Текст: Семен Экштут (доктор философских наук)/РГ
- Блондинистый, почти белесый,
- В легендах ставший как туман,
- О Александр! Ты был повеса,
- Как я сегодня хулиган.
- Сергей Есенин, 1924 год
Литература о "нашем всё" подавляет своей устрашающей необъятностью. Кажется, что имена всех пушкинских современников, оставивших пусть даже очень краткие свидетельства о мимолетных встречах с поэтом, выявлены, а их записки давно введены в активный научный оборот. Впору подумать о принципиальной невозможности приращения нового знания о Пушкине за счет пополнения мемуарной пушкинианы.
Книга "Пушкин в забытых воспоминаниях современников", выпущенная петербургским издательством "Дмитрий Буланин" в 2020 году тиражом 300 экземпляров, легко опровергает подобное заблуждение, укоренившееся в умах даже очень образованных почитателей поэта. В книгу вошло более пятидесяти мемуарных текстов, из которых лишь незначительная часть перепечатывалась ранее в разнообразных сборниках о поэте.
"Бойтесь пушкинистов": вместо эпиграфа
Почему бесценные для Истории мемуары современников так долго оставались под спудом? Желая отыскать ответ на этот резонный вопрос, внимательно читая познавательную документальную книгу, я вспомнил одно в свое время очень популярное, а ныне забытое художественное произведение, вышедшее в свет спустя два десятилетия после смерти Пушкина. В романе Алексея Феофилактовича Писемского "Тысяча душ" (1858) имя поэта упоминается 16 раз, причем один из персонажей князь Иван Раменский утверждает, что встречался с Пушкиным в Петербурге, Молдавии и Одессе и даже знал одну даму, в которую тот был влюблен.
"С Пушкиным, ваше сиятельство, вероятно, изволили быть знакомы? - начал Калинович.
- Даже очень. Мы почти вместе росли, вместе стали выезжать молодыми людьми в свет: я - гвардейским прапорщиком, а он, кажется, служил тогда в Иностранной Коллегии... C etait un homme de genie... (Это был гений...) в полном смысле этих слов. Он, Баратынский, Дельвиг, Павел Нащокин - а этот даже служил со мной в одном полку, - все это были молодые люди одного кружка"1.
Слова князя не противоречат исторической истине. Павел Воинович Нащокин, закадычный приятель Пушкина, действительно служил в нескольких гвардейских полках: Измайловском, Кавалергардском и лейб-Кирасирском Ее Императорского Величества.
Однако автор романа не только не скрывает неприязни к развратнику, авантюристу и казнокраду князю Раменскому, но и подвергает сомнению истинность слов, которые по своей воле и фантазии вложил в уста литературного персонажа. Писемский целенаправленно и настойчиво внедряет в сознание читателей мысль, что князь Раменский, поведав гостям о своих встречах с поэтом, стремился лишь к одному: "намекнуть и на свое знакомство с Пушкиным, великим поэтом и человеком хорошего круга, - Пушкиным, которому, как известно, в дружбу напрашивались после его смерти не только люди совершенно ему незнакомые, но даже печатные враги его, в силу той невинной слабости, что всякому маленькому смертному приятно стать поближе к великому человеку и хоть одним лучом его славы осветить себя".
Мы получили ответ на риторический вопрос о причинах существования "забытых" воспоминаний о поэте. Почти все собранные в книге мемуарные тексты вышли из-под пера людей, чье знакомство с Пушкиным было случайным, быстротечным и недолгим. Но их бесхитростные воспоминания о нем сохранили для Истории объемный и пластичный облик живого человека, начисто лишенного "хрестоматийного глянца", наведенного впоследствии. Пушкинисты же, зная о существовании "забытых" воспоминаний современников, десятилетиями их игнорировали и не спешили включить в сборники канонических воспоминаний об Александре Сергеевиче.
Воистину, лучше Владимира Маяковского не скажешь: "Бойтесь пушкинистов!".
