Юлий Таубин: погашенный свет юности

Текст: Виктор Антонов ("Биробиджанская звезда")

Текст предоставлен в рамках информационного партнерства «Российской газеты» с издательским домом "Биробиджан" (Биробиджан)

«Юлій Таўбін (наст. имя Юдаль Абрамович Таубин, 15.09.1911, г. Острогожск – 30.10.1937) – пример поэта «белоруса по духу», когда совершенно неважно, где человек родился и на каком языке говорил, — Беларусь всё равно будет в твоем сердце».

Такими словами охарактеризовал этого автора сетевой журнал «Новы Час» («Новое время») в октябре 2021 года. От себя же автор следующих строк может засвидетельствовать: особенность лирики Юлия Таубина такова, что даже если ты – читатель – никогда на земле Беларуси не был, не слышал иначе как в песнях её так похожего и так непохожего языка, то дух Беларуси тебя охватит и станет близким и родным.

Юлий Таубин (друзья называли его Юлькой) – «поэт и дитя городских улиц». Так кратко охарактеризует его литературовед Кристина Бандурина (Крысціна Бандурына) в своей статье “«Жизнь не за, а передо мной». Судьбы расстрелянных поэтов: Юлий Таубин” («Жыццё не за, а перада мной». Лёсы расстраляных паэтаў: Юлій Таўбін).

Ещё до своей известности, живя в Мстиславле, поэт посвящал полные влюблённости стихи этому городу. А ведь поэзия Беларуси 1920-х – начала 1930-х годов была преимущественно «крестьянской», «деревенской» по тематике. Даже имена, выбранные себе известными стихотворцами тех времён, неспроста «лесные», «луговые» да «полевые»: Янка Купала, Якуб Колас, Кондрат Крапива, Алесь Дударь…

Согласно Феликсу Клебанову, к. ф. н., старшему преподавателю кафедры культуры восточных славян в Институте восточнославянской филологии Ягеллонского университета в Кракове, город и дикая природа, город и село неизбежно порождают бинарные оппозиции: «окультуренное пространство – дикое пространство», «прогресс – отсталость» и т. д.

Приведённые ниже стихи Таубина «Вечер… Над городом вечер…» (Вечар… ў горадзе вечар… Снягі пасінелі…) наиболее удачно иллюстрируют этот тезис. Но лирический герой Таубина «дикого» внегородского пространства не боится. Ведь когда человек восхищённо выдыхает: «А за городом – снежный простор» – это лёгкость возращения на чистую малую родину.

Или такие строки в переводе на русский:

• …А я к окну задумчиво приник,
• В окне моём морозные
• разводы…
• На улице снега и лунный блик,
• И редкий стук извозчичьей
• подводы.

Это то, что в современной урбанистике, как искусстве формирования городской среды и пространства, назовут приёмом «Спрятать город». Недаром городская лирика Таубина впоследствии будет названа одним из ярчайших примеров урбанистики в белорусской поэзии.

Иллюстрация: Владислав Цап

И этот же поэт реализует в своих произведениях собственную – поэтическую – «смычку города и деревни» в стихотворении «Близкому» («Блізкаму»):

• …За акном маім шуміць
• сталіца.
• Дружа мой! За даллю палявой
• Многа вас, нязведаных, таіцца —
• Вось таму так блізкі вобраз
• твой.

Славянский родник языка здесь настолько чист, что нет необходимости в точном переводе для русскоязычного читателя. А значит, и душа, и родина поэта будут понятны и близки ему…

С 1931 года Таубин жил в Минске, учась на литературном факультете Минского педагогического университета. Это время можно бы назвать «романом с Минском», но продолжался роман всего два года: в 1933 году Юлия Таубина арестовали и выслали в Тюмень. Это было ещё «вегетарианское» время и нестрашное наказание. В Тюмени, бывшей тогда далеко не крупным и не богатым городом, он сотрудничал с местным театром и в свободное время писал стихи по-русски.

Через три года – в ноябре 1936-го – ссыльного вернули в Минск, но возвращение по этапу не предполагало ничего хорошего. В ходе следствия с нарушениями законности (оно «с пристрастием» велось почти год), у него нашли другую «вину», и 29 октября 1937 года осудили, приговорив к высшей мере наказания. Приговор был приведён в исполнение на следующий же день.

