Текст: Борис Кутенков
Начнём — как, увы, привычно для этого обзора, выходящего в разгар пандемии, — с утрат.
В начале января пришло известие о смерти литературного критика Эмиля Сокольского. На сайте «Новости Вологодской области» о нём пишет Наталья Мелёхина – в том числе и о его страсти к путешествиям (Сокольский выступал на FB в жанре травелогов, в популяризаторском ключе высказывался о новых для него городах столь же эмоционально, сколь и о свежепрочитанных книжках).
К мемуарной заметке прилагается короткое интервью, которое Мелёхина брала у Сокольского несколько лет назад – об охоте к перемене мест, литературном туризме, жанре путевых записок. На уход Эмиля в эти дни отозвались Андрей Парамонов: «Он умер в своем путешествии в имении Спасское Куркино Вологодской области, в этом весь Эмиль, непоседа и путешественник, критик, рассказчик и автор необыкновенных эссе – ушел в любимых своих усадьбах, которые прославлял в фотографиях, текстах, поэзиях и музыкальных композициях. Он был необыкновенно увлекательным и увлекал в свои путешествия других…», Анна Гедымин, Андрей Коровин и др.
Литературный Фейсбук полон мемуарных постов об Анатолии Наймане, которого не стало на 86-м году жизни: инсульт сразил его во время доклада в Высшей школе экономики. Дмитрий Воденников публикует в «Новой газете» посвящённое ему пронзительное эссе. «Больше почти некому нас соединять ни с Ахматовой, ни с Бродским: ему с нами больше неинтересно. Да и никогда, может быть, не было. Он просто наблюдал за нами. Как за пленными солдатами с подоконника (ну так лежа на нем грудью, высунувшись или стоя? а может быть, сидя?). Или на улице. Он просто стоял и смотрел на нас. Потом отвернулся. Мы вам не понравились, Анатолий Генрихович? Нет ответа». Григорий Ревзин в «Коммерсанте»: «Я думаю, что бы сказал Анатолий Генрихович о своей смерти. <…> Он бы сказал: “Нормально и непоправимо”. Мне кажется, это ощущение непоправимости и ее нормальности было если не основой его ощущения бытия, то, скажем так, фильтром, через который он пропускал бытие до своего ощущения».
На сайте «Культурной Инициативы» – большой раздел воспоминаний об Александре Тимофеевском (13 января 1933 – 7 января 2022). Леонид Костюков: «…он не любил, когда его называли автором “Пусть бегут неуклюже…”, — и совершенно обоснованно, потому что у него были стихи глубже, мощнее — ряд можно длить очень долго. И всё-таки я мог похвастаться пятилетнему внуку, что вот сейчас иду к дяде, который написал “Пусть бегут неуклюже…”. Как если бы шёл к Астрид Линдгрен. При всём уважении к нашим замечательным поэтам, ими внуку не похвастаешься». Лев Оборин передаёт со слов Тимофеевского рассказ о том, как тот «в молодости ездил к Пастернаку — выразить ему поддержку после травли». «Я (Л. О. – Прим. ред.) записал этот рассказ: “Накануне к Пастернаку приезжали студенты Литинститута и били стёкла; когда Тимофеевский нашёл дачу Пастернака, тот вышел на крыльцо и первым делом спросил, не из Литинститута ли его гости; узнав, что нет, впустил, и они довольно долго беседовали (в частности, Пастернак сказал Тимофеевскому, что по утрам гуляет и придумывает рассказы, а потом записывает их; где эти рассказы, непонятно)”». Ян Шенкман и многие другие разными словами говорят о стоицизме Тимофеевского и о его огромной любви к поэзии, об умении дружить с молодыми и «свободе от возраста».
Светлая память ушедшим – и каждый раз хочется надеяться, что следующий обзор будет посвящён жизни, а не смерти; что наконец утихнет пандемийный колокол.