"А я, повеса вечно-праздный..."
Тот, кто впервые видел Пушкина - юного поэта, только что выпустившего в свет свою первую поэму, или же живого классика и отца семейства, - перво-наперво обращал внимание на его необычную внешность, сильно приукрашенную прижизненными портретами. "Потомок негров безобразный" - при жизни Александра Сергеевича этот пушкинский стих был не ярким поэтическим образом, но констатацией реального положения дел. "Забытые" воспоминания современников помогают нам уяснить непреложный факт: задолго до рождения импрессионизма как стиля в живописи они зафиксировали на бумаге и сохранили для Истории воистину импрессионистический взгляд на Пушкина - донесли до нас яркость впечатления от первой встречи с человеком, лишь впоследствии ставшим "нашим всё" и удержавшим за собой этот единственный в своем роде титул.
Перелистаем необычную книгу и выпишем для наших читателей наиболее красочные свидетельства современников о внешнем облике великого человека.
Историк Дмитрий Николаевич Бантыш-Каменский (1788-1850) был лично знаком как с самим поэтом, так и с его отцом Сергеем Львовичем. Спустя десять лет после смерти Пушкина историк опубликовал в "Словаре достопамятных людей Русской земли" (1847) биографическую справку о гениальном современнике, в которой колоритно живописал его внешний облик.
"Александр Сергеевич Пушкин, среднего роста, худощавый, имел в младенчестве белокурые, курчавые волоса, сделавшиеся потом темно-русыми; глаза светло-голубые; улыбку насмешливую и, вместе, приятную; носил на умном лице отпечаток африканского своего происхождения, которому соответствовали живость и пылкость характера, раздражительного, но доброго, услужливого, чувствительного. Он, в особенности, отличался большими своими бакенбардами и длинными ногтями, которыми щеголял. Любезность, острый ум, необыкновенная память и заманчивый, веселый рассказ делали его украшением, душою общества"2.
Петербургский комический актер, водевилист и переводчик Петр Андреевич Каратыгин (1805-1879) вспоминает о своей первой встрече с Пушкиным весною 1818 года: на оконном подоконнике сидел "кто-то с плоским приплюснутым носом, большими губами и с смуглым лицом мулата. ...Мулат снял с себя парик и начал им махать над своей голой головой... Эта фарса нас всех рассмешила"3. После опасной болезни, едва не унесшей юного поэта в могилу, Пушкину обрили голову, и он какое-то время носил парик.
Жена эконома Кишиневской духовной семинарии Пелагея Васильевна Дыдицкая (1805 - не ранее 1882) рассказывает о своей встрече с поэтом в Кишиневе в 1822 году: "Пушкин был еще совсем молод. Был он не то что черный, а так, смуглый, загоревший. Был добрый, хороших правил, а только шалун. Я, бывало, говорю ему: "Вы настоящее дитя!" А он меня называл розою в шиповнике. Бывало, говорю ему: "Вы будете ревнивы". А он: "Нет, никогда, никогда!" ...В митрополию также часто приезжал с Инзовым4 на богослужение. Инзов станет впереди - возле клироса, а Пушкин сзади, чтобы Инзов не видел его. А он станет, бывало, на колена, бьет поклоны - а между тем делает гримасы знакомым дамам, улыбается или машет пальцем возле носа, как будто за что-нибудь журит или предостерегает"5.
Первый публикатор рассказа Дыдицкой в журнале "Исторический вестник" в 1883 году отозвался о мемуаристке с большим сочувствием и нескрываемой симпатией: "это душа честная и чистая, и каждое ее показание дышит прелестью наивной исторической правды"6.
