Текст: Евгений Водолазкин
Достоевского часто называют пророком. При этом мало кто был так внимателен к своему времени, как он. Разглядеть что-либо в будущем способен прежде всего тот, кто хорошо видит современность. Так же, как и понять что-то в прошлом.
У Достоевского нет романов на историческую тему. Его интересует не столько история, сколько, выражаясь по-лермонтовски, история души.
Ось повседневности горизонтальна, но ее пересекает ось вертикальная, ведущая в вечность. На этом перекрестке стоит всемирный регулировщик Достоевский и держит жезл поднятым вверх. Его взгляд на события - с точки зрения вечности, он размыкает повседневность.
Достоевский, наряду с Толстым и, вероятно, Чеховым, чрезвычайно популярен за рубежом.
Интерес к нему ни в коем случае не этнографический. Достоевский не просто знакомит мир со своим народом: он представляет особый взгляд - то самое вертикальное направление.
Может быть, именно его не хватает нашей современной литературе? Не в этом ли причина того, что интерес к ней за границей несравнимо меньше, чем к литературе "золотого" века?
Достоевский исследовал драматическую борьбу добра со злом. Но в его время две эти категории определялись достаточно четко. Особенность нынешнего этапа цивилизации в том, что грань между добром и злом становится все более зыбкой.
История души - это личная история. Достоевский пытается определить границы личности и ее возможности. С напряженным вниманием он всматривается в понятие права - права как нравственной допустимости. "Тварь ли я дрожащая или право имею?"
Юридическое право всегда чувствовало свою связь с правом нравственным. Когда юридическое право вело себя слишком уж вольно, нравственность имела обыкновение его одергивать.
Сейчас мы становимся свидетелями того, что называют развитием права. Нынешнее право все больше входит в коллизию с нравственностью. И теперь уже оно окликает нравственность и советует ей поторопиться, если она не хочет окончательно устареть.
Во главу угла поставлена идея права как неограниченной возможности, которая дороже целесообразности и морали. Право как самостоятельная ценность. Право на разрушение личности, семьи и в конечном счете - общества.
Доведенная до крайней точки, любая идея начинает отрицать себя. Возведенный в квадрат гуманизм становится антигуманным. Культ индивидуального ведет к тому, что идеальным правом становится право заплывать за буйки и стоять под стрелой.
Достоевского, однако, интересовала не только личность. В знаменитой речи о Пушкине упоминаются две общественные оппозиции. Первая: условная интеллигенция и "народ"; вторая: славянофилы и западники.
Понятие интеллигенция имеет ныне не столько социальный, сколько культурный смысл. Доступ в это сообщество есть у всех социальных групп, и попадание в него теперь во многом - вопрос желания. На этом оптимистическом фоне есть, однако, место и сомнению: демократизация культуры - всегда ли это благо?
Всеобщее равенство перед клавиатурой создало иллюзию равенства всех высказываний. Капитан Лебядкин теперь публикует свои тексты в Сети, но при существующей системе художественных ценностей поэтом его по-прежнему не считают. И тогда эту систему он начинает разрушать.
Лебядкины объединяются. Их много, и они агрессивны. Они объявляют войну не конкретному автору - иерархии в целом. И вот уже нобелевский лауреат Кадзуо Исигуро бьет тревогу и говорит о сетевом линчевании. Да, в литературных революциях кто был никем - тот никем и остается, но иерархия-то действительно разрушается. Сам того не ведая, бравый капитан является частью тектонического процесса, имя которому - смена типа цивилизации.
Разрушение иерархий ярко выражается в финансовой сфере, потому что, к сожалению, именно деньги являются всеобщим ценностным эквивалентом. Дирижер Рикардо Мути с грустью говорит о том, что на симфонический оркестр денег тратится меньше, чем на одного футболиста. Капитализация социальных сетей превышает бюджет крупного государства, при этом они не производят ничего, кроме виртуальной реальности.
Но что это за реальность? Тик-ток, к примеру, оперирует короткими высказываниями и развивает короткие формы внимания. Правила тик-тока не допускают религиозных или, скажем, философских тем. Перед нами очевидный курс на примитивизацию сознания. Характерно, что малолетние тик-токеры там самые успешные фигуры: в удачный день они способны заработать целое состояние.
Подобно другим общемировым процессам, эта пандемия нас вряд ли обойдет. Как всегда в таких случаях, все дело в прививке. Наш "Спутник" - Достоевский. Проблема лишь в одном: многие ли хотят прививаться?
Вторая из упомянутых пар - славянофилы и западники. Она заслуживает особого внимания.
В отличие от первой пары, разделение по этой границе все еще остается. Оппоненты сменили названия: в нынешней терминологии они обозначаются как патриоты и либералы.
Позиции их естественным образом отличаются от того, что было во времена Достоевского, но ось, на которой они располагаются, все та же: Восток - Запад. Всем давно ясна условность этого разделения, не говорю уже о том, что нынешние обозначения этих течений не антагонистичны: патриотизм и либерализм вовсе не противоречат друг другу и вполне способны соединяться.
Преодолимость этого разделения хорошо понимал Достоевский: "О, все это славянофильство и западничество наше есть одно только великое у нас недоразумение, хотя исторически и необходимое".
Здесь каждое слово в точку: да, исторически необходимое и - да, недоразумение. Объединение двух этих потоков Достоевскому видится на фоне более широкого процесса - консолидации европейской цивилизации, к которой принадлежат и Россия, и совокупный Запад.
Достоевский говорит о всемирной отзывчивости русских: "Стать настоящим русским, стать вполне русским, может быть, и значит только <…> стать братом всех людей, всечеловеком, если хотите".
Так это виделось Достоевскому, так это виделось и нам. Когда же три десятилетия назад после падения железного занавеса Россия открылась Западу, наша эйфория, как выяснилось, была преждевременной. Когда мы подняли глаза, то на готическом западном лице не увидели ничего, кроме озабоченности.
Началась эпоха взаимных обвинений. Но над всеми спорами, доказательствами и расчетами продолжает звучать такой нерасчетливый возглас Достоевского: "О, народы Европы и не знают, как они нам дороги!"
На фоне наших нынешних отношений с Западом эти слова могут восприниматься как горькая ирония.
Но ведь это не ирония. Мы нужны друг другу - и не только в прагматическом смысле. Нам всем дорога эта цивилизация. Именно сейчас, когда противоречия между Россией и Западом обострились, мысль Достоевского о европейской семье народов кажется актуальной как никогда.
Гармония не означает слияния и не упраздняет различий. Она обеспечивает сосуществование полюсов. Она соединяет явления разного порядка - личность - народ - человечество. Народ же - и Достоевский демонстрирует это как никто другой - в самом высоком своем выражении состоит из свободных личностей. Иное объединение нежизнеспособно.
Что собирает отдельных людей в народ? Что рождает у них, разбросанных порой по всему земному шару, сходные оценки и, следовательно, поступки? Культура. В нашей стране прежде всего - литература. Так уж сложилось.
И последнее. Случай, так сказать, из жизни. Получив однажды книгу, присланную мне по почте из Германии, я удивился, что она шла более трех месяцев. Я спросил у почтового служащего: почему так долго? И почему полтора века назад письма Достоевского из Германии доходили до Петербурга всего за четыре дня? Ответ последовал мгновенно: "Потому что он гений".
Ответ обнадеживает: мы не потеряли веру в наших гениев.
В их способность преодолевать время и пространство.
Источник: rg.ru
