденты — если пожелают.  Я пожелаю: люблю чистоту.

В кухне — несколько холодильников, абсолютно вся бытовая техника, несколько полок книг с рецептами, среди которых нашёлся даже Похлёбкин на русском. Каждому резиденту выделена полка в холодильнике и в кухонном шкафу. Я с собой привезла только кофе, и тот мама мне всучила уже в аэропорту, провожая. Надо будет закупиться продуктами.

Поговорили с Патриком про «коронавайрус». В Швеции пока более-менее спокойно.

На прощание он сказал:

— Это ваш дом, здесь всё сделано специально для того, чтобы вы хорошо отдыхали и хорошо работали.

Других резидентов я не видела, но они есть.

До обеда читала материалы для новой книги, написала примерно пятую часть первого эссе для неё же, начала статью, отредактировала новости на сайте, который читаю как редактор. Мой метод не меняется на протяжении многих лет — работать каждый день, пусть понемногу, малыми порциями, но обязательно каждый день без перерывов.

Ближе к полудню отправилась знакомиться с Висбю (нерусская фонетика — сложно привыкать)  — и его продуктовыми магазинами.

Но прежде —  чуть-чуть топонимики. Название «Висбю» переводится как «святое место», что, в общем, весьма закономерно, если учесть, что Готланд в Средние века считался «местом сотни церквей» — и эти церкви, зачастую представленные в виде весьма живописных руин, попадаются здесь на каждом шагу. А вот название «Готланд» — это не «земля Бога», как бы ни хотелось так думать, а «земля готов».

Готов я тут не видела, да и вообще людей здесь очень мало — видишь на улице человека и испытываешь противоестественное желание броситься навстречу.

Старый город обнесён прекрасно сохранившейся крепостной стеной — 3,5 километра истории. Башни тоже сохранились, можно подойти к воротам и представить себе, как они закрывались на ночь от подозрительных личностей. Ближайшая к резиденции башня с воротами называется Далмансторнет — путь к автомобилям здесь преграждает пара каменных баранов, один с отбитым рогом. Эти каменные ограничители (вроде стокгольмских львов или таллинских птичек) расставлены по всему Висбю, — иногда по одному, иногда мини-отарами. Есть и овечки, но они, как правило, стоят в тех местах, где нет баранов. Надо будет об этом подумать…

Трава за крепостной стеной зелёная, кое-где уже цветут крокусы. Такая робкая весна.

Улицы старого города похожи на латвийские, домики здесь невысокие, временами — просто избушки. Но в каждой какие-то затеи — то белая маска (не медицинская!) пялится на тебя из окна, то на крыше крутится девушка-флюгер. Крутится, кстати, как на карусели — ветер здесь почти всегда очень сильный.

В супермаркете COOP купила продукты, а воду брать не стала — буду пить из-под крана. Зашла в аптеку, масок нет.

Обед готовила параллельно с девушкой Эми — она из Швеции, переводчик с французского. Вечером я снова столкнулась с ней на кухне и в шутку спросила:

— О, ты снова ешь?

По-моему, Эми обиделась.

Тем же вечером познакомилась с поляками-переводчиками из Люблина, Бартош и Малгожата. По-русски не говорят, но по-английски шпарят так, что мне и не снилось.

До вечера писала статью, расшифровывала интервью. Всё время клонит в сон — морской воздух тому виной или я просто устала?

11 марта Висбю 

Спать под колокольный звон в конце концов привыкаешь.

Значительно труднее привыкнуть к новостям.

Утром Патрик принёс на кухню свежие газеты — и сказал:

— Он уже здесь.

А я как раз утром по французскому делала задание, где была фраза «Il est déjà ici». В процессе занятия я её вспомнить не могла, зато теперь она вспыхнула в голове огненными буквами — вместе с диакритическими знаками.

Коронованный вирус прибыл на остров. Вместе с двумя парнями приплыл на пароме. Они госпитализированы, ситуация под контролем.

А что если они сидели рядом со мной? Там, рядом, многие кашляли — некоторые даже надсадно.

Патрик сказал, что это был другой паром. Пусть я не нервничаю.

— И что теперь делать?

— Работать. Ждать новостей.

Пришли поляки, мы с ними обсудили, нервно смеясь, ситуацию, а прощаясь, Малгожата сказала:

— Надеюсь, мы все ещё увидимся.

