Текст: Андрей Цунский
Зеркала для любопытных
С детства человеку свойственно любопытство. Еще бы – ведь именно так человек пытается выбрать себе профессию, ищет свойственный его натуре образ жизни, находит свои идеалы и место в обществе. Во всех современных культурах искусство шло навстречу этому запросу. Ярче всего это выразилось в искусстве, адресованном широким массам, в первую очередь на телевидении и в кино.
Классикой телевидения суждено было стать программе The Art Baker Show, чрезвычайно популярной в пятидесятые годы. Позднее программа получила название «Вы спрашивали об этом» (You asked for it), некоторые выпуски попали даже на кабельные каналы в России. Содержание программы определяли письма телезрителей. Сначала были популярны сюжеты о разных диковинах: мог ли Вильгельм Телль сбить стрелой яблоко с головы сына (это проделал профессиональный спортсмен, перед камерой сбивший яблоко с головы ассистента), как справиться с анакондой (опасный номер едва не стоил укротителю жизни) и так далее. Основу программы составляло обучение фокусам, ловле осьминогов и ответы на вопросы в духе «насколько быстро можно разобрать машину и собрать новую». Но число телеканалов росло, и познавательных шоу появлялось все больше. Зритель стал более требовательным, а запросы его стали точнее.
В СССР в 1957 году появился киножурнал «Хочу все знать» – великолепная серия документальных киносборников, которые показывали вместо киножурнала (когда-то в кино перед сеансом показывали короткометражки – мало ли кто-то опоздает) перед детскими фильмами. Это был бы безусловный телевизионный формат – но каналов тогда было всего-то два, и там с трудом находилось время для детей. Хотя все-таки ведь находилось. А теперь телевизор занят совсем другим, тем, чего детям лучше вообще не видеть.
Откуда начинается Москва-река, когда появились первые аптеки, кто изобрел гончарный круг, что такое «живое серебро», чем отличается опера от оперетты, как снимают мультфильмы, где находится собор Нотр-Дам…. Первый сюжет обязательно о чем-то революционном и коммунистическом, но остальные были действительно очень полезными. Журнал был изрядно перегружен идеологией – но иначе его бы просто никто не выпустил в советскую действительность.
А потом появились другие программы – часто вспоминается снятая с немецкого оригинала «Галилео» с Александром Пушным, который, кстати, родился в Новосибирском Академгородке и по образованию – физик со степенью магистра. Ну и шоумен он отличный, заметим.
Но дети вырастают, а вот любопытство и интерес к тому, как и что на свете устроено и из чего сделано, пропадает далеко не у всех.
Производственный роман (и откуда он взялся)
Многие ошибочно считают, что производственный роман – это детище социалистического реализма и советской литературы. Это неправда. И первый такой роман написали, и сам термин придумали задолго до появления Советов, Союза и большинства советских писателей.
Создателем жанра стал француз Анри Бурильон, взявший псевдоним Пьер Амп (Pierre Hamp). За дело он взялся с замахом на величие Бальзака или Золя. Задуман был не один и не два романа, а полномасштабный цикл вроде «Человеческой комедии» или «Ругон-Маккаров». И название нашлось – «Страда человеческая». «Трагедии станков напряжённее, чем трагедии спален!» В 1910 году Амп выдал на-гора, ну или спустил со стапелей (как вам больше нравится) роман под названием «Шампанское» – где полностью, до мельчайших деталей отражен весь процесс – от «виноградную косточку в теплую землю зарою» до производства бутылок и закрутки мюзле. Следом с конвейера сошла «Свежая рыба», затем были уложены «Рельсы», растрепан и соткан «Лён», немного поэзии добавилось в название романа «Песнь песней» – о парфюмерной промышленности, затем выросла и была образцово пострижена, отмыта, спрядена и скатана в клубочки «Шерсть».
Однако величие Бальзака и Золя определялось не количеством страниц и даже не точностью описаний. Пьер Амп его так и не достиг, хотя прославился как писатель. Но еще больше он прославился как шовинист и сторонник вишистов. А такие вещи не прощают и куда более талантливым.
