Текст: Андрей Цунский
Ура! Ура! Сегодня мне не придется писать о том, как несчастный родитель талантливого мальчика мечтал сделать из него юриста. Кому из нас больше надоел этот типический поворот в начале литературных биографий? –наверное, все же мне.
Но сначала – все-таки Англия и Шекспир.
Король. Вы знаете содержание? В нем нет ничего предосудительного?
Гамлет. Нет, нет. Все это в шутку, отравление в шутку. Ровно ничего предосудительного.
Король. Как название пьесы?
Гамлет. "Мышеловка". Но в каком смысле? В фигуральном. Пьеса изображает убийство, совершенное в Вене. Имя герцога – Гонзаго. Его жена – Баптиста. Вы сейчас увидите. Это препакостнейшая проделка.
Английский театр не просто на подъеме во времена Шекспира. Это уже не ярмарочные выступления бродячих трупп (хотя их никто не отменял) – это самая настоящая индустрия, весьма доходная и популярная. Как театры дрались за хороший драматургический материал, мы с вами уже обсуждали в заметках о Шекспире и Марло, стиль последнего Шекспир не без иронии имитировал в «Мышеловке», которую представляют актеры в «Гамлете». А пьес вообще было великое множество, разумеется – разного качества. Но где же драматурги брали исторический материал?
Британское Возрождение догоняло убежавшее вперед итальянское. У Шекспира, кстати, немало «итальянских» сюжетов. Где он их брал? Не торопитесь клеймить величайшего драматурга тавром плагиатора. Шекспиру не нужно было красть чей-то сюжет. К чему бы ни прикасался он – все получалось глубже, умнее – и в высоком смысле слова театральнее. Мы вообще не о нем. «Сырье» для его пьес играли во всех британских театрах. Автор драм того времени хватал любой материал и разбивал на реплики, и чем быстрее, тем лучше, зачастую и не помня, где взял.
- Англичане —
- Писатели, что знали итальянский,
- У этого поэта воровали,
- Пожалуй, столько же, как у Монтеня.
- Слог современный, лёгкий у него,
- Пригодный нам, ласкает слух придворных.
Это, кстати, пишет Бен Джонсон, друг и соперник Шекспира в комедии «Вольпоне».
«Этот поэт», у которого английские писатели воруют – наш сегодняшний герой. Больше него грязных историй об итальянских вельможах не выставил на всеобщее обозрение никто.
А теперь – скорее в Тоскану. Ну куда же еще, если речь об эпохе Возрождения! Но не торопитесь. Нам нужно не в столицу Тосканы – Флоренцию, а в маленький городок Ареццо. Он был невелик тогда, невелик и сейчас. Но жители Ареццо отличались во все времена свободолюбием и самостоятельностью. Упрямство этих людей, когда речь заходила о том, чтобы подчинить их кому-то чужому, становилось каменным. Ну и еще говорили, что язык у аретинцев ядовитый и без костей. Так что сегодняшний наш герой – буквальное воплощение своего родного города. Вот только почти там не живший.
Один год и три города
Начало 1492 года ознаменовалось окончанием Реконкисты в Испании – пал последний мавританский оплот, крепость Гранада. На Руси заменили Константинопольский календарь Византийским – год начинался теперь не с 1 марта, а с 1 сентября. В Англии придумали новые стержни для карандашей – графитные. Как сейчас. Колумб готовился отплывать в Индию западным путем – так что не думайте, что он считал Землю плоской. Впрочем, какую огромную землю он откроет спустя полгода – он даже не подозревает.
А в Тоскане случились перемены совсем не в лучшую сторону. 8 апреля умер сорокатрехлетний Лоренцо Медичи – Лоренцо Великолепный, о чем Николо Макиавелли напишет:
«Никогда еще не только Флоренция, но и вся Италия не теряли гражданина, столь прославленного своей мудростью и столь горестно оплакиваемого своим отечеством. И небо дало весьма явные знамения бедствий, которые должна была породить его кончина: между прочим, молния с такой силой ударила в купол церкви Санта-Репарата, что значительная часть его рухнула, вызвав всеобщее изумление и ужас. Смерть Лоренцо повергла в глубокую скорбь и сограждан, и итальянских государей, которые засвидетельствовали ее, ибо ни один из них не преминул отправить во Флоренцию своих послов, чтобы выразить республике сочувствие в ее горе. И события вскоре показали, сколь обоснованна была эта скорбь».
