Обзор литературной периодики (конец июня и июль)

Текст: Борис Кутенков

Фото: pixbay.com

Начнём в этот раз с «Лиterraтуры», публикующей подборку стихотворений Сергея Гандлевского разных лет. Десять стихотворений, среди которых есть как давно известные – «Очкарику наконец…», «А самое-самое – дом за углом…», «Голливуд», «Когда я был молод, заносчив, смешлив…», «Подражание» («Двор пуст и на расправу скор…»), – так и совсем свежие, находимые в Google только на FB-странице Гандлевского. Есть и миновавшее журнальные публикации, но вошедшее в сборник стихов и эссеистики Гандлевского «Счастливая ошибка» (2018) –  «Детский ад на старинной картинке…». Видимо, для поэта с некоторых пор закончилась традиция выхода одного-двух стихотворений в «Знамени»: заметим, что это первая (во всяком случае, на моей памяти и за последние годы) публикация новых стихов Гандлевского в электронном издании. В новых текстах – всё те же характерные для Гандлевского мотивы стоической независимости («Прощай, мой свет, пора, разрыв! / Спиной к мерзавцу в час заката / застёгивая в гневе лиф: / “Ты предпочёл бы танки НАТО!” / Я предпочёл бы ветер в поле / и выпускной в районной школе, / трель соловья и лепет струй, / и мимолётный поцелуй…»), отсылки к его элегическим мотивам прошлых лет – но не без самоповторов (скажем, читая: «лишь в пыльном палисаднике сирень / пахнула приусадебной грозою / и снова / преувеличенное небо над рекой», вспоминаешь не только: «чтобы липа к платформе вплотную / обязательно чтобы сирень / от которой неделю-другую ежегодно мозги набекрень», но и ключевой для Гандлевского сюжет «приближения грозы», о которой написана работа Юлии Заяц в журнале Prosodia). Узнаваема и просторечная и сленговая лексика, как бы дезавуирующая пафос классических сюжетов («все силясь блин припомнить школьный стих / про давний бал, и там одной короче / приснился насмерть раненный жених»), и (осознанная ли?) попытка свести стихотворение на уровень альбомного пустяка – увы, напоминающая о прежних шедеврах Гандлевского, к уровню которых ни одно из новых не приближается.

Милое дело селфи! Вот на экране

и пузырем занавески в окне на Яшвили?

Там же – новое интервью Михаила Эпштейна (беседовал Алексей Чипига) к его 70-летию. О переживаемом нами неврозе: «XXI век начался с того, что самолеты врезались в небоскребы над Нью-Йорком, а сегодня, 20 лет спустя, мы наблюдаем нашествие коронавируса, отнимающего у людей дыхание и жизненное пространство.  Это не “я-центризм”, а скорее “оно-центризм”. Некто или нечто неведомое, скрытое в подполье общества или природы, вдруг смертоносно являет себя – и парализует мир страхом. В XX веке люди напрямую сражались в мировых войнах, это был “я-центризм” вождей и “мы-центризм” масс. Но теперь “мы” расширилось до всего человечества, а противостоящей силой оказалось “Оно”, сила террора или эпидемии». Об амбивалентности чувств: «Сильная любовь, как правило, не обходится без боли, когда ты всей кожей, всеми нервами перевоплощаешься в другого, а он принадлежит не только тебе, но и себе, и другим (отсюда странное слово “люболь”, любовь-боль). Наибольшее напряжение всех сил, как бывает при родах или в муках творчества, – это и радость, и страдание. Великая музыка, поэзия, драма передаёт это всеохватывающее чувство полноты жизни как круговорота радостей и страданий». О теории «возможностей»: «…для меня существенно, что рядом с каждой возможной мыслью лежит иная возможность, иное сознание. Я пишу и говорю не для того, чтобы быть правым, а чтобы вызвать на разговор, обозначить область новых смыслов.  Задача – не сужать, а расширять пространство мыслимого…»