Люблю польское чувство юмора.

Написала половину эссе, расшифровала часовое интервью, подвинула статью. Странно, в резиденциях время поначалу идёт медленно, но чем ближе к отъезду, тем стремительнее оно ускоряется. Здесь всё ровно наоборот — с первого же дня время припустило вскачь, и я не успеваю заметить, как кончился день.

Ходила сегодня к морю, видела огромные гладкие камни, совершенно одинаковые по размеру и форме. Смотрела, как на материк идёт паром.

Повсюду крепчает массовый психоз. Где правда, где ложь, понять невозможно.

Читаю новости, проглядываю ленту друзей.

Лена из Канады пишет, что купила, наконец, туалетной бумаги — но при этом всё равно не понимает, почему все бросились вдруг её покупать? Может, туалетная бумага — единственное средство защиты от вируса?..

Маша из Тель-Авива отмечает начало карантина закупкой вина.

Екатеринбуржцы — все поголовно — страдают от насильственных грязевых купаний на улицах нашего немытого города. О коронавирусе пишут лишь избранные.

Друг Вася из Риги волнуется, как я теперь буду выбираться с острова. «Я боюсь не того, что ты заболеешь, а того, что ты там теперь застрянешь!»

Советы у всех диаметрально противоположные. Кто-то считает, что надо срочно менять билет и лететь домой. Кто-то полагает, что лучше пересидеть на острове, где пока ещё не объявлен карантин, и вообще Швеция пока не закрыла ни границ, ни аэропортов.

Сын ночью написал: «У тебя страховка-то хоть нормальная?»

Ну так, отвечаю. Нормальная.

А сама думаю — входит ли в мою страховку репатриация трупа? Чисто гипотетически?

Под вечер мне написали из московского издательства — предлагают отменить все презентации, так как я на сто процентов попаду под карантин.

Отменили.

Работала до вечера. Первое эссе готово и половина второго. Статью завтра прочитаю ещё раз — и можно отправлять.

Договорились с Малгожатой и Бартошем поехать на новой неделе на остров Форе, по бергмановским местам.

Спустилась к собору Святой Марии (здесь его зовут просто Domkyrkan), с которым сроднилась уже совершенно. В церковном дворе — гигантские надгробные плиты, похожие на вкопанные в землю книги. На башнях гаргульи, все как одна — в завидной спортивной форме. Внутри всё довольно  традиционно, но есть несколько чудесно примитивных картин и скульптур, а самое лучшее — это алтарь с изгнанием из Рая, где и Ева, и Адам, и Ангел с мечом напоминают гэдээровских пупсиков из советского детства.

На ночь смотрела «Жертвоприношение» Тарковского. Очень своевременное кино. Думаю, на какие жертвы лично я готова пойти ради спасения человечества.

Вот разве что курить бросить?

Курить я хожу к ближайшему барану со сломанным рогом.

Поймала себя на том, что инстинктивно прячу нос в шарф, когда равняюсь с редкими прохожими. В общем, равняться почти не с кем. Временами город выглядит совершенно вымершим. И здесь очень легко представить себя в осаде.

Вечером грянул шторм. Я думала, что стекла из окон вылетят — но дом наш сделан крепко. Ветер бился как сумасшедший, вой заглушал колокольный звон.

12 марта Висбю

Начала читать шведские газеты — что-то даже понимаю, особенно если есть картинки и диаграммы. Вирус на картинках походит на мину с присосками. А шведский язык — на любимое дитя английского и немецкого.

Из Варшавы написали, что все встречи с читателями отменяются. Моя подруга Марта, у которой я собиралась остановиться, подтвердила, что Польшу закрывают.

Работала. Ещё половина текста для книги готово, статья отправлена в редакцию. Тяжелее всего идёт расшифровка интервью.

Слегка поддавшись общей панике, купила ещё продуктов. Набрала зачем-то дошираков, теперь не знаю, что с ними делать.

Поднялась к одной из башен крепостной стены — там какие-то девицы слушали громкую музыку. Сказали мне: «Хей!» Ну и я в ответ: «Хей!»

13 марта Висбю

Пятница, тринадцатое

Утром по дороге в общий дом свернула к своему любимому кудрявому дереву — поглазеть на море. Смотрю, а оно, море, на горизонте как бы оторочено пронзительно-синей полосой. А на соседнем дереве сидят две горлицы и отчаянно курлычут. У них любовь потому что, а всё остальное — неважно.