Покажут, покажут, верно. В Тоскане к власти придет… нет, это тут не совсем подходит, власть перейдет к… – тоже не годится, власть окажется в руках… Скажем так, власть упадет на голову Пьеро Глупому. Точно не установлено, но предполагается, что этот горе-правитель приказал убить Пико делла Мирандолу и Анджело Полициано. Сейчас не будем писать о них, скажем только, что если это правда, то за два года своего издевательства над Тосканой и Флоренцией Пьеро сделал два выдающихся распоряжения – выдающихся по варварству, злобе и глупости, и не в добрый час зачал его Лоренцо Великолепный. К чести Медичи, в этой семье Пьеро был такой один.
Так что никто и не заметил, что в Ареццо в ночь с 19 на 20 апреля у местной жительницы Маргариты Бончи, по прозвищу Тита, родился сын Пьетро. Формально отцом его был сапожник Лука Дель Тура, который бросил Титу и ушел воевать в ополчение. Но был ли он, как сейчас говорят, «биологическим» отцом Пьетро – сказать трудно. Тита позировала художникам, ее внешность вызывала у многих восхищение, и сплетен о ней было много. Но мы злословить не станем – точно не знаем, да и так не стали бы. Зато нам известно, что Пьетро от фамилии отца отказался и прославился как Пьетро Аретино. В России был бы Петром Аретинским. Воспитывал Пьетро и его двух сестер аретинский дворянин Луиджи Баччи – как родных.
Когда кончилось детство, юноша отправился в Перуджу. С собой у него были умение читать, полное отсутствие культурного багажа и бедная одежка в единственном экземпляре. Что он там делал? Вроде бы как учился живописи, однако без особых успехов в этой области. Кажется, его выгнали за то, что нарисовал мадонну с лютней вместо младенца. Работал переплетчиком (тоже выгнали), одолел латынь и хватал по верхам знания – где мог найти. Глубокое и систематизированное образование ему получить было негде. Но цепкий ум и аретинская напористость, да что там – прямо говоря, наглость – это уже немало. Да и не сидеть же век в Перудже, в сыновьях сапожника.
Если выйти из Перуджи на дорогу – то направо будет Флоренция, а налево – Рим. Пьетро отправился в Рим.
В Риме о нем скоро заговорят. Как он добился покровительства банкира Агостино Киджи – сказать не могу. Где-то встречается даже версия, что он служил в его доме помощником повара. Главное, что Киджи был самым богатым человеком в Риме и ссужал деньгами всех римских пап, всех властителей – ну кроме Медичи… нет. Пьеро недаром назвали «глупым» – он дошел до того, что брал в долг у Киджи. Медичи! В долг!
А Пьетро смотрел – и мотал на ус.
В доме у Киджи, а был это не просто дом, а превосходная вилла на берегу Тибра с именем собственным «Вилла Фарнезина», Пьетро познакомится с художниками, которым хозяин заказал фрески: Рафаэлем, Джулио Романо, Себастьяно дель Пьомбо, Франческо Пенни. Там он увидит воочию всю римскую знать, узнает все сплетни, все слухи и тайны. Они станут для него заменой знаний.
Заговорят о нем уже скоро, причем как о поэте. Особого свойства.
От чего дохнут слоны (но не поэты)
В 1514 году король Португалии прислал со своим послом Тристау да Куньей в подарок Папе римскому Льву X индийского слона по имени Ханно (или Ганно, а также Ганнон), чем весьма понтифику угодил.
Ханно был белого цвета, было ему около четырех лет. Лев X обожал своего питомца, между базиликой Святого Петра и Апостольским дворцом для папского элефанта выстроили специальный павильон, где тот и жил в свое удовольствие. Вообще в этой папской элефантиане было что-то уж совсем постыдное. Историческое животное уж точно не голодало и было воспето поэтами, запечатлено великими художниками… Тигр Амур и козел Тимур таких почестей не удостоились.
Паскуале Маласпина писал:
- Пред Папой в Бельведере был представлен
- Исполнивший веселый танец слон.
- Изящней всех танцоров зверь сей славный
- Понтифику отвесил свой поклон
- И трубный рев издал, затем колени
- Почтительно пред Папой преклонил
- Всех оглушив, не ведая сомнений…
- Все, надоело мне переводить
- Потуги лизоблюдских песнопений…
Я сам стихами начал говорить! Привязчивая штука подобострастие.
Папский любимец участвовал в торжественных процессиях, хозяин на него не нарадовался, но внезапно – всего-то через два года – видимо, переел и заболел. В общем – случился у него весьма масштабный (слон все же) запор.
Слону становилось все хуже, ревел он уже от отчаяния, римские эскулапы прописали ему двухсотлитровый клистир и лечебные свечи с золотом. После этакой клизмы, несмотря на дороговизну лечения, 8 июня 1516 года, так и не… в общем, бедняга помер и был похоронен тут же, в Бельведере.