В разделе критики июльского «Нового мира» Юлия Подлубнова пишет о новом сборнике Екатерины Симоновой «Два её единственных платья» – с удовольствием прочитанном вашим обозревателем на днях: никогда не подумал, что меня могут трогать многословные верлибры о повседневности. Симонова (лауреат, как мы помним, первого сезона премии «Поэзия» за откровенный текст об умершей бабушке) в последние годы изменила поэтику, сумев, по верному замечанию Евгении Риц, «уже сформировавшись, раскрывшись, смог стать не просто другим художником, а – ещё одним художником». В отзыве Подлубновой, давней и внимательной читательницы Симоновой, – много точных наблюдений об эволюции поэтессы: «Обновление поэтики Екатерины Симоновой шло в нескольких направлениях: от углубления бытового письма и обращения к сюжетам семейной истории и литературного быта (“музейному письму”, по выражению Полины Барсковой, автора предисловия к книге) до освоения и применения нарративных практик “нового эпоса” и документальной поэзии. <…> Екатерине Симоновой удаётся, я бы сказала, присвоить, приписать себе образ Лены из романа “Опосредованно“ Алексея Сальникова: тагильской тётки из хрущобы, но как бонус пишущей стихи и вполне успешной на этой стезе. <…> Но, как всегда, верить предъявляемой здесь Симоновой нельзя. Маска тагильской бытовой тётки не единственная в её арсенале. Есть ещё и наивная и падкая до впечатлений Катенька…»

В художественном разделе журнала вновь широко представлен Урал (Роман Сенчин, Евгения Изварина, Тимофей Малышев). Изварина верна своему стилю – его можно назвать символизмом с отчётливой религиозной подоплёкой, в котором метафизические ассоциации растворяют поверхностный «смысл» высказывания, а плотность и законченность письма ведут к особого рода точности:

брат не разлей вода

увещевает брата

зачем тебе туда,

откуда нет возврата

в молитвенный родник

в оазис колыбельный

из радостей одних

не мех, но мир нательный

овечье вещество

разношено, спадая

пустынно и пестро

но я – судьба другая

твоя – верней твоей

в ушах

висках

по стуку

внеродственных кровей

дай

авель

руку

В июльском «Знамени» Станислав Секретов пишет о «новоязе» эпохи коронавируса – о самых популярных неологизмах или, например, почему слово «Коммунарка» зловеще звучит не только сейчас, но и восемьдесят лет назад: «То, как пандемия отразилась на русском языке, филологи и лингвисты широко обсуждали на фестивале грамотного общения “РУфест”, который прошел в Ростове-на-Дону в онлайн-формате. Неологизмов оказалось довольно много – хоть отдельный словарь составляй. Кажется, самым объемным в нем станет раздел на букву к: люди придумали массу производных от главных слов пандемии. Мне больше всего нравится карантье – так стали называть собачников – хозяев домашних собак, начавших в условиях карантина сдавать своих питомцев в аренду…»

На Postnonfiction – новый рассказ Александра Чанцева, продолжающий линию, о которой мы подробно писали в одном из предыдущих обзоров. В новой прозе уловим стоицизм перед неопределённостью будущего; страшные признания, граничащие с поэзией в своих лучших проявлениях («Гостиничные номера, это притворство домом на время, как улыбка незнакомого на холодной улице. Дом без пут, прощания, обращенные в отмененное будущее»); свидетельства умения видеть чудо в обыденном и бытовом и принятие собственного одиночества («Я живу в прошлом, будущее для меня – кошмарный сон, который увижу во всех деталях, но “воспоминания”, записи фб в этот день за прошлые годы перепечатывать не люблю. Может быть, потому как раз, что слишком люблю прошлое, марать его не хочу, пусть там и остается, укутанное»); признаться, наиболее люблю у Чанцева эти записи, воспринимая каждую как ступень на пути личностного познания.