Редакция «Знамени» в январском номере задаёт своим респондентам два вопроса: «1. Какой будет русская литература и в отдаленном, и в ближайшем будущем? 2. Каким должен быть наш журнал, чтобы соответствовать требованиям дня, сохранив репутацию и творческой лаборатории, и подиума высокой литературной моды, и выставки достижений современного литературного хозяйства?». Николай Подосокорский говорит о многофункциональности современного писателя: «В информационном обществе есть большое искушение быть максимально представленным в разных медиа и продвигать свои книги через узнаваемость личного бренда, которая необязательно с этими книгами связана. Если раньше читали какой-то любопытный текст и затем начинали интересоваться его автором, то теперь все наоборот: сперва какой-то человек вызывает интерес по разным поводам, а уже дальше за его книгами начинают следить».
Саша Николаенко – о необходимости со стороны редакторов обращаться к молодым: «Настоящий учитель тот, кто любовью к своему делу зажигает ее в молодых. Преемственность поколений. Сохранность и передача знамени — вот какой выход вижу в первую очередь». Михаил Турбин – о полифоническом хоре и «святой науке расслышать друг друга» в нём: «Да, литература сейчас полярна, но интереснее будет идти по пути накопления ценностей и предоставления пространства разным голосам, если те, конечно, захотят прозвучать. Они не сольются, не смешаются, но, чем больше голосов мы услышим, тем острее будет наш слух и тем лучше мы будем понимать чужую боль. А понимания друг друга нам как раз сейчас и не хватает…»
В «Звезде» Олег Демидов пишет о «Полине» Леонида Губанова, прокомментированной Андреем Журбиным и вышедшей в издательстве «Пушкинского дома». О гигантской работе, проведённой Журбиным: «Исследователь прокомментировал если не каждую, то точно каждую вторую строчку поэмы. А чтение подобного — особенное филологическое удовольствие (для гурманов от словесности, так сказать). И самое главное — Журбин снимает практически все вопросы, которые были вокруг Губанова». О круге чтения Губанова: «Поэт много читал “программного” и “внепрограммного”, просиживал целые дни в юношеском отделе Ленинской библиотеки, ходил в церковь, посещал выставки, путешествовал — словом, вбирал в себя столько культуры, сколько иной человек просто “не переварит”. Но без дара, отпущенного свыше, переплавить прочитанное и увиденное в стихи невозможно». И – что особенно интересно – о влиянии на Губанова поэтов-шестидесятников: «Вы удивитесь, но Евгения Евтушенко и Андрея Вознесенского не раз обвиняли в этом. Комментарии же Журбина показывают, что все было ровным счетом наоборот. И на каждую третью или четвертую строфу приходится по заимствованию из раннего Вознесенского».
Михаил Эпштейн на своей Facebook-странице анонсирует выход журнала-альманаха «АвтобиографиЯ», в котором есть большой раздел — дневники и автобиографические заметки современных русских писателей и филологов. «Есть теодицея, космодицея, антроподицея — оправдание Бога, космоса, человека, — но по этим ступеням доходишь наконец и до автодицеи, до самого себя. Тогда возникает вопрос: что означает “возлюби ближнего как самого себя”? Первая часть этой заповеди несомненна, на ней основана этика. Но почему образцом любви к ближнему поставлена любовь к самому себе? Разве я себя люблю? Разве не больше в моем отношении к себе любопытства, сомнения, стыда, удивления, разочарования? Путь к автодицее может быть еще более долгим и тернистым, чем путь к теодицее и антроподицее...» По ссылке – весь номер в электронном виде и отдельно – полностью – текст Эпштейна, представляющий собой, как всегда у него, небанальное философское рассуждение.
Вышел новый номер журнала «Гостиная», ведомого Верой Зубаревой и её инициативной командой. Один из важных текстов написала Ирина Роднянская – о философе, эссеисте Ренате Гальцевой (1936–2021), которой не стало 3 декабря. Интересно в том числе и о Сергее Аверинцеве: «Дело в том, что Аверинцева, вполне уже зрелого, но для всех – еще начинающего, «молодого ученого», по существу, “открыла” она. …В энциклопедических коридорах появился не слишком приметный долговязый человек, со слегка затрудненной, хотя и бодрой, походкой из-за укороченной, вследствие перенесенной в детстве болезни, ноги в ортопедической обуви. <…>. Не ведаю и того, как она угадала, кто перед ней и каково его будущее. Но, так или иначе, немедленно ввела его в число авторов, доверив ему наиболее серьезные, пререкаемые и даже небезопасные темы, так что в авторской роли он фигурирует уже в четвертом томе «Философской энциклопедии»… <…> Короче, Рената, в некотором роде крёстная его карьеры, во всяком случае – одного этой карьеры ответвлений, ускорившего его возможности развернуться».