Художник Рафаэль тоже «прислонился» – он написал мемориальную фреску, хотя она и не сохранилась, в реальном размере покойного прямо над могилой и с надписью: «Что унесла природа, то сохранил своим искусством Рафаэль». Сам Лев Х в слезах сочинил эпитафию:
Под этим большим холмом я похоронен, могучий слон, которого король Эммануил взял в плен при завоевании Востока, я, который был послан Папе Льву X в дар и на удивление люду римскому. Зверь, которого давно не видели… траляля-траляля: прожил семь лет. Джованни Баттиста Бранконио делл'Акуила, камерленго и начальник охраны слона… возвел в 1516 году, 8-го дня июня… А, вот: «Да возместит его господину льву злая судьба столько лет, сколько похитила у любимого его слона».
В то время в Риме было принято вывешивать стихи и политические памфлеты возле статуи Пасквино. Это обломок скульптуры неизвестно кого, прозванный в честь школьного учителя, который то ли жил, то ли работал в доме напротив этой фигуры. Вошло в обычай говорить «Что там пишет Пасквино?» И слово «пасквиль» появилось именно здесь.
После смерти слона Пасквино выдал такое, что от хохота весь Рим валялся несколько дней. Сочинение называлось «Последняя воля и завещание слона Ханно». Слон распределил между папским окружением все, что имел:
«Моему наследнику кардиналу Санти Куаттро я завещаю свои челюсти, чтобы он мог успешнее пожирать нажитое...
Наследнику кардиналу Медичи завещаю свои уши, чтобы он мог лучше слышать, что где происходит...
Кардиналу Грасси… (он был известен своими сексуальными похождениями) – ну да вы догадались. Будь это возможно, кардинал не стал бы отказываться.
Наконец прилетело и самому Льву Х, а напоследок слон оставил главный завет:
«Старайся подружиться с Аретино, ведь опасно быть его врагом. Одним словечком он погубит даже самого папу, так что храни нас, Боже, от его языка».
Читатели с интересом ожидали, что же теперь сделает с автором «завещания» папа.
Однако Лев Х когда-то звался Джованни Медичи и прекрасно знал жителей тосканской марки. Разыскать автора было совсем нетрудно, и это было проделано, но Лев-Джованни даже не обиделся. Ну аретинец, что с него взять! А как хорошо пробрал всех! Напиши он такое слону, пока Ханно был жив – тот, глядишь, и не помер бы. И папа приказал Пьетро явиться в Ватикан и… предложил работу. Но теперь уже он сам указывал бы, кого губить словечком.
Венецианец
Между первой и последней главками этого рассказа о Пьетро Аретино странным образом уместилась вся его жизнь. Мы знаем, как она началась. А вот теперь – посмотрим на ее завершение.
Аретино живет в Венеции. Вот как пишет о его привычном образе жизни француз Филарет Шаль:
«Великий человек принимает столько народа, что слуги освобождены от обязанности докладывать. Мраморные ступени большой лестницы, расписанной фресками, ведут вас в обширную залу, которая служит передней. Всюду статуи, эскизы в рамках, обрывки картонов, наброски Тициана и Джорджоне. Шесть женщин с волосами, заплетенными по-венециански, работают в этой зале; одна из них играет на арпикорде - гитаре несколько больших размеров, чем теперешние. Обратите на них внимание. Все они молоды и хороши, резвы, легки, шаловливы. Это Аретинки. Под этим именем их знают все в Венеции. Аретино окрестил их. Солнце, лучи которого падают из трех больших окон на плафоне, освещает эту обольстительную группу. Тут же открывается большой балкон, задрапированный красной шелковой материей с синими полосами, подарком маркиза Дель Васто, украшенный двумя апельсиновыми деревьями в цветах и фестонами вьющихся растений, которые устремляются вверх и свисают в виде элегантной аркады. Отсюда открывается вид на Риальто. Здесь Аретино часто проводит вечера со своим другом Тицианом. Они созерцают длинные гондолы, купола дворцов, гондольеров с мускулистыми руками и убегающие линии воздушной перспективы.
На лестнице толпа. Вы никогда не доберетесь до Аретино. Восточные люди в длинных халатах, почтительные армяне, посланцы Франциска I, знаменитые художники, молодые скульпторы, жаждущие славы, женщины, увлеченные его громким именем, священники, лакеи, монахи, пажи, музыканты, солдаты. В руках у большинства подарки... Вот спускается высокий, небрежно одетый молодой человек весь в черном, с видом наглым и беспечным. Он просит собравшихся подождать. Это секретарь и ученик Лоренцо Веньер. У Аретино их несколько...