Станислав Моравский (1802-1853), сын крупного польского помещика из-под Вильно, воспитанник Виленского университета, избравший медицинскую карьеру и преуспевший на этом поприще в Петербурге, впервые увидел Пушкина в мае - начале июня 1828 года:
"Я не спускал глаз с Пушкина, сидевшего прямо напротив меня. Неряшливость его костюма, взъерошенные волосы - он был чуть плешивый - и бакенбарды, совершенно стоптанные каблуки и задние части сапог свидетельствовали более чем о небрежности - об обнищании. ...Цвет лица Пушкина был особенный. Это объяснялось примесью в его жилах негритянской крови Аннибала, которая даже после нескольких поколений еще продолжала загрязнять своей сажей наше славянское молоко. ... он не обладал никакими манерами... Много добродушия в обхождении. Он был низкого роста и при хождении нескладно волочил ноги, и шаг его был косолапый. Портреты его все похожи, но приукрашены"7.
Наркиз Иванович Тарасенко-Отрешков (1805-1873), писатель-экономист и издатель, познакомился с Пушкиным в 1832 году:
"Пушкин был небольшого роста, сухощав, с курчавыми, весьма темно-русыми, почти черными волосами, с глазами темно-голубыми. В облике лица сохранились еще черты африканского происхождения, но в легком уже напоминании. Даже во множестве нельзя было не заметить Пушкина: по уму в глазах, по выражению лица, высказывающему какую-то решимость характера, по едва ли унимаемой природной живости, какого-то внутреннего беспокойства, по проявлению с трудом сдерживаемых страстей. Таким, по крайней мере, казался мне Пушкин в последние годы своей жизни. К этому можно еще сказать, что также нельзя было не заметить невнимание Пушкина к своему платью и его покрою, даже на больших балах. В обществе, сколько мне случалось его видеть, я всегда находил его весьма молчаливым, избегающим всякого высказыванья"8.
Елизавета Алексеевна Драшусова (1817-1884), в первом браке баронесса Карлгоф, была плодовитым прозаиком и автором интересных мемуаров. С Пушкиным она познакомилась на званом обеде в январе 1836 года:
"...Я ждала Пушкина, и при каждом звонке колокольчика сердце начинало сильно биться, как будто мне предстояло свидание с человеком, страстно любимым. ...В продолжение обеда я была не очень разговорчива; все внимание мое было устремлено на Пушкина, который сидел против меня. Он был нехорош собой: смугловат, неправильные черты лица, но нельзя было представить себе физиономии более выразительной, более оживленной, более говорящей и слышать более приятного, более гармоничного голоса, как будто нарочно созданного для его стихов"9.
"Я нравлюсь юной красоте..."
В "забытых" воспоминаниях современников Пушкин предстает перед нами в разных ипостасях, например в образе увлеченного рисовальщика: "пишучи или обдумывая какое-нибудь сочинение, также и разговаривая с приятелями в небольшом кружке, он имел привычку чертить на бумаге пером или карандашом разные виды, лица, цветы и т.п."10. Видим мы Пушкина-игрока, страстно преданного карточной игре и способного в один присест проиграть 5000 рублей (свое годовое жалованье историографа): "Я предпочел бы умереть, чем не играть"11. И, разумеется, у нас есть уникальная возможность наблюдать Пушкина в роли страстного любовника.
В уже упоминавшемся романе "Тысяча душ" князь Раменский рассказывает: "знал эту даму, в которую он был влюблен, - и это была прелестнейшая женщина, каких когда-либо создавал Божий мир"12. В те давно прошедшие времена существовали иные представления о приличиях, отличные от нашего времени с его публичностью всех сфер жизни медийных фигур, не исключая сферы интимной. Герой литературного произведения даже не намекает на имя той, в кого был влюблен поэт, а заинтригованные собеседники князя не считают для себя возможным переступить нравственное табу и задать нескромный вопрос, уточняющий имя пушкинской музы.
18 мая 1834 года Пушкин написал жене Наталье Николаевне: "Никто не должен знать, что может происходить между нами; никто не должен быть принят в нашу спальню. Без тайны нет семейственной жизни. Я пишу тебе, не для печати; а тебе нечего публику принимать в наперсники"13.