Решила учиться у горлиц. Ну и как обычно — у дуба, у берёзы.

Работала. Только работа меня отвлекает и развлекает. Начала новую статью. Редактор придирчивый, во всё вникает — люблю таких.

«Жертвоприношение» досмотрела. Смотрела неправильно — параллельно играла на телефоне в игру, где надо составить как можно больше слов. Игрок за номером 12787 проиграл мне уже 12 партий, но по-прежнему упрямо рвётся в бой. Тоже, поди, писатель какой. 

С нежностью вспоминаю младшего сына — хорошо, что он не видит, как я тут обращаюсь с киноклассикой. Когда мы ходим вместе в кино, сын отбирает у меня телефон на всё время сеанса.

После обеда пошёл сильный снег, он здесь какой-то странный, как пенопластовый. Ветки кудрявого дерева стали белыми. Вообще всё стало белым, кроме моря.

Вспомнила, что в чемодане лежит коробка польских конфет, подаренных московской подругой. Ещё недели не прошло, как мы с ней виделись — а кажется, что это было в прошлом году! И я так счастлива была в тот день…

Достала конфеты — чернослив в шоколаде. Вкусные!

Угостила Бартоша и Малгожату — оказалось, что эти конфеты сделаны в Люблине, их родном городе.

У меня заканчиваются сигареты и мятные конфеты «Рондо».

Встречи с читателями отменяются теперь уже повсеместно, но приятно удивила библиотека Краснотурьинска — пригласили выступить у них в сентябре. Чего же не выступить, если живы будем?

14 марта Висбю

Отменили паромы из Висбю в Польшу. Бартош и Малгожата рассказывают про полную отмену всего и вся. Боимся, что закроют аэропорты.

С тоской думаю про свой чемодан — и все эти платья, которые висят теперь в шкафу, как у мамы дяди Фёдора. О, так я ведь и есть мама Фёдора — пусть пока и не дяди!

Надо нарядиться, сделать макияж и пойти в салон играть на фортепиано. Вот только кто мне тут подпевать будет? Нет здесь ни Ромы Сенчина, ни Кости Комарова, ни Ярославушки Пулинович... 

Самая востребованная вещь из всех, что я взяла с собой, — японский розовый термос. Мы с ним поистине неразлучны.

Поляки показали мне вторую кухню — оказывается, она прямо у нас, в жилом доме.

— Мы всё смотрим, как ты бегаешь через дорогу с термосом, — с жалостью сказала Малгожата.

Чайник на второй кухне надо бы почистить лимонной кислотой.

Лимонной кислоты в продуктовых магазинах Висбю нет. Но и пустых полок тоже. Граждане ведут себя спокойно, дефицита туалетной бумаги не наблюдается.

А что, если всю эту пандемию инспирировали производители туалетной бумаги и одноразовых масок?..

Всё-таки нашла лимонную кислоту. Наша Анечка упряма как осёл, с любовью говорил обо мне кто-то из родственников.

Бартош прислал мне ссылку на «гуд ревью» к моей новой польской книжке.

Других резидентов почти не встречаю — Эми так и не показывается, других вижу мельком и успеваю только помахать рукой.

Правила жизни меняются на глазах. В кухне появился флакон антисептика, такие же стоят теперь в магазинах, в аптеках, в музее.

Купила мёду и лимонов. Вспомнила, как мама давала мне с собой мёд в баночке, а я отказалась — проклятые туфли и платья, перевес багажа… Этот местный, готландский — довольно вкусный.

Руки мою каждый раз, когда вижу, где их можно помыть. Обувь после улицы — всегда. Комнату отдраила так, что даже бабушка Анна Ивановна мной бы гордилась. Наверное.

Смотрю «Земляничную поляну».

15 марта Висбю

С утра было так ясно, солнечно, так красиво пели колокола! Моя любимая мелодия исполняется в полдень. А вот вчера вечером играл, судя по всему, какой-то ученик — не попадал в ноты.

— Это машина играет, — сказала Малгожата.

Может, машина сломалась?..

Я втянулась в работу, пишу как давно не писала — раз, и день прошёл!

Но сегодня заставила себя пойти в исторический музей Готланда. Он от нас в 600 метрах. Улицы совершенно пустые.