Великий человек появляется наконец. На нем цепь Карла V. Он едва удостаивает вас взглядом. Он подвигается вперед... Следуйте за ним по этому пышному дому, который он меблировал своими литературными грабежами. Его гардероб, полный дорогой одежды, доставлен ему Азией и Европой. Его кабинет редкостей, его картинная галерея добыты из того же источника. Меньше всего у него книг... Вы ищете библиотеку. Ее нет. Но вот буфетная, которая свидетельствует о неимоверном потреблении мясного и мучного».
Ну что – поверить в это нетрудно, тем более что Шаль ведь писал это в XIX веке по рассказам тех, кто и правда бывал у Аретино. Но еще Алексей Карпович Дживелегов удивлялся, как легко внешнее благополучие заставляет забыть о несомненных достоинствах. Аретино был жаден до денег – но не скуп, стремился много стяжать – и широко тратить. Он совершенно не был злопамятен, легко прощал и злые слова, и обиды посерьезнее. Не раз его пытались и просто избить, и убить – а он если и отвечал, то только словом. Хотя его слово бывало и пострашнее ножа. Все властители Италии, Европы и даже Сулейман Великолепный вынуждены были считаться с «фактором Аретино». Многие платили ему, чтобы писал. Остальные – чтобы не писал – про них.
Почему он оказался в Венеции?
Это – святой город и рай земной… Что до меня, то я хотел бы, чтобы после моей смерти Господь превратил меня в гондолу или в навес к ней, a если это слишком, то хоть в весло, в уключину или даже ковш, которым вычерпывается вода из гондолы... я обогащу свою нищету её свободой. Там по крайней мере ни фаворитам, ни фавориткам не дано власти убивать бедных людей. Только там правосудие держит весы в равновесии. Там страх перед чьей-нибудь немилостью не вынуждает нас поклоняться вчерашнему паршивцу...
Прежде чем навешивать на Аретино ярлык шантажиста и вымогателя, клеветника и проходимца – очень вас прошу, почитайте. Только не о нем, а его самого. Трудно найти? Тогда лучше вообще ничего не говорить.
На запрос вам сразу выдадут «Похотливые сонеты». Очень смелая для своего времени вещь сейчас уже кажется какой-то запылившейся классикой. Описывает всего шестнадцать позиций… Может быть, где-то потерялись еще несколько? Кстати, чтобы писать об этом, тоже нужно быть свободным человеком. У рабов не получается.
Кто твой друг
Если рассказать о дружбе Аретино с художниками – несомненно, что дружбы этой они сами искали. Вот, почитайте:
«Великолепный мессер Пьетро, господин мой и брат. - Получив ваше письмо, я одновременно испытал и радость и огорчение. Я очень обрадовался тому, что оно от вас, человека по доблестям своим единственного во всем мире. И вместе с тем я очень огорчился, так как закончив уже большую часть росписи, я никак не могу воспользоваться в ней вашим замыслом, который таков, что, если бы день Страшного суда уже наступил и вы при этом присутствовали, ваши слова лучше не могли бы его изобразить».
Это Микеланджело пишет. Или вот:
«…когда мессер Пьетро Аретино, знаменитейший в то время поэт и мой очень большой друг, вызвал меня в Венецию, я был вынужден туда отправиться, поскольку он очень хотел меня видеть, да и сделал я это с охотой, чтобы за время этого путешествия увидеть творения Тициана и других живописцев».
Это слова другого Аретино – Джорджо Вазари.
А уж как изобразил Аретино его близкий друг Тициан – ну тут и цитат никаких приводить не требуется. Нет, одну можно:
«...если бы я отсчитал ему больше монет, ткани на портрете были бы блестящими, мягкими или жёсткими, какими и бывают на самом деле бархат и брокат».
Это пишет сам Аретино, адресат письма – Козимо Медичи. Микеланджело изобразил Аретино в виде святого Варфоломея, по традиции – со сдернутой кожей в руке. Только держит он – что легко угадывается – не собственную кожу, а несчастную шкуру Микеланджело.
Люди несерьезные говорят, что этот рисунок появился из-за того, что Аретино продавал картины великих нынче художников сильным мира сего – и неплохо за их счет поживился. Может быть. А может, и нет. Ну так и комиссионные за успешную продажу не были новинкой уже тогда. И гадости друг о друге говорили люди всегда… заочно.
Нет, не дождетесь вы от меня выводов. Ну не буду я делать за вас то, что вы должны сделать сами!
А, кто мне лично больше нравится… Это другое дело. Пико делла Мирандола. Но о нем – не сегодня.