Иллюстрация: Владислав Цап

Это была белорусская «ночь расстрелянных поэтов». Таубин прожил на свете всего 26 лет, оставив пять полновесных книг стихов, из которых поэма «Таврида» – один из самых трагичных его текстов – успела выйти отдельным изданием в 1932 году.

Друзья и современники отмечали, что поэт Таубин очень тонко чувствовал связь между людьми и также тонко умел подбирать к этим чувствам слова. Такое же мнение приводит Кристина Бандурина в статье «Ночь расстрелянных поэтов: Юлий Таубин», опубликованной в израильском независимом сетевом издании на белорусском языке.

Издательская же интенсивность автора была бесподобной: все пять книг увидели свет фактически за два с небольшим года – с 1930 по 1932! Поскольку частного книгоиздательства или издания за свой счёт в те годы не было, получается, книги стихов заинтересовали республиканские издательства и читателей.

И если лирика Юлия Таубина нежна и романтична, то упомянутая поэма «Таврида» – это невероятно жёсткое, даже жестокое произведение. Оно о еврейских погромах, к которым автор не мог оставаться равнодушным в силу своего происхождения, а возможно, и личного свидетельства. Оно о причинах этих погромов, где смешалось дико всё – от бытового антисемитизма по «тёмности» отдельных людей до явления, молчаливо поощряемого властью; где причудливо перепутались в головах погромщиков и ксенофобия, и монархизм самого дремучего извода; а ещё – антикоммунизм со страхом возвращения крепостного права, которое где-то вдруг опередят, да и «выпросят у царя»…

Для автора всё это – одна большая беда, а от такой безумной беды люди могут только бежать.

Но побег с родины кажется автору таким фантастичным, таким невозможным явлением, что он избегает в поэме самого слова «эмиграция», вводя вместо этого иносказание с приёмами языка футуристов. Как у Велимира Хлебникова возник «Тиран без Тэ», открывая экзотическую Персию-Иран, так у Юлия Таубина в опустевший мусейон вводятся…

• …дзве новыя грацыі —
• «Імі» і «Эмі».

Имена их расшифровываются легко: ИммиГрация и ЭмиГрация…

«Беларускі Арцюр Рэмбо», назвал Таубина Андрей Хаданович, современный белорусский поэт, переводчик, филолог. Но много ли общего между французом Рембо и белорусом по духу (не будем ставить здесь кавычки за их неуместностью) Таубиным?

Юный возраст, на который пришёлся расцвет творчества обоих и обращение к «прóклятым» темам? Но мог ли Юлий-Юдаль бросить писать, меняя жизнь гонимого поэта на занятие коммерцией, да ещё торговлю оружием, как Артюр? Ответ мы знаем – оставить поэзию Юлий Таубин не мог и не оставлял в самых сложных жизненных обстоятельствах.

Человеку, живущему с таким знанием, с пониманием явлений жизни на кончиках нервов и с такой откровенностью на кончике писательского пера, как Юлий Таубин, нелегко пришлось бы в любые времена. В итоге его творчество проходит по разряду «расстрелянной литературы». Поэты не могут вернуться к нам телесно, но читая их книги, мы можем сегодня соприкоснуться с их живой душой.

Лирика в переводах В.И. Антонова

• * * *
• 
  
• Вечер… Над городом ветер… Снега посинели…
• И дрожит телефонная сеть.
• На широких и тёмных дорожных панелях
• Пляшет тень проводов, не уставших гудеть.
• 
  
• Юный месяц в ночи бродит небом бескрайним,
• А на улицах тьма и пурга…
• И пронзая лучом наши души и тайны,
• Что-то высветит – нет ли электродуга.
• 
  
• Где-то слышатся гулко фабричные песни,
• Где-то дышит могучий мотор…
• Вечер… Над городом вечер и месяц,
• А за городом – снежный простор.
• 
  
• * * *
• 
  
• На улице мороз и лунный блик,
• И редкий стук извозчичьей подводы.
• Осыпанный снегами почтовик
• К соседям на крыльцо неслышно всходит.
• 
  
• А я к окну задумчиво приник,
• В окне моём морозные разводы…
• На улице снега и лунный блик,
• И редкий стук извозчичьей подводы.
• 
  
• Мстиславль, 24 января 1929

Иллюстрация: Владислав Цап

• 
  
• * * *
• 
  
• Доверчивый – совсем не скептик —
• Всему я верю, всё ценю…
• Надвинет ночь на город кепку –
• Ловлю и шум, и тишину…
• 
  
