Каждые сто лет

Интервью: Анастасия Скорондаева / РГ

Анна, роман с дневником «Каждые сто лет» вы писали лет десять. Это обращение к вашей семье: дед, Константин Константинович Матвеев, российский и советский минералог, один из основателей Екатеринбургского горного института и Уральского геологического музея, бабушка, Ксения Михайловна Лёвшина — первая заведующая кафедрой иностранных языков Свердловского горного института. А вы с юных лет интересовались своими корнями?

Анна Матвеева: В детстве в историю семьи меня посвящали очень аккуратно. Это было начало 80-х, разговоры о дворянских семьях тогда воспринимались неоднозначно. Я знала отдельные факты, которые не складывались в цельную историю. Когда времена изменились, я смогла прочитать дневники моей бабушки, пусть и не все. Вообще, у каждой семьи — невероятная история, если копать глубоко, всегда можно найти что-то интересное. Особенно если говорить о поколениях прошлого века: судьбы ломались, люди были разбросаны по всему миру, оказывались не в тех местах, где они, возможно, должны были жить.

Фото: предоставлено «Редакцией Елены Шубиной»

Почему вы решили превратить личную историю в роман, где одна из главных героинь — бабушка Ксения Михайловна, с которой вы даже знакомы не были? Можно ли сказать, что это посвящение ей, диалог с ней?

Анна Матвеева: Основную часть дневников я получила незадолго до папиной смерти, он очень хотел, чтобы я написала книгу, связанную с судьбой его мамы, Ксении Лёвшиной. Бабушка вела дневники практически с детства и до самой смерти, но некоторые из них были частично утеряны. Писала она превосходно, благодаря яркому литературному таланту, но мне важно было придумать какую-то историю. В итоге я многое поменяла, некоторые фрагменты написала сама, пытаясь воспроизвести стиль тех дневников, так что это не механический перенос текста. Судя по тому, что никто не заметил «мест склейки», у меня кое-что получилось. Последние дневники Ксении Михайловны были написаны на французском языке, как ни странно, они наименее интересные, а мне-то казалось — именно в них должна быть какая-то тайна. Думаю, она писала на французском, чтобы никто из окружения не мог прочесть.

Были моменты, когда вы интуитивно понимали: вот это можно, а вот это раскрывать не стоит?

Анна Матвеева: В дневниках были невыносимо тяжелые, откровенные эпизоды, связанные с болезнью сына, моего дяди. Их я сократила, смягчила. Это даже постороннему человеку невероятно тяжело читать, не говоря уже о родных.

Выдумать чужой мир проще, чем рассказать историю своей семьи?

Анна Матвеева: Это сложности разного порядка. Когда сочиняешь, важно сделать так, чтобы твоей выдумке поверили. А про своих писать по определению тяжело: ты несешь огромную ответственность, даже если этих людей уже нет в живых. Я периодически себя спрашиваю: Ксения Михайловна была бы рада, если бы прочитала эту книгу, или пришла бы в ужас?

У Ксении Лёвшиной не было женского счастья — в широком понимании. А почему у второй героини, нашей современницы Ксаны, не сложилась счастливая женская судьба?

Анна Матвеева: Не соглашусь. Счастье у нее есть, она в финале в нем признается, а до этого просто упорно его не замечает, как и многие люди. Зачастую разглядеть свое счастье можно, лишь когда у тебя его отнимают. С Ксаной все будет нормально, хотя я не очень верю в идею женского счастья. А вообще это книга — о повторах, рифмах судьбы. У Ксении и Ксаны очень много схожего: интерес к иностранным языкам, привычка вести дневники, чувство долга.

Ксения бывала в пансионе у своей бабушки в Романдии, французской Швейцарии — и вы поэтому отправились туда?

Анна Матвеева: Я давно мечтала посетить этот пансион в Кларане, на берегу Женевского озера (кстати, на местном кладбище похоронен Владимир Набоков — и я относила на его могилу цветочек, как и моя героиня Ксана, но это не вошло в книгу). Сейчас там пятизвездочный отель. Обнаружила я его намного раньше, когда путешествовала с мужем по Швейцарии. Мы плыли на пароходике в Шильонский замок, я рассказывала мужу историю Ксенички, и в этот самый момент на берегу появилась белая вилла с надписью «Эрмитаж». Я сразу же ее узнала — у меня сохранилась фотография конца XIX века. Конечно же, я закричала, что мы должны немедленно сойти с пароходика, потому что нужно вернуться в Кларан. Муж согласился при одном условии, что я буду вести себя там прилично и не стану требовать вернуть мне собственность. Конечно, сейчас этим отелем владеют уже совершенно другие люди. Но оказаться там, побывать в тех же стенах, где Ксеничка сражалась когда-то с непонятным «электричеством» — бесценно!.. Потом я побывала там уже одна, спустя много лет, когда «Эрмитаж» переименовали.

Сюжет романа связан с обширной географией: от польских, латвийских и швейцарских городов до Парижа, Петербурга, Екатеринбурга, Хабаровска. И вам пришлось объехать все?

Анна Матвеева: Да, я объехала все эти места, но прежде всего стремилась побывать на могиле бабушки в Хабаровске. Я это сделала, даже нашла там очень дальних родственников, ответила на многие свои личные вопросы. И, судя по откликам, которые я получаю на книгу, все сложилось. Когда люди пишут, что плакали, читая роман, что история глубоко в них отозвалась, что герои стали им родными, — это дорогого стоит.