Привет от русского авангарда
«…не изображать красивое тело, а воспитывать настоящего живого гармоничного человека; не рисовать лес, а выращивать парки и сады; не украшать стены картинами, а окрашивать эти стены…»
Эту цитату вы легко найдете, если станете искать в Сети слово «конструктивизм». Как и такую: «Впервые не из Франции, а из России прилетело новое слово искусства — конструктивизм…» — это Маяковский. Дальше он пишет так: «Даже удивляешься, что это слово есть во французском лексиконе. Не конструктивизм художников, которые из хороших и нужных проволок и жести делают ненужные сооруженьица. Конструктивизм, понимающий работу художника только как инженерию, нужную для оформления всей нашей практической жизни».
Конструктивизм оставил огромный след в изобразительном искусстве, в архитектуре, в музыке. Александр Родченко, Владимир Татлин, Алексей Ган, братья Веснины – это имена, вошедшие в историю и ее творившие. История искусства и промышленного дизайна без них могла бы пойти в другом направлении. В музыке выдающимся экспериментатором был Александр Мосолов. К этому же направлению относятся и балет «Болт» Дмитрия Шостаковича, «Стальной скок» Сергея Прокофьева. В литературе лидером поэтов-конструктивистов был Илья Сельвинский.
Тут-то, казалось бы, и мог возникнуть тот самый производственный роман, но… настал социалистический реализм. Со свободой творчества, и так относительной в советской реальности двадцатых, покончили наглухо.
Советский и производственный
Основоположником советского производственного романа считается Федор Панферов. Девять лет ушло у него, чтобы написать двухтомный четырехкнижный роман «Бруски». Правда, не про индустрию, а про коллективизацию. У книги есть только один недостаток. Ее смогли прочесть до конца только автор и несколько литературоведов. Нет, мне даже многие говорили, что дочитали. Но похоже, что врут.
За производственные романы брались вовсе не бездарные люди. Леонид Леонов, Валентин Катаев со своим «Время, вперед!». Список вообще будет очень длинный. На авторов сыпались премии, ордена и прочие советские прелести. Но читатель упорно не хотел их… читать. Ну сами подумайте, провкалывал ты весь день на заводе, открываешь книжку – и что там, елки-палки, видишь?!
«Производственный роман» Солженицына
По-английски этот термин звучит Occupational Novel. Не производственный, а профессиональный роман. Если рассматривать человека сквозь призму организованного труда, то и Пьер Амп далеко не первый. Ну чем не производственный роман «Таинственный остров»? Ладно, если это фантастика и неправда, то что вы возразите насчет «Дамского счастья» и «Чрева Парижа» Эмиля Золя? Да и «Нана» довольно точно отражает будни и специфику, мм… определенной части сферы услуг.
Даже повесть Александра Солженицына «Один день Ивана Денисовича» – как ни крути, а это ведь тоже – производственный роман. В какой-то степени. Если рабский труд бесправных людей вообще можно назвать «производством».
Конечно, читатель возразит – эти книги не о том! Они о социальном, нравственном, философском наконец!
Так ведь все романы об этом. Об одном только «индустриальном» – справочники, схемы и инструкции.
И тут пришел Хейли
Артура Хейли многие ошибочно записывают в американцы – но он англичанин из Лутона в Бердфордшире. Его мама, обычная фабричная рабочая, мечтала для сына о хорошей жизни – как и всякая мама, и очень хотела дать ему образование. Но ее денег хватило только на семь классов школы и курсы машинописи и стенографии. Это позволило стать младшим клерком. Им он и проработал до начала войны. О матери он как-то сказал: «Мать освободила меня от всех домашних поручений, лишь бы я мог писать». Писал он все – от скетчей и коротких рассказов до стихов и поэм. Если вам нравятся книги Хейли – почтим паузой память этой прекрасной женщины.
Но во время войны он получил совсем неожиданное образование в ускоренном темпе. Он стал пилотом и служил в воздушных силах Ее Величества. Прослужив лейтенантом с 1939 по 1947 год, он демобилизовался и уехал в Канаду. В Торонто он торговал недвижкой и еще черт знает чем, сочинял и продавал рекламу, редактировал журнал «Автобусный и грузовой транспорт» (Bus and Truck Transport). И все время писал.
Его первый роман «Взлетная полоса ноль-восемь» получил хорошие отзывы, под названием «Опасный полет» был переиздан в США, а в 1956-м был экранизирован для телевидения (сейчас уже никто и не помнит, что был такой жанр «Телевизионный спектакль»). За ними последовали «На высотах твоих» и «Отель», которые принесли славу, деньги и… адские налоги, скрываясь от которых писатель перебрался на остров Нью-Провиденс, что на Багамах, где и проживет до конца своих дней. А в 1968 году пришел успех оглушительный – «Аэропорт».