• Мне всё тут любо… Всё знакомо…
• Здесь дома милого фасад…
• В саду забытом, потаённом
• Хитро сплетает ветви сад…
• 
  
• Тишь переулков, улиц колер
• Не позабыть и не отнять,
• И этот дом, и синий номер
• На нём:16/45.
• 
  
• Мстиславль, 17 августа 1929
• Близкому
• 
  
• Сквозь шумы и гомоны столицы,
• За широкой далью полевой,
• Наяву мне видится – не снится –
• По родному близкий образ твой.
• 
  
• Из краёв, где шорохи и ветры,
• Где октябрь ольшаник оголил,
• Отпиши нам – городским поэтам,
• Изведи простой тетрадный лист.
• 
  
• Изложи в нём, чем живёшь и дышишь:
• «Был пастух… Колхозником вот стал…
• Посылаю искренние вирши
• Вам для публикации в журнал».
• 
  
• …За окном моим шумит столица.
• Друже мой! За далью полевой
• Много вас, талантливых, таится.
• Потому так близок образ твой.
• 
  
• Верю я – задуманное будет,
• Поле песен нелегко пахать…
• В чистый стих прозрачность изумруда
• Вложишь ты, товарищ мой и брат.
• 
  
• Из дали услышишь ли приветы?
• Где-то там, среди дожатых нив,
• Ходят ветры и играют ветры,
• И октябрь деревья оголил.

Иллюстрация Владислав Цап

• 
  
• Ты помнишь
• Дм. Остапенко
• 
  
• Ты помнишь, помнишь, безусловно,
• И эту ночь, и тот настрой,
• Внезапно породнивший кровно
• Меня с тобой, тебя со мной.
• 
  
• Дрожали струнным перебором
• Электропровода во тьме.
• И стрельчато черты собора
• Чернели тенью на Луне.
• 
  
• Неслышно шелестели листья,
• Сплетали звёзды света нить…
• В ту ночь – ты помнишь? – поклялись мы
• Жить и любить,
• Любить и жить.
• 
  
• И жили мы… И как любили!
• Узнали жажду, боль и кровь…
• Но время прежних снов-идиллий
• Уже к нам не вернётся вновь.
• 
  
• А жизнь вести нас дальше станет –
• Даст повод петь и горевать.
• И зрелость мудрая желаний
• Наложит на сердце печать.
• 
  
• И позабудется с годами
• Ночь откровений и настрой,
• Что царствовал тогда над нами –
• И надо мной,
• И над тобой.
• 
  
• 1930-е
• Из цикла «Смерть»
• (Вольный перевод)
• 
  
• 1.
• Однажды стану умирать
• и заниматься этим скучным делом.
• А я хочу, чтоб это всё не скоро,
• Потому, что
• теперь хочу я только жить да жить,
• Жить жизнью, одному себе понятной,
• Жить жизнью, подходящей только мне,
• Глядеть, как солнце в грязном
• плещется окне,
• А после отмывает своё тело
• горячее в холодном лоне вод;
• 
  
• Хочу плыть в море на рыбацком
• челноке,
• Ходить по полю средь некошеной
• гречихи,
• Хочу найти себе товарищей-друзей,
• и молодых, и зрелых;
• Хочу сейчас я поцелуев неумелых,
• доверчивых
• от юных женщин
• и крепких рук пожатий от мужчин,
• Чтоб ощущенье жизни никогда
• меня не покидало –
• Непостижимое, как радуга-дуга;
• 
  
• Хочу узнать большие города,
• Далёкие края с чужою речью, –
• Я так хочу,
• чтоб мир,
• земля и воздух,
• и вода,
• Живя со мной,
• дрожали
• в каждой жиле;
• 
  
• Хочу,
• чтобы меня хвалили,
• Чтоб волновали встречи, расставанья,
• потери, обретенья,
• Чтобы мог
• сказать себе:
• «Я жил хороший срок,
• покуда он не вышел…»;
• 
  
• Я хочу,
• чтобы меня пронзали
• мощностью своей
• Творения моих друзей,
• соратников;
• Хочу так жить
• и так взлетать,
• Чтобы летать, не падая,
• высоко;
• 
  
• Хочу быть поднятым я
• силою веков,
• Добыть Луны,
• принесть её на Землю…
• 
  
• Законы жизни знаю и приемлю,
• Моя задача – жить,
• Мне двадцать первый год,
• и жизнь не за, а вся передо мной.
• 
  
• 1930

Оригинальный материал: "Биробиджанская звезда"