Таково было непреложное нравственное требование эпохи: не принимать публику в наперсники своей интимной жизни.
Редчайшим исключением из этого общего правила стал простодушный рассказ Анны Петровны Керн - этого "гения чистой красоты" и безусловно самой откровенной мемуаристки из числа пушкинских муз. Адресат знаменитого шедевра пушкинской любовной лирики "Я помню чудное мгновенье" со вкусом поведала о Пушкине-любовнике основателю пушкинистики Павлу Васильевичу Анненкову, и он сохранил для Истории ее рассказ. Сохранил в черновых бумагах, а не в опубликованных книгах - подчеркнем это достойное упоминания обстоятельство времени и места.
Однажды в Петербурге Пушкин и Керн оказались вдвоем в одной карете, и поэт решил в полной мере насладиться благоприятным моментом:
"Было 30 градусов мороза. Пушкин сказал: "Скажите мне - у нас есть минутка, чтобы достигнуть цели". И когда та отказала, то возразил: "Правда, сейчас 30 градусов, и это время не подходит для любовных утех"4. Сказав это, Пушкин замолчал, "плотнее закутался в шубу. Так кончилась эта попытка завязать разговор и быть любезным"15. А вездесущие пушкинисты получили единственный в своем роде комментарий к откровенной пушкинской исповеди.
- А я, повеса вечно-праздный,
- Потомок негров безобразный,
- Взращенный в дикой простоте,
- Любви не ведая страданий,
- Я нравлюсь юной красоте
- Бесстыдным бешенством желаний16.
Вишенкой на торте "забытых" воспоминаний современников стали для меня записки Анны Григорьевны Хомутовой (1787-1851), в которых зафиксирован любопытный рассказ поэта, позволяющий сделать неожиданный вывод: пушкинские стихи дали первотолчок для развития современной промышленной рекламы.
"Ко мне приходит толстый немец и кланяясь говорит:
- У меня к вам просьба, сделайте милость, не откажите!
- Охотно исполню, если только могу.
- Позвольте мне украсить мое изделие вашими стихами.
- Много для меня чести; но что за изделие и какие стихи?
- У меня приготовляется превосходная вакса для сапогов, и, если позволите, на баночках я поставлю: "Светлее дня, чернее ночи"17.
- 1. Писемский А.Ф. Тысяча душ. Роман в четырех частях. Часть 1. Глава II. СПБ.: изд. Д.Е. Кожанчикова, 1858. С. 280.
- 2. Пушкин в забытых воспоминаниях современников / сост., вступ. статья, подгот. текстов и коммент. С.В. Березкиной. СПб.: Дмитрий Буланин, 2022. С. 33.
- 3. Там же. С. 62.
- 4. Инзов Иван Никитич (1786-1845) - генерал-лейтенант, главный попечитель и председатель Комитета об иностранных поселенцах южного края России, к канцелярии которого был прикомандирован высланный из Петербурга Пушкин (1720-1823).
- 5. Пушкин в забытых воспоминаниях современников. С. 86.
- 6. Там же. С. 261.
- 7. Там же. С. 213.
- 8. Там же. С. 199.
- 9. Там же. С. 224, 225.
- 10. Там же. С. 60.
- 11. Там же. С. 194, 319, 325.
- 12. Писемский А.Ф. Тысяча душ. С. 281.
- 13. Пушкин А.С. Письма к жене. Л.: Наука, 1986. С. 57 (Литературные памятники).
- 14. Пушкин в забытых воспоминаниях современников. С. 102.
- 15. Там же. С. 279.
- 16. Пушкин А.С. Полное собрание сочинений. В 19 т. Т. 2. Кн. 1. М.: Воскресенье, 1994. С. 129.
- 17. Пушкин в забытых воспоминаниях современников. С. 109. Неточная цитата из поэмы "Бахчисарайский фонтан".