Старое новшество
Если мы посмотрим на старые как мир актерские амплуа – то все эти типы встретятся нам на страницах романа «Аэропорт». Герой, герой-любовник, резонер, субретка, простак и даже очень оригинальная травести – веселая скучающая старушенция, умудряющаяся проскочить зайцем на любой самолет.
Все эти амплуа помещены в один день 1967 года в вымышленный автором аэропорт Линкольна. Действие происходит вечером, в январе.
Не буду портить впечатление не читавшим и зря отнимать время у тех, кто знаком с романом. Скажу лишь, что в нем и правда нет никаких глубоких философских идей, оригинальных мыслей, витиеватой стилистики. Но есть очень много деталей, касающихся не только устройства самолетов и организации работы в аэропорту.
- «Из этих двадцати шести долларов Инес взяла восемнадцать на еду и для уплаты части долга за квартиру. Она видела, какое отчаяние отразилось на лице Д. О., когда он сунул в карман оставшиеся восемь долларов и мелочь.
- Хватит ломать себе голову, решила наконец Инес, пора ложиться. Она до того устала, что даже не вспомнила о детях, хотя уже больше недели не имела вестей из Кливленда от сестры, у которой они жили. Инес выключила свет в гостиной и вошла в тесную, жалкую спаленку.
- Она никак не могла найти ночную рубашку. В шатком комодике всё было вверх тормашками, точно кто-то там рылся. И свою рубашку Инес обнаружила лишь в том ящике, где лежали рубашки Д. О.; это были его последние три рубашки, значит, если он и уехал, то не прихватил с собой даже смены белья. Под одной из рубашек лежал сложенный листок жёлтой бумаги. Инес вытянула его и развернула.
- Листок оказался бланком, заполненным на машинке, - в руках у Инес была копия. Пробежав её глазами, она в изумлении опустилась на кровать. Потом внимательно прочла снова, желая удостовериться, что не ошиблась.
- Это было соглашение о рассрочке, предоставляемой Д. О. Берреро - она заметила, что фамилия написана неправильно, - авиакомпанией "Транс-Америка". Согласно этому соглашению, "Берреро" получил билет туристского класса для поездки в Рим и обратно; он заплатил за него сорок семь долларов наличными, а остальную сумму - четыреста двадцать семь долларов плюс проценты - обязывался выплатить частями в течение двух лет».
Это описание нескольких минут второстепенного персонажа, и тем не менее – все в деталях. Там, где другого устроил бы распил ножовкой, Хейли орудует надфилем, невольно напоминая Савву Игнатьевича с его штихелями и рифлетками. Впрочем, современный читатель уже не помнит и кто такой Савва Игнатьевич.
Но вот вам еще пример. Представьте – самолет после неудачной рулежки застрял в сугробе у края взлетной полосы, перегородив ее. И нужно срочно его убрать.
- «Звон и вибрация и прежде были устрашающими. А теперь они стали просто невыносимы. Самолёт трясло так, что казалось, он вот-вот развалится. Патрони снова изо всей силы качнул педали руля направления.
- В кабине на приборной доске вспыхнули огни, предупреждающие о перегреве моторов. Впоследствии механик описал это так: "Огни замелькали, точно на игральном аппаратов Лас-Вегас".
- - Температура выхлопного газа - триста семьдесят один градус. - В голосе молодого механика слышалась тревога.
- По радио продолжали сыпаться приказы, в том числе и приказ поскорее убраться из самолёта. Патрони и сам чувствовал, что пора это сделать. Рука, лежавшая на рычагах, напряглась.
- И вдруг машина качнулась. Сначала она только чуть-чуть сдвинулась с места, а потом со всё возрастающей скоростью рванулась вперёд к рулёжной дорожке. Молодой механик что-то крикнул предостерегающе. Патрони мгновенно оттянул назад все четыре рычага и скомандовал:
- - Выпустить закрылки!
- Оба видели, как от самолёта бросились врассыпную фигурки людей.