Вернёмся ненадолго в июнь и отметим важный материал, пропущенный нами в прошлом месяце. «Прочтение» публикует дискуссию, посвящённую этике издательского дела, – поводом стал выход в Ridero книги по сексологии, написанной псевдоэкспертом и вводящей читателей в заблуждение. В обсуждении – комментарии главы Ridero Александра Гаврилова, литературного критика Константина Мильчина и многое другое – в целом материал даёт неплохое представление о разнице между издательством и «издательской платформой», об этике книгоиздания и авторском праве. Александр Гаврилов о силе «чёрного пиара»: «Стараниями Сережи Лебеденко я вынужден был с ней [книгой, ставшей информационным поводом для беседы. – Б. К. ] ознакомиться… Количество квалифицированных читателей у девушки из Одессы резко выросло. Я думаю, что никому на белом свете – включая основателей сервиса Ridero и его сотрудников – она не благодарна так, как Сереже Лебеденко, потому что если бы не он – культурным событием девушка с “Минетом” точно не стала бы». Евгения Вежлян о «кризисе доверия»: «Мы не знаем, кто у нас эксперт, а кто – нет. И те сообщества, которые бы нам сказали об этом, сами не могут договориться внутри себя о критериях экспертности. Но кризис доверия не только в этом. Подключается этическая проблема, которая проявляется в том, что, по нашему мнению, потребитель, взрослый человек, который принимает решения на целом ряде разных рынков, от символического до экономического, этот человек не способен понять свой интерес, он не способен к различению даже добра и зла. Поэтому дальше начинается история про этику, начинает гулять этический критерий. Ведь если этот человек не способен к выработке этического критерия, кто-то должен ему его дать. Возникает необходимость в особом эксперте по этике…» Константин Мильчин о запретах и ограничениях на книжном рынке: «Мне кажется, что в данном случае, поскольку тема конференции была изначально заявлена как формирование некоторого этического кодекса, это нужно оставлять, во-первых, на совесть тех или иных публикаторов, это должно быть его личное решение, никак это закрепить невозможно. <…> А так да, есть очень много книжек, которые, я хотел бы, чтобы исчезли из книжных магазинов. Это книжки Лабковского, Черниговской. Это все книжки Веллера, Евгения Панасенкова – да множество этих книжек! В конце концов, книжки Прокопенко выходят! Но ничего с этим, к сожалению, не поделаешь, потому что странным образом многое, что сейчас кажется наукой, когда-то казалось ложью. Да, книжка про минет никогда не станет наукой – слава тебе господи! Но запрещение никуда не пойдет…»

Из свежих материалов «Прочтения» – большая подборка Юлии Шокол, одарённого молодого поэта, который уже был отмечен нами в апрельском обзоре:

так ложились мы спать:

головою прямехонько в ад,

в стылый воздух его, голубые длинноты.

если бог – это бег,

то мне ноги свои не догнать

не отнять у дремоты.

если берег – беречь,

то куда заведет эта речь:

за тридевять земель, чтобы в третьей палате прилечь

не костьми – но дыханием, взглядом...

постою с тобой рядом:

к жизни передом

в смерти – садом

Вышел новый номер журнала «Флаги» (cм. о новом издании в предыдущем обзоре). Из наиболее интересного – диалог Андрея Таврова и Андрея Северского (Николая Болдырева) о происходящем в современной поэзии. Категоричные реплики Северского – при всей общности разговаривающих – уравновешиваются неизменно мудрой позицией Таврова, разделяющего мысли своего собеседника о кризисе, но признающего: «Вы пишете о кризисе поэзии в целом, а, если быть точнее, то – о конце человека и о конце поэзии (это из Вашего письма). И если мыслить глобально, то опять-таки Вы правы. Но дело в том, что глобальные сообщества и глобальные события состоят из личностей. Я знаю, что это понятие для Вас почти тождественно “эгоистической личности”, но для меня это не так. Личность можно определить, вспоминая работы Н. Бердяева, как то, что о человеке думает Бог. Исходя из этого определения, я продолжу. Парадокс состоит в том, что справедливо звучащее в глобальном масштабе перестает быть справедливым в тот момент, когда вы говорите (или молчите) с человеком один на один. В таком общении или в таком диалоге вы обязательно увидите в человеке то, что противоречит Вашей фразе о “конце человека”».