Текст: Денис Безносов
Обложки взяты с сайтов издательств
Коллаж: ГодЛитературы.РФ
1. Anna Smaill. The Chimes
Sceptre, 2015
The Chimes попадают сразу в две модные тенденции популярной прозы последних лет пятнадцати. С одной стороны, это очередная антиутопия, причем на этот раз в ретродекорациях, поскольку, надо полагать, апокалипсис случился чуть раньше, чем мы привыкли. С другой - это размышление об утрате коллективной памяти и ее постепенном обретении, то есть The Buried Giant Исигуро, но без фэнтези с колдунами и гномами. Казалось бы, обе темы востребованы, местами выигрышны и при всей своей банальности как бы имеют право на существование, даже могут быть вполне качественно развиты.
Но нет, Анна Смэйл намеренно пренебрегает всякой оригинальностью и не обращает внимания даже на сюжетные нестыковки (а следовало бы, ведь кроме сюжета у нее ничего не осталось).
Бытует легенда, что молодая поэтесса изначально задумывала книжку для young adult, нечто незамысловатое с точки зрения формы, ошеломляюще динамичное и с актуальными подростковыми проблемами, но в какой-то момент очнулась и решила писать по-взрослому и для взрослых. А оказалось, что для взрослой книжки содержимого The Chimes все-таки маловато.
2. Sebastian Barry. Days Without End
Faber & Faber, 2017
(На русском издана в переводе Т. Боровиковой под названием «Бесконечные дни»; М.: Иностранка, 2018)
Красивый семнадцатилетний Томас бежит из голодной и нищей Ирландии в овеянные надеждой Соединенные Штаты, чтобы пойти добровольцем в американскую армию и бороться там с нехорошими индейцами. В дороге он встречает такого же красивого семнадцатилетнего Джона, который тоже бежит от нищеты в ряды бравой американской армии бороться с нехорошими индейцами. Но поскольку война скучна и безнадежна, вскоре друзьям становится тошно от боевых действий, и им приходится искать тепла в объятиях друг друга.
Они будут идти рука об руку с фронта на фронт, из Индейской войны в Гражданскую и обратно, будут ежечасно сражаться не пойми за что, долго, скучно, изнурительно, монотонно.
Потому что все войны одинаковы и в конечном счете превращаются в механическую привычку, а надежда на спасение теплится в простом человеческом счастье. Потому что времена меняются, а это самое простое человеческое счастье исцеляло раньше и исцеляет по-прежнему. Мало того, что история, мягко говоря, банальна, а рассуждения - до комичности очевидны, так еще и текст, при помощи которого историю рассказывают, до того беспомощен, что после него не остается ничего, кроме здорового недоумения.
3. Helen Dunmore. Birdcage Walk
Hutchinson, 2017
Если где-то неподалеку вершится революция, отголоски происходящего неизбежно отражаются на соседских странах. Потому что, как известно, человек - не остров, и колокол звонит по тебе. Так что, когда в 1790-х изнутри вскипает Франция, тревога тотчас расплывается по всему миру и, разумеется, проникает на юго-запад Англии, где в компании либеральной родни и авторитарного мужа проживает протагонистка Birdcage Walk. На протяжении романа она мучительно пытается разобраться в своем внутреннем противоречии: с одной стороны, ее бытовая жизнь пронизана страхом перед надвигающейся катастрофой - что придет страшная толпа и примется казнить зажиточных, с другой - благодаря вольнодумному воспитанию родителей в глубине души она поддерживает происходящее, но боится признаться в этом мужу.
Роман Данмор сочинен и исполнен до того просто и старомодно, что иной раз кажется, будто автор не имеет решительно никакого представления о том, что такое художественная проза и что она требует определенной работы над формой.
Подобно многим отечественным прозаикам, Данмор просто повествует о чьей-то полной невзгод частной жизни, не прилагая особых писательских усилий, не изобретая стиля, не работая с языком, не наделяя своих персонажей характерами и не предпринимая ни малейшей попытки оживить их диалоги и уж тем более не ставя перед собой никаких задач, кроме, собственно, рассказывания истории.
4. Jeanette Winterson. Oranges Are Not The Only Fruit
Vintage, 2014
(На русском издана в переводе А. Комаринец под названием «Не только апельсины»; М.: АСТ, 2019)
Когда еще нарушать всевозможные запреты, как не в подростковом возрасте. Все кругом твердят, что ничего нельзя, а на самом деле выясняется, что все очень даже можно. Особенно остро эти противоречия ощущаются, если вокруг - ортодоксально-строгая религиозная община с ее неповоротливыми правилами, давно устаревшими постулатами и набившим оскомину распорядком дня. Здесь научат, как быть праведником, и старательно растолкуют, что любые частные размышления, противоречащие всеобщей многовековой традиции, пагубны и скорее всего порождены дьяволом. Впрочем, именно в такой среде зачастую занимаются переоценкой ценностей и, разумеется, переосмыслением своей сексуальности.
Роман Уинтерсон - яркий образчик жанра comming-of-age, зачитанная до дыр классика о взрослении, поиске и обретении настоящей себя.
И не имеет значения, по какой причине и против чего бунтует взрослеющая героиня Уинтерсон, важно, что бунтует она чрезвычайно искренне и рассказывает свою чудовищно обыкновенную историю так, как если бы никогда прежде ничего подобного ни с кем не случалось. То есть рассказывает так, как это сделал бы самый настоящий подросток.
5. Nicola Barker. The Cauliflower
Windmill Books, 2016
Понятно, что в свободное от величия время гениям приходилось быть простыми людьми и даже чьими-то родственниками. Так, знаменитый индуист-мистик, непревзойденный гуру и всемудрейший проповедник Рамакришна Парамахамса был для кого-то обыкновенным чудаковатым дядюшкой, время от времени (и зачастую не вовремя) впадающим в медитативно-экстатическое состояние, либо ни с того ни с сего принимающимся учить окружающих тайным смыслам мироздания.
Рассказывая о таком одиозном мудреце, Баркер могла бы обойтись обычной беллетризованной биографией в духе «жизнь-замечательных-людей», но решила выбрать путь позаковыристей.
Судьба Шри Рамакришны преподносится в гротескно-ироничном тоне (поскольку дядюшка постоянно попадает в нелепые ситуации), строится нелинейно (повествование полупроизвольно скачет во времени и пространстве) и разножанрово (диалоги, речи, хайку и проч.). Кроме того, сам стиль нарочито современен, то есть мы с самого начала понимаем, что о тогдашних событиях рассказывают отсюда - из нынешнего XXI века. И наконец, по замыслу автора решительно непонятно, при чем тут эта самая цветная капуста, отчасти напоминающая по строению головной мозг.
6. Ned Beauman. The Teleportation Accident
Sceptre, 2013
Основное действие The Teleportation Accident развивается с 1930-го по начало 1960-х и перемещается между Берлином, Парижем и Лос-Анджелесом. Пока кругом назревает и постепенно осуществляется главная катастрофа XX века, протагонист Бомана с говорящей фамилией Egon Loeser ничего упорно не замечает, поскольку одержим исключительно двумя вопросами: как ему, профессиональному, но неуклюжему сценографу воспроизвести легендарное устройство для телепортации, изобретенное в XVII столетии неким гениальным итальянцем и обрушившее на себя целый театр, и как ему, одинокому неудачнику, только что расставшемуся с возлюбленной, наконец снова оказаться в постели с женщиной.
Одиссея Эгона Лузера - это неумолимые поиски бесконечно ускользающего женского тела и ответов на фундаментальные вопросы.
Между тем, кругом творится фантасмагория, временами напоминающая о великом Against the Day - причудливые персонажи с причудливыми именами вершат согласно своим историческим локациям причудливые дела в соответствующих исторических декорациях. Тут тебе и эпический театр с Брехтом в сопровождении вереницы поклонников, и отголоски вычурного декаданса вкупе с веком джаза, и сюрреалистические эксперименты-перформансы, и золотой век Голливуда, и тайные разработки с тайными расследованиями ЦРУ, и, конечно, вездесущее устройство для телепортации. Сочинено все это пускай и несколько легкомысленно (если сравнивать с тем же Пинчоном), но очаровательно и кое-где по-настоящему смешно.
7. James Kelman. How Late It Was, How Late
Minerva, 1995
(На русском издана в переводе С. Ильина под названием «До чего ж оно все запоздало»; М.: Эксмо, 2003)
Рассказ о том, как неприметный шотландский работяга-матерщинник с самой что ни на есть обыкновенной биографией попал под горячую полицейскую руку и после побоев ослеп, преподносится в виде потоков сознания, но от третьего лица. То есть написан роман языком героя, как будто прямой речью, но мы при этом наблюдаем за ним со стороны. Сэмми движется на ощупь по шумным улицам, беспомощно ковыляя в темноте, пытается выспросить помощи у окружающего мира, но, конечно, так ее и не обретает. По дороге он вынужден доказывать врачам и всей по-кафкиански уродливой системе, что потерял зрение именно в результате побоев, и выслушивать в ответ упреки - мол, никакой слепоты нет, так что он либо прикидывается, намереваясь опорочить мундиры правозащитников, либо придуривается, или же попросту сам себе все это напридумывал.
Так Келман повествует о судьбе маленького человека в мире, где человеческая жизнь, неотличимая от других человеческих жизней, утратила всякую ценность, а истина не имеет никакого значения, если мешает системе.
Очевидно, что никому не нужный, изувеченный Сэмми никогда ничего никому не докажет и не добьется никакой справедливости. В лучшем случае его просто оставят в покое, что, пожалуй, и воспринимается нынче как высшее проявление общественного гуманизма.