В поэтическом разделе – много достойного: Сергей Рыбкин («Словно угол был остр, / а потом мы его развернули, / стала жизнь широка, велика и открыта, на вдох / натыкается воздух, затянутый в горло, как пули, – / свитер колется в грудь – не заметить я боли не мог»); Елена Севрюгина («…все остаётся / особенной метой / в горле песчаного сна / спорить не стоило / с календарями / чётные числа терзать / чертовым градусом / жизнь ускоряя / мысли мелькают назад / медленно рвётся /фейсбучная лента»); Влада Баронец («А ногтем корочку подковырни / Технического аттестата / И вскроется порватая судьба / А соскобли портвейное лицо / Его глаза углы / Дремучие подвалы / Ведь вскрыться / Здесь любой дурак сумеет / А ты попробуй / Посмотри вот так…»); Василий Нацентов («Это конец? Нет, холода. Буду вино очищать и мне / боги простят дерзость мою и остальное пройдёт. / Я улечу. Только скажи. Слышишь, ревёт на прощание / аэрофлотовский, белый, как свет, белый, как смерть, самолёт») и другие.
В критическом разделе номера тоже есть что почитать. Анна Нуждина пишет о поэзии Алексея Черникова: «Главный вопрос, касающийся дальнейшего поэтического развития Черникова, состоит именно в жизнеспособности того образа, который он для себя создал. Нет сомнения, что Алексей Черников продолжит меняться и развиваться – но выдержит ли “герметичный” поэт интенсивное развитие? Или же, снова подобно Есенину, сменит рубаху на чёрный фрак и перестанет смотреться в литературе пришельцем из другой эпохи? Время покажет…» и Анны Маркиной: «Познание, заключённое в музыке слов (пришедшей из стихов Мандельштама, следы влияния которого и тут, и там можно заметить в “Осветлении”), обладает даже более разрушительным эффектом, чем любовь…» Анна Пашкова – о романе Бориса Клетинича «Моё частное бессмертие» (мой текст 2017 года о его журнальной версии). Марина Кудимова публикует главу «За и против неба. Кто написал «Конька-горбунка» — Ершов или Пушкин?» из книги «Кумар долбящий и созависимость. Трезвение и литература». — СПб.: Алетейя, 2021».
Интересный дебют – стихи и эссе Павла Ларина, студента второго курса Литературного института. «Жизнь во времена планетарной катастрофы начинается с практики одновременно скромной и трудной – замечать миры вокруг нас…»
В продолжение «дебютной» темы – две публикации талантливых молодых авторов, также студентов Литинститута, в «Лиterraтуре» и в TextOnly. Злата Яновская с комментарием Нины Александровой («Это абсолютно мифологическое сознание, где тело равняется земле, горам, небу и морю вокруг. Внешний мир отзывается на неуправляемые эмоции: они превращаются в раскаленную лаву и тайфун, “всё горит, оживая, горит и болит, как простуженное, болит, как желающее, как ищущее, болит, горит”. А если болит, значит живое…»):
- сто лет я держала рыданье,
- и вот оно рвет меня,
- как голодный лисенок —
- спартанского мальчика.
- но я не спартанский мальчик,
- я русская девочка, дочь амазонок,
- я зла и талантлива тем,
- что мне никто не нужен.
- сто лет подавляла рыданье,
- хватала лезвия голыми ладонями.
- сто лет не пускала я
- раненый гнев
- изнутри,
- и теперь — не могу отпустить
Семён Ромащенко с предисловием Дениса Ларионова:
- Умру когда закончатся танцульки
- Умру когда захочется
- Умру и пожалею тебя, мама
- Умру и поживу немножко в новых может быть пустотах, ах, умру же
- Уйму себя; свет, когда проигрываешь в пейнтбол, выключается, тень скачет престранно
- Когда я живу тень следит меня непрестанно