Что все-таки важнее: читательские отклики или оценки профессиональных критиков?

Анна Матвеева: Честно признаться — отзывы читателей. Сейчас мало хорошей критики, в основном все проходит под девизом: «Не читал, но обсуждаю». Правда, мне понравился разбор в «Литературной газете», было любопытно узнать, как там увидели мою историю.

Вообще критикам не грех поучиться у читателей. В Архангельске на фестивале «Белый июнь» проходила встреча книжного клуба библиотеки им. Добролюбова, и одна из читательниц дала полноценный анализ моего текста, настолько серьезный, что я сидела как будто на экзамене. Принимала или сдавала — в данном случае не важно.

Случались неожиданные встречи во время работы над романом?

Анна Матвеева: Да, меня нашел дальний родственник по линии польских дворян Шаверновских. Они в основном жили в Петербурге, Пскове. Арсений — мой обретенный родственник по этой линии. Он очень последовательно изучал в архивах все детали и как-то наткнулся на отрывок из моего романа, опубликованный в журнале «Юность» (и, к слову, не вошедший в книгу). Там упоминалось имение Шаверновских и Могучих в Витебской губернии, его собственные прабабушка и прадедушка. Арсений приходил ко мне на презентацию романа, мы подружились. Находить родню поразительно интересно, так мир становится более уютным.

Роман достаточно объемный, при этом сократили вы его аж на 750 страниц. Целые линии пришлось убирать? Ждать ли нам полную версию?

Анна Матвеева: Мне очень хотелось издать авторскую версию. Но переплет бы не выдержал, а выпускать сначала первую часть, а потом вторую — это не мой путь. Жаль, что многое не вошло в роман, но нужно уметь жертвовать. Книга получилась цельная, из повествования выпало всего лишь несколько второстепенных героев. Надеюсь, у читателя нет ощущения, что его обделили. Дело еще и в том, что книги сейчас очень дорого стоят, двухтомник получил бы неподъемную цену, а я не хочу, чтобы мои читатели тратили такие деньги.

Работая над книгой «Каждые сто лет», вы побывали в писательской резиденции в Швейцарии. Что она из себя представляет? И как писатели потом отчитываются за проделанную там работу?

Анна Матвеева: Резиденция — это такой пионерский лагерь для писателей. Тебя кормят, а ты пишешь. Нужно подать заявку на конкурс, составить план будущего произведения — и все это будет рассматривать отборочный комитет. Не писать там невозможно, все вокруг творят, ты заряжаешься этой атмосферой. По итогам работы нужно отправить изданную книгу в резиденцию — конечно, с благодарностью!

Резиденция писателей в подмосковном Переделкине похожа на ту, швейцарскую?

Анна Матвеева: Переделкино — совсем другая история. Это место перенасыщено литературными призраками, мне там было довольно трудно сосредоточиться, там чувствуешь себя самозванкой. К тому же с компанией коллег не слишком повезло. Но я все равно благодарна организаторам резиденции за приглашение: один рассказ из нового сборника был полностью написан в Переделкине, а значит — благодаря им.

Расскажите про своих «Картинных девушек», вы ведь готовите продолжение? Есть среди них героиня любимая? Или, напротив, муза, которая сопротивляется, не хочет раскрываться?

Анна Матвеева: Во второй части будет чуть меньше десяти героинь, не так много, как в первой книге. Сейчас уже написаны главы про Эдварда Мунка и Дагни Пшибышевскую, Ивана Крамского и «Неизвестную», Аркадия Пластова и «Весну», Жака-Луи Давида и мадам Рекамье. Все героини пока ведут себя хорошо. Лично меня больше всего на сей раз не натурщица подкупила, а художник — Крамской. Я перечитала всю его переписку и сделала маленькое, но важное открытие. По следам этого открытия написала рассказ, который до конца года должен выйти в новом сборнике в «Редакции Елены Шубиной». Я преисполнена огромного сочувствия к Крамскому, художнику, который не сознавал свой дар, постоянно хотел написать что-то великое, не понимая, что он уже это сделал. Он был великолепным портретистом, но не относился к этому серьезно, ему хотелось большего. Это трагедия для творца.

Новый сборник рассказов будет объединен какой-то темой?

Анна Матвеева: Да, темой изображений: от фотографий до картин и плакатов. Что-то вроде рассказов с картинками, очень короткие девять с половиной — а может, и больше! — историй.

Вы работаете еще и редактором. Матвеева автор и Матвеева редактор — это разные люди? Это полезный опыт с точки зрения писателя?

Анна Матвеева: Редакторская работа творить самой не помогает, но и не мешает. Это другая деятельность, она никак не влияет на мое собственное творчество. Я по-доброму завидую, когда редактирую рассказы Александра Иличевского, понимая, что сама так никогда не смогу. Его книжками я горжусь, как своими.

Можете вспомнить факт об Анне Матвеевой, который всех удивит?

Анна Матвеева: Я живу на два города, между Москвой и Екатеринбургом, и пока мне это очень нравится.

Тогда за что вам нравится родной Екатеринбург и чем привлекательна Москва?

Анна Матвеева: В Екатеринбурге легче дышится, там больше солнца и воздуха, там я знаю, как проехать через дворы. А в Москве и дворы мне пока что незнакомы, и езжу я чаще на самокате. Но в Екатеринбурге я не могу работать, как в Москве, которая сразу же схватит в охапку — и понеслось! Я полюбила сразу — Москву и москвичей. А Екатеринбург и не переставала любить: родной, и этим все сказано.