Текст: Арсений Замостьянов, заместитель главного редактора журнала «Историк»
Он прорывался к большой литературе, к журналистике, писал лирические и проблемные новеллы, но нашел себя в политическом детективе, продолжая традиции Романа Кима. И написал несколько бестселлеров, один из которых в значительной степени определил стиль времени, его философию, его юмор – это «Семнадцать мгновений весны».
В массовом жанре
Непросто создавать мифы. Семёнову это удавалось нередко. И мы воспринимаем его даже не в одном ряду с коллегами-литераторами, мастерами военных приключений и не только. Он – там, где витают создатели грез и великих иллюзий. Семёнов постарался превратить в легенду даже собственную жизнь. Тут и слухи (преувеличенные!) о тесных связях с могущественным КГБ, и история о поисках янтарной комнаты, и пересуды о том, что он постоянно кочует по странам и континентам. Он создал и своё литературное второе я – журналиста Дмитрия Степанова, который появляется то в качестве главного, то в амплуа эпизодического персонажа.
По крайней мере, до последнего времени. И в XIX веке, и в советские времена сенсационную литературу у нас частенько именовали «подлой». Ею мало интересовались критики, зато публика зачитывалась. Очень скоро оказалось, что он не только политически грамотен, но и способен работать серийно, с сенсациями, в ореоле успеха. Способен создавать такие диалоги о жизни и политике, которые и в наше время впору запрещать. И не в одной стране! Он знает, в какой нерв кольнуть. Разбирается в человеческой психологии почти без иллюзий. Умеет вести настоящую экспансию, завоевывая читателей, кино и телезрителей миллионами. А что еще требуется классику жанра?
И было у Семёнова два центральных героя. Первый – лицо историческое, которому Семёнов посвятил несколько томов. Это Феликс Дзержинский. Второй – несокрушимый и нелегальный разведчик, чемпион Берлина по теннису Отто фон Штирлиц (он же – Владимиров, он же – Исаев, он же – …). Он был одинаково предан обоим. И оба принесли ему славу, тиражи, экранизации, которых было не менее дюжины.
Вы ведь не любите могучие торсы?
А потом пришло время, когда зрителей у него стало больше, чем читателей. После нескольких «серьезных» фильмов, снятых по его книгам, Семёнов превратил в сценарий остросюжетный роман Георгия Брянцева «По тонкому льду» – и началось его время. «Майор Вихрь», «Пароль не нужен», а потом – несколько многосерийных (и не только) фильмов, которые многие из нас помнят почти наизусть. О кино, главным образом, мы и будем говорить.
Как оказалось, Юлиан Семёнов – лучший адвокат интеллигенции послевоенного времени. Панегирики интеллигенции (по сути – самовосхваления авторов) так часто бывали заносчиво глуповатыми, да ещё и с самолюбивым снобизмом, что Семёнов, заговорив об этом, ступил на минное поле прежде всех сапёров. Да, когда он из романа в роман, из сценария в сценарий хочет показать, что и среди интеллигентов встречаются герои, в этом есть оттенок личного реванша. Но при этом ни Пастер Шлаг, ни отец и сын Владимировы, ни профессор Плейшнер, ни даже «желчный скептик», военный писатель Зигфрид Трауб не презирают род человеческий. Жизнелюбие не позволяет Семёнову культивировать близкую послевоенным снобам идею, что интеллигент слишком хорош для этого мира. Может быть, цензура не позволяла Юлиану Семёновичу развернуться во всю ширь предрассудков и удержала от опошления темы?..
Штирлиц напрямую спрашивает Плейшнера: «Вы ведь не любите могучие торсы и гордо посаженные тупоумные головы, нет?» Плейшнер смущён. Затронут его интеллигентский символ веры. Памятная и дискуссия в «Мерседесе», когда пастор Шлаг мягко, но непоколебимо заметил, что Эдит Пиаф после Баха и Гайдна – это падение, а Штирлиц поддержал престиж массового искусства, авторитетно заверив, что «Эту певицу будут помнить и после её смерти». Да, так бывает и с масскультом – Юлиан Семёнов и Татьяна Лиознова тоже заслужили славу не Баха, но воробушка Пиаф. Или «генерал в поезде» в сильнейшем исполнении Николая Гриценко, хрипящий со слезами в глазах: «Чем больше мы имеем свобод – тем скорее нам хочется эСэС, тайной полиции, концлагерей, всеобщего страха! Только тогда мы чувствуем себя свободными: не нужно отстаивать своей точки зрения на судьбы Родины. Никакой ответственности. Только подними руку в честь того, кто этим занимается за тебя, только крикни: «Хайль, Гитлер!» - и всё сразу станет понятно. Никаких волнений!» Вот он, липовый мёд тоталитаризма! Можно ли считать этот образ семёновской «фигой в кармане»? Отчасти – да. Он, несомненно, подмаргивал искушённому зрителю и хотел «поднять проблему» позорных аналогий между историей Германии и России-СССР. Но вообще-то Семёнов противопоставлял железному порядку немецкого нацизма нашу советскую душевность и простоту – и явно не был апологетом тезиса «Сталин хуже Гитлера, коммунизм = фашизм».
И биографии «высших руководителей Рейха» - в дикторском исполнении Ефима Копеляна, с кадрами хроники – мало чем напоминали советских вождей, как к ним ни относись. Гитлеровская готическая эстетика и сталинская фольклорная простота, приукрашенная доморощенным палаццо – это действительно «два враждебных полюса». Сериал показывает скромную опрятность сталинского кабинета, табачный дым, никакой буржуазности. И – дворцы рейха, чрезмерно эффектная форма, вагнеровский размах во всём. Мало было родственного в двух сильнейших государственных системах, одна из которых проиграла, несмотря на мрачную торжественность фасадов, несмотря на оккультные старания в берлинских бункерах. Да, после 68-го года вольнодумные настроения интеллигенции приняли более антисоветский оборот, но идея уравнения нацизма с советской системой для Семёнова, Лиозновой, Тихонова была на заре семидесятых абсурдной.