- До рулёжной дорожки оставалось всего пятьдесят футов, а самолёт ещё катил вовсю. Если его не завернуть, он промчится по бетону и снова увязнет в снегу по другую сторону дорожки. Почувствовав под колёсами бетон, Патрони изо всех сил налёг на левый тормоз и двинул вперёд два правых рычага. Тормоз и рычаги сработали, и самолёт, описав крутую дугу, завернул влево. Патрони снова убрал оба рычага и налёг на все тормоза. "Боинг" ещё немного прокатился, замедлил бег и стал как вкопанный. Патрони осклабился: самолёт стоял как раз посредине рулёжной дорожки.
- Взлётно-посадочная полоса три-ноль - в двухстах футах позади них - была свободна.
- В машине Мела Бейкерсфелда раздался возглас Тани:
- - Он сделал это! Сделал!»
Это – плохо? Плохо? Да что это я, как пошел цитатами сыпать – не остановишь. Но суть ясна. Там, где нужно прибавить эмоционального напряжения и дать тексту полностью захватить читателя – у Хейли никаких проблем не возникает.
И все же секрет популярности «Аэропорта» – как и других произведений Хейли – не только в этом. Производственная среда для него – просто удобное место для столкновения характеров, амбиций, мотивов и страстных желаний множества людей всех рас, возрастов и полов. А еще – его персонажами становятся не знаменитости, политики и богачи (хотя они присутствуют в его книгах тоже). Главный герой его книги вполне мог бы купить ее и почитать в свободное время, чтобы отвлечься от профессиональных проблем или семейных передряг. И сам бы не понял, только жена бы ему потом заметила: «Слушай, а ты ведь в точности похож на этого Мэла!»
Стандартность ситуаций в книгах Хейли – не порок. Не он придумал шаблоны вроде «профессионал так увлечен работой, что начинаются проблемы в семье». Они порождены определенным этапом в жизни человечества. Клише и не смогли быть стать клише, не будь они востребованы повседневностью.
Киновоплощения
В фильме «Аэропорт» звездам буквально некуда падать – там одни звезды. Даже роль неудачника Герреро играет оскароносный Ван Хефлин, кстати, в фильме с ним в главной роли «Странная любовь Марты Айверс» дебютировал легендарный Кёрк Дуглас, отец не менее легендарного Майкла Дугласа. Тут и Берт Ланкастер, и в амплуа любовника – уже изрядно постаревший к тому времени Дин Мартин, и Джордж Кеннеди, и Жаклин Биссет… Такое ощущение, что весь Голливуд боролся за место в этом фильме еще на стадии проекта. Но ощущение обманчиво. Сам исполнитель главной роли Берт Ланкастер, узнав о номинации картины на «Оскар», сказал: «Без понятия, почему она была номинирована. Это самый крупный хлам из всех когда-либо сделанных». А между тем, два «Оскара» фильм все же взял.
Но суть не только в наградах и прокатах. Почитав про себя в книге, американский читатель захотел увидеть себя на экране. Но почему только американский? Аэропорты есть во всех странах мира. Да и ситуации – стандартные.
Помните, у Тарковского в «Сталкере» диалог Писателя с Профессором?
- - И о чем же вы пишете?
- - Да о читателях, будь они неладны.
- - Ну, ни о чем другом, я думаю, и писать не стоит.
К кино это тоже относится.
Помимо первого «Аэропорта» фильм имел три продолжения «Аэропорт-75», «Аэропорт -77» и «Аэропорт-79: «Конкорд». Не говоря уже о фильме-пародии с Лесли Нильсеном.
Так кто же такой Артур Хейли?
Не гений. Отнюдь не великий писатель земли американской. Не основоположник жанра. Не родоначальник и не основатель традиции. Он просто очень хороший ремесленник – без малейшего пренебрежительного оттенка. Он ладно скроил большинство своих книг, прекрасно зная материал и изучая его в подробностях. При написании отеля он прочитал двадцать семь книг только по организации гостиничного дела.
Кстати, говоря о том, какие книги можно было бы пусть и с натяжкой назвать «производственными романами», вспомни «День Шакала» и «Псов войны» Фредерика Форсайта, «Компромисс» Сергея Довлатова, «Желтых королей» Владимира Лобаса… Каждая стоящая книга описывает тот или иной производственный или рабочий процесс в интимнейших порою подробностях.
Если вы хотите читать – то Артур Хейли – это и про вас. А если пишете сами – реализма еще никто не отменял. Так что насколько быть подробным – решайте сами, но помните: дьявол в деталях – особенно если вы их передаете неточно.
