Текст: Дмитрий Шеваров/РГ
8 марта Олегу Чухонцеву исполнилось 85 лет.
Письмо из Павловского Посада от Николая Кружкова, учителя и поэта.
"Дмитрий Геннадьевич, добрый вечер!
С Олегом Григорьевичем мы познакомились в июне 1974 года. Жил он тогда в московском Угловом переулке.
Потом мы часто встречались и в Павловском Посаде. Бродили по нашему старинному родному городу, навещали могилы его мамы Анны Даниловны и отца Григория Васильевича на кладбище Покровско-Васильевского монастыря, пили чай в его доме на улице Кирова, где сейчас установлена памятная доска.
Первое письмо он прислал мне еще в 1973 году, второе - в январе 1975-го. Я тогда работал в Мавринской сельской школе Шатурского района.
Однажды Олег Григорьевич остановился у меня дома с женой Ириной Игоревной, когда они в очередной раз приехали в Павловский Посад...
В 2008 году мы с моим другом Юрой Таёнковым сняли фильм "Я слышу, слышу родину свою...". Фильм был посвящен 70-летию Олега Чухонцева.
Мы часто общаемся по телефону. Я навещаю поэта в Переделкине. Не устаю радоваться, что судьба свела меня с ним.
Олега Григорьевича всегда отличало чувство нравственного благородства. Оставаться самим собой - вот главное качество Чухонцева, которому всегда было свойственно чувство меры, "золотой середины".
Читая его стихи, чувствуешь глубокое потрясение, за которым должно последовать покаяние и преображение души. Только так преодолевается отчаяние - через раскаяние.
Отчаяние, переходящее в безумие, но еще не ставшее безумием, жаждущее спасения души, взывающее ко всем нам, так или иначе причастным к судьбе того, у кого помрачился рассудок. "Вправе ли мы осуждать его?" - спрашивает нас поэт:
- А еще говорят, что безумье чумно,
- что темно ему в мире и тесно.
- А оно не от мира сего - вот оно -
- однодумно, блаженно, небесно.
Поэт не единожды обращается в своей лирике к теме юродивых и городских сумасшедших, всегда защищая их право иметь свой голос в мире, ибо брошены они на произвол судьбы и взывают к Господу о милосердии. Поэт обращается ко всем нам, утверждая:
- И какой бы дорогой
- к Последним Вратам
- ни брели мы, как космос ни труден,
- все мы здесь - а они уже заживо там,
- где мы только когда еще будем!
У Данте был Вергилий, который приходил к нему на помощь в самую скорбную для творца "Божественной комедии" минуту - отчаяния и безысходности, - кто придет на помощь к нам, ныне живущим?
- И всего один сдвиг - и запахнет бедой.
- О, как хочется жить!
- Вот уж поднят высоко
- Михаила Архангела меч золотой...
Мне еще хотелось бы очень многое сказать об Олеге Григорьевиче, но лучше обратимся к его трудным стихам.
Настоящие стихи - все трудные. Легких стихов, как и легкого времени, - не бывает...".
Избранное
- Весна. По улице прошла
- подзагулявшая гармошка,
- и белым цветом зацвела
- в прохладном подполе картошка.
- Под вечер курочка тишком
- снесла яичко, а спросонок
- уже гуляет петушком
- неоперившийся цыпленок.
***
- Еще туман висит над городом
- и сто сорок из-под стрехи
- молчат, покуда перед гомоном
- кричат вторые петухи.
- Еще скрывается за шепотом
- непробудившаяся страсть,
- и капля светится под желобом,
- вот-вот готовая упасть...
* * *
- ...Я слышу, слышу родину свою!
- Вдоль ровных лип,
- вдоль стриженых заборов
- брожу и - хоть убей! - не узнаю
- ни тех дворов, ни птичьих коридоров.
- Здесь дом снесли, тут вырубили сад,
- там под фундамент яму раскопали,
- но дождь прошел - и в будущем подвале
- еще ныряет выводок утят.
- И грустно мне. Каких искать примет?
- Я этот город знал не понаслышке,
- а он другой: ни старых улиц нет,
- ни вечного пожарника на вышке.
- Так многого вокруг недостает,
- что, кажется, терять уже не больно.
- И долговязо смотрит колокольня
- на кладбище и мебельный завод.
- На берегу, где высился собор,
- она стоит как памятник терпенью,
- ни кирпичом, ни камнем не в укор
- своей земле. А день цветет сиренью.
- А над землею майские жуки
- жужжат, жужжат, и в сумерках белесых
- просвечивают листья на березах.
- Ах, Боже мой, как дни-то высоки!
- Как заросли упруги: только тронь -
- и обдадут, чтоб было неповадно.
- И бабочки опять летят в огонь.
- И снова жизнь свежа и безоглядна.
- Везде, во всем, куда ни оглянусь,
- она трепещет в пагубе цветенья.
- И каждый куст не терпит повторенья -
- шумит, шумит... И я не повторюсь!
* * *
- Пусть те, кого оставил Бог,
- цветут и пыжатся в гордыне,
- пускай бобы у них как дыни,
- где у других - сухой горох;
- пускай в кольчугах из наград
- бряцают золотом латунным,
- пускай в Совете многодумном
- на них и шапки не горят;
- пускай берут за семерых,
- пусть сам-десят гребут лопатой,
- пусть не уступят и десятой,
- да не осудим их - пусть их!
- Но тот, кто тянет на горбу
- свою недолю - и выносит,
- кого косой неправда косит,
- а он лишь закусил губу;
- кто нищ, бездомен и гоним,
- он, прах гребущий по дорогам,
- как Иов, не оставлен Богом,
- но ревностно возлюблен им.
Пишите Дмитрию Шеварову: dmitri.shevarov@yandex.ru