Наш человек в Нагонии
В августе 1984 года, вместо трансляции из олимпийского Лос-Анджелеса, Центральное телевидение побаловало трудящихся новым многосерийным телевизионным фильмом. Олимпиаду в Америке мы пропускали де-факто в ответ на бойкот московской Олимпиады-80, а де-юре из любви к нашим спортсменам, которые, как писали «Правда» и «Советский спорт», не могли чувствовать себя в безопасности на играх за океаном во время обострения холодной войны: боялись провокаций. Новый сериал был посвящён как раз борьбе СССР и США, КГБ и ЦРУ, назывался «ТАСС уполномочен заявить», а лучшей рекламой фильму было имя автора сценария – Юлиан Семенов. Десять полнокровных цветных серий занимали воображение 260-миллионной страны в течение двух недель. Правда, не все желающие посмотрели премьерный показ в цвете: лето многие проводили на дачах, на турбазах, в гостиницах, а в таких местах цветные телевизоры всё ещё были редкостью. Зато слова «Луисбург», «пупсики Катманду», «Джон Глэб», «агент Трианон», «советские поставки в Нагонию» западали в сознание сквозь помехи в миниатюрных телеприёмниках «Электроника» и «Юность».
Фильмы на актуальную внешнеполитическую тематику появлялись в СССР нечасто, а телесериалы и того реже. А бум увлечения международной политикой, зафиксированный хотя бы в песнях Высоцкого, к 84-му году не снизился. В народе судачили о грядущей ядерной зиме, о Третьей мировой. На телевидении царили «Девятая студия», «Международная панорама», «Камера смотрит в мир» и ежедневное обозрение «Сегодня в мире» со всезнающими аналитиками Зориным, Фесуненко, Сейфуль-Мулюковым, Мнацакановым, Жолквером и Зубковым. Публика готова была воспринимать романтический детектив про борьбу современных чекистов с ястребами Пентагона и асами ЦРУ.
Политические дискуссии американского журналиста, улыбчивого шпиона-изувера Глэба и чекиста Славина Семенов оснастил последним словом пропагандистской техники. Спор получился убедительный. Журналист Пол Дик – честный малый, матёрый газетчик и выпивоха – бросает на стол козырную карту: ваш Сталин после Потсдама угрожал Европе! В Италии – Тольятти, во Франции – Торез… Вот мы и были вынуждены начать холодную войну. Славин бьёт козыря доводом об агрессии Трумена, о тактике изматывающей гонки вооружений, в которой нашей стране (после войны!) пришлось нелегко. Затянули пояса – и выдюжили. А Глэб, притворившийся овечкой-бизнесменом, подливает им то виски, то водку и старается наладить контакт с советским коллегой.
Снятое примерно в то же время и тоже по сценарию и роману Юлиана Семёнова шестисерийное «Противостояние» принципиально лишено романтического флёра. И Басилашвили (Костенко) не похож на «сверхчеловеков», героев Тихонова и Юрия Соломина. Зритель «Противостояния» ценил реализм в деталях, натурализм и правдоподобную жестокость экзекуций и убийств, как никогда угрюмую чёрно-белую хронику. А с приближением изверга Кротова (Андрей Болтнев) чёрно-белой становилась даже скудная, но пёстрая картинка восьмидесятых. Быт простых советских людей (с привлечением разнообразной географии!) показан в «Противостоянии» без прикрас и не смягчён оптимистическим блеском в глазах актёров. Антураж бедных углов, нервные напряжённые лица – всё это предвосхищало стереотипы перестроечной киночернухи. Это не сказка, а жестокий документальный рассказ. Пафос «ТАССа…» - это крупный план герба СССР на фасаде высотного здания МИДа и шикарный проезд чёрной «Волги» редкой 31-й модели по пустой Москве от подъезда Лубянки, мимо памятника Дзержинскому, до Боровицких ворот и обратно (эти кадры часто используют в документальных фильмах, когда нужно передать дух силового апогея СССР). Пульс великой державы, серьёзные мужчины в строгих элегантных костюмах во главе с немного постаревшим Штирлицем (нет, генерал Константинов, по замыслу Семёнова, не был ипостасью Исаева, просто играл его народный артист СССР Вячеслав Тихонов!). Герои «ТАССа…» в белых одеждах играют в лаун-теннис, собирают домашние библиотеки, посещают бассейн «Олимпийского» и утешают печень «Славянской» минералкой. Законы жанра здесь не приемлют элементов чернухи.
Смутный эпилог
Во время угара Перестройки Семёнов растерялся. Он то пытался защитить «людей под погонами», на которых в то время ополчилась пресса, то на скорую руку сочинял книги об ужасах сталинизма – вполне конъюнктурные по тем временам. Создавал СМИ и издательства. Но – уж простите! – это было уже послесловие к жизни, в которой были Штирлиц и майор Вихрь, Железный Феликс и следователь Костенко. В интернете нетрудно сыскать встречу с Юлианом Семёновым в концертной студии «Останкино». 1983 год. Вот это был его пик, его Атлантида, которая вскоре затонула. Пересмотрите эту передачу – и увидите человека на волне счастья и успеха. И сегодня он интересен и любим, в первую очередь, как маэстро массового жанра брежневского времени. Как говорил один из его героев – оно было более добрым, чем сталинское. И – даю вам информацию к размышлению – чем то, что пришло ему на смену.