В детстве у меня была книжка «Палле один на свете», перевод с датского. Я этому Палле так завидовала! Но это очень странное чувство — когда город опустел, и слышишь только свои шаги.

Музей, тем не менее, открыт. И оказался просто потрясающим!

Находится он в старинном особняке, таком с виду амстердамском. На самом деле подобными домами был заставлен в своё время весь Висбю. Город считался когда-то центром Ганзейской лиги, здесь «оживленно торговали» еще во времена викингов. Грабили его, оккупировали и захватывали все подряд — датчане, любекцы, даже русские. Здесь происходили кровавые сражения — в музее подробно представлена экспозиция «Битвы при Висбю»(1361), а в местном диалекте — он зовется «гутамол» — проскальзывают датские словечки.

Первым, что я увидела в музее, были скелеты и надгробные камни. Ну а как иначе? Скелеты принадлежали молодым женщинам, захоронения обнаружили археологи, они же установили, что одна из покойниц была русской, с Волги, а сюда её привёз муж-викинг — то ли в качестве трофея, то ли по любви. Косточки у неё беленькие такие… Я почему-то подумала, что её звали Ольгой.

Рядом с «Ольгой» лежит другой скелет —  женщины, похороненной с 23 флейтами и свистками. Попрошу меня так же похоронить, если, конечно, страховка покроет.

Надгробные камни, выставленные в отдельном зале, выглядят на редкость затейливо. На одном из них изображён «дракон», похожий больше, впрочем, на особо крупную сороконожку. Другие украшены рунами, изображениями оленей, человеческими фигурами и даже кораблями.

На Готланде по сей день находят клады — в основном это арабские, русские, византийские монеты. Всё идет прямиком в музей. Монетки такие тоненькие, несолидные, как будто сделанные из фольги.

Ну а самое лучшее в музее — это зал средневековой деревянной скульптуры. Распятия, фигуры святых — точно как в Перми, такие же наивно-трогательные, неумелые, искренние.

В сувенирной лавке купила мятные ириски — не совсем «Рондо», но я не в том положении, чтобы капризничать.

16 марта Висбю

Проснулась с больным горлом. В панике отыскала свою походную аптечку, нашла противовирусный препарат, которым кормила в Бердске Наташу Ломыкину. Как давно был этот Бердск — а ведь прошло чуть больше недели!

Напилась таблеток. Съела пол-лимона, закусив мёдом.

Надя Колтышева из журнала «Урал» попросила записать видео для церемонии вручения премии имени Пачепской. Я пишу в ответ — слушай, я, похоже, заболела. 

«Ничем ты не заболела, — отвечает Надя. — Это нормальная реакция писателя».

Странно, но горло после этих слов сразу же перестало болеть. Возможно, помог ещё и препарат, хотя лично я ставлю на Надю.

Чтобы записать видео, надо привести себя в порядок — хотя бы накраситься. Я здесь совершенно опростилась, хорошо, что людей в городе мало, и Палле может блистать своей натуральной красотой.

Накрасилась, потом долго каталась по комнате в кресле на колёсиках, выбирая хорошую точку съёмки. С пятой попытки сделала видео.

Звукооператор Даня, с которым мы весь февраль писали аудиокнигу «Картинные девушки», прислал сообщение — просит перечитать две фразы. Но я как ему их перечитаю, если в окно дует ветер и колокола звонят?

Улучила момент, перечитала.

Написала заметку про Бердск, закончила второе эссе.

Сын пишет, что в Екатеринбурге закрывают школы на карантин. Университет пока работает, старшие учатся.

У них там тоже выпал снег.

В Швеции закрыли школы. Других новостей пока нет — ни плохих, ни хороших. 

Патрик сказал, что я могу продлить срок пребывания в резиденции.

Отменила все встречи в Екатеринбурге и Свердловской области. 

Закаты здесь такие, что я каждый раз застываю в анекдотической писательской позе — как бы застигнутая на пике вдохновения. Ну вот правда, очень красивые закаты.

В голове у меня здесь почему-то звучат чаще всего песни группы «Чайф» — всплывают отдельные строчки.

«Я не хочу, чтоб эта гадость была рядом со мной…»

«Да и просто хотелось пожить…»

Ну а, чаще всего, конечно, это:

«Ой-ё! Никто не услышит!»

(Продолжение следует. Будем надеяться.)