Автор: Антон Мамон, Москва
Глина
Я не любил этот мир, и он отвечал мне взаимностью. С одной стороны можно долго высмеивать драматизм подростковых переживаний, а с другой — нет в жизни периода, когда печали воспринимаются острее. Особенно, если ты — воплощение инаковости. Выходец из Средней Азии с дурацкой фамилией, слишком миловидный для пацана и, на свою беду, отличник — я был идеальным кандидатом на роль изгоя.
Лежа на верхней полке в душном плацкартном вагоне, я размышлял над словами матери: «Сибирь — земля суровых людей, что выживают в не-человеческих условиях. Готовься, придётся туго!». К слову, о том, что будет непросто я понимал без подсказок и все же, надеялся слиться с городским пейзажем, стать частью обезличенного потока. Шесть месяцев спустя эта иллюзия растаяла. Вернее, замерзла насмерть в городе, где о приходе лета узнают из календарей.
Годы спустя я пойму: холодная красота Сибири — настоящая легенда! Ее воспевают по всему миру и редкий иностранец не мечтает покорить могучую транссибирскую магистраль. Тогда же, будучи растерянным пятиклассником, я видел лишь ряды девятиэтажек, стаи бродячих псов и бескрайние пустыри, по которым добирался в школу.
К слову о ней, о школе! Местный храм науки выглядел неприветливо: мрачный, довольно грязный, выложенный мелкими белыми квадратиками, часть из которых осыпалась, он походил на режимный объект, при виде ко-торого невольно замедляешь шаг. Тяжелая дверь, охранник с разрисован-ными пальцами и глухонемая женщина в гардеробе, вызывавшая оторопь. Довольно скоро я усвоил: здесь не принято улыбаться и смотреть людям в глаза без надобности. Иначе, не ровен час, навлечешь беду на свою голову…
Первый год жизни, что началась заново, тянулся без малого вечность. Я чувствовал себя сорняком, что лишь по недосмотру задержался среди бла-городных растений. Порой казалось, что мне отвели роль вечного запасно-го, что сидит на скамейке и наблюдает за игрой, хотя, в сущности, я скорее был мячом, перелетающим из одного конца поля в другой. Так из образцо-во-показательного 5-А класса я переместился в 6-Г. То был своеобразный чумной барак, в котором собирали отъявленных хулиганов, второгодников, детей из неблагополучных семей и прочих «невидимок». Тросы социального лифта не выдержали. Кабина, меня проглотившая, с грохотом улетела вниз.
— Как дела в школе? — дежурно спросила мать. — Нравится в новом классе?
— Пойдет, — многозначительно вздохнул я.
— А с английским что? Разобрались?
— Завуч сказала, что нет у них продвинутых групп. Начну вместе со всеми, с алфавита.
— Значит, гимназия насмарку?
— Ага.
— А изостудия? Тоже пролет?
— Только кружок по керамике.
— Негусто. — с досадой заключила мама.
— Я все равно зайду, посмотрю, чему там учат…
О впроброс данном обещании пришлось вспомнить нескоро, почти случайно. Страшная буря накрыла город в один из дней. Не желая переси-живать непогоду в стенах средней общеобразовательной, я украдкой поки-нул школьный двор. Едва завидев мой побег, незримый караульный забил тревогу и в тот же миг стихия разошлась не на шутку. Щурясь от порывов ветра, я упрямо шагал в сторону дома. Внезапно буря поменяла вектор дви-жения и теперь подгоняла меня вперед, да так сильно, что я едва держался на ногах. «Главное — свернуть за угол, там будет потише!» — проскочило в мыслях, и тут же в спину пришел удар — мощный поток воздуха толкнул меня в грязь.
— Черт возьми… — процедил я, силясь подняться.
Ноги скользили по размокшей земле. Не сумев удержать равновесия, я упал вновь. «Это нужно срочно замыть!» — я недовольно разглядывал пят-на на школьных брюках. Но где? Обратно в школу — нельзя, боже упаси попасться кому на глаза! Домой — страшно, зачем лишний раз злить маму? Ответ нашелся самостоятельно. Сиротливая постройка с поблекшей на солн-це вывеской «Волшебный Мир Глины» — вот и повод туда наведаться!
Преодолев три разбитые ступеньки, я оказался перед закрытой желез-ной дверью. Постучав в нее кулаком, я сделал шаг назад и затаил дыхание. Раздался грохот шагов, засов по ту сторону сместился, а в проеме возник мальчишка, старшеклассник на вид.
— Тебе чего? — вопросил он, почесывая нос.
— Я тут вот… испачкался. Можно руки помыть? А еще я хотел узнать ваше расписание и заниматься у вас тоже хотел! Это вы Анатолий Григорьевич?
— Нет, — усмехнулся юноша. — Дядь Толь, к вам пришли!
Скрип ступеней выдал приближение взрослого. Высокий, удивительно худой мужчина с легкой сединой на висках появился в коридоре:
— Чем обязаны?
— Можно к вам записаться? Я хочу лепить из глины! — неоправданно громко выпалил я.
— Да, вижу. Ты, кажется, уже начал, — глядя на мои чумазые ладони, произнес Анатолий.
— А, это? Ой, нет, дурацкий ветер повалил меня в…
— Раковина там, — безразлично произнес хозяин кружка.
Испытывая страшную неловкость, я подошