«Время рискованного земледелия»: баланс огня и глины

Текст: Иван Родионов, член Большого жюри "Нацбеста-2021"

Даниэль Орлов, "Время рискованного земледелия". Рукопись

Роман известного петербургского прозаика Даниэля Орлова "Время рискованного земледелия" даёт повод поразмышлять не только о проблемах, так или иначе затронутых в нём, но и о судьбе "русского романа на перепутье" в целом. С чего мы и начнём.

Соотношение условно "молодых" и "зрелых", давно состоявшихся авторов в Коротком списке "Национального бестселлера" - четыре человека к двум. Незаметная "смена поколений" уже началась - в чём же это выражается?

Начинается "Время рискованного земледелия" так:

"Есть те, что живут жизнь от самого младенчества. Любой их поступок - продолжение далёкого детского жеста. Всякое слово началось много лет назад вздохом, каждая мысль была когда-то детским сновидением. Они счастливы. Им есть откуда набрать сил: они крепче других держатся за ствол, а тот уходит корнями в невспоминаемое, ветвями в невообразимое. Сами тот ствол. Кровь их - сок, питающий будущее. Потому и живут просто, потому и грехи их понятны даже неопытному исповеднику".

Никакой "исконности и посконности" - в романе Даниэля Орлова будут и фантастические элементы, и резкая смена темпа, и, как сейчас говорят, "хтонь", и наиострейшая современность (а, например, у другого представителя старшего поколения в финале, Михаила Гиголашвили - вставные околобиблейские новеллы и калейдоскопические трипы). Но даже по зачину видно: нас ждёт, во-первых, эпос - и, скорее всего, многосюжетный и многоголосый; во-вторых, никакой бесстрастной, извините, кинематографичности - вот вам тропы, парцелляции и так далее; наконец, с самого начала декларируется страшное: в книге будут немыслимые у большинства молодых авторов лирические отступления и, о ужас, прямой авторский голос вообще.

Там, где у авторов условной "новой волны" сюжет развёртывается стремительно и способен без масштабных переделок стать сценарием сериала или компьютерной игры, а предыстории героев штрихами вписаны в действие, писатель более зрелый (не путать с консерватором) будто говорит: нет никаких принципиально новых реальностей и направлений (различных "измов"), а есть только литература - и попса. Новый русский роман нужно писать (хотя бы пробовать), а если это вдруг в какой-то момент окажется невозможным, то пора и всю лавочку прикрывать.

К чему всё это приведёт, вопрос другой, да и однозначного ответа на него дать пока нельзя - поговорим об этом хотя бы лет через десять.

Теперь о самом романе.

Герой.

Олегу Беляеву скоро пятьдесят, жизнь его складывается как-то не очень, и он решает переждать житейскую стынь и набеги коллекторов в деревне - авось образуется. Сам он - такая квинтэссенция типа классического русского мужика: "смел, но не предприимчив, талантлив, но ленив, отчаянно ленив, но честен, честен, однако по-детски наивен, наивен, однако терпелив (авторская характеристика)". Беляев будто бы балансирует между двумя мирами - он одновременно может предпочитать телевизору интернет-сплетни или вести блог и при этом гармоничен и уместен в своём сельском лихом бытовании.

Мир и сюжет.

У нас отчего-то сложились два полярных превратных взгляда на современную сельскую жизнь, и оба они не имеют ничего общего с действительностью. Кто-то видит картинку, нарисованную ещё писателями-деревенщиками восьмидесятых: гармония с природой, мудрые колоритные старики а-ля дед Щукарь или оторванные от земляного бытия "чудики" (во "Времени рискованного земледелия" есть символический эпизод - один из героев поминает некоего уже умершего Толика-мечтателя, которого за криворукость порой нещадно били, и добавляет: "Чтоб ему и на том свете икалось"), специфический говор, некая особая русская духовность. Кто-то карикатурно-мрачен, и оптика у него тоже кривая, артхаусно-чернушная: развалившиеся хаты, повальные пьянство, скотство, зверство и деградация.

Даниэль Орлов убедительно показывает: всё сложнее. Благости с малиновым звоном на селе, конечно, нет, но нет (по крайней мере, в исходной, изначальной позиции) и никакого перманентного постапокалипсиса. Своих проблем там хватает (хотя почему своих - разве они принципиально отличаются от наших?), но и рук никто не опускает. Да и люди там пусть и крепче "держатся за ствол", однако это вовсе не инопланетяне и не другая цивилизация - тот же Беляев вписывается в тамошнюю жизнь не без несуразностей, но в итоге - как влитой. Более того, становится человеком, который гипотетически мог бы стать тем самым связующим звеном между двумя антагонистическими началами (географическими, поколенческими, мировоззренческими).

Зло и тьма, впрочем, там всё же разлиты - но не в том очевидном обличии, которого подспудно ожидаешь. Об этом мы ещё поговорим.

Мужики лихо отвечают докучливому коллектору (который в целом такой же, как они) и расправляются при помощи арбалетов с кружащими в административно-контролирующих целях над их участками дронами (эффектный образ: уже не жеребенок против паровоза, но арбалет против дрона). Однако это не столько конфликт эфемерных города и деревни (щи лаптями никто не хлебает), сколько попытка людей хоть немного остановиться и не бежать, задрав штаны, за всё ускоряющимся комсомолом глобальной цивилизации, попытка удержать хоть какой-то статус-кво. Заканчивающаяся, что закономерно, традиционным русским беспощадным (читай: бескомпромиссным) бунтом. А вот бессмысленным ли? Вопрос.

Ещё герои.

Их много, с какого-то момента - очень много. По этой причине, несмотря на их колоритность, какие-то сюжетные линии теряешь и всё больше следишь за любимчиками. Вот, например, отец Михаил. Его гложут разлад и неприкаянность - жуткий эпизод из прошлого отравляет его. Метущийся и желающий странного священник - замечательный, немного леонидлеоновский герой.

Кстати, о Леонове. У мира "Времени рискованного земледелия" есть общие черты с миром этого автора - и речь здесь не только о живом, крепком и ясном языке или героях, чем-то наследующих героям "Барсуков" или "Соти". А о другом - невзирая на местами озорной и ровный зачин и обаятельных героев, по завершении чтения роман Даниэля Орлова видится всё же пессимистическим, а посыл его - несколько мизантропическим: так за "Русским лесом" возвышается "Пирамида", а в человеке всё так же трагически нарушен баланс огня и глины. И дать такую трагедию не напрямую и в лоб, но скрыто - под силу далеко не каждому. Даниэлю Орлову это удалось.

Люди невольно идут ко злу, а новые люди (дети) - сами зло, ибо не ведают, что творят. И они ещё заиграются в эскапизм и виртуальность.

Старое невозможно, новое неприемлемо, люди всё так же тяготеют к разрушению и саморазрушению, и, по-хорошему, нужно со всем этим расправиться - и как можно быстрее. Чтоб история наконец прекратила движение своё.

Выстоим ли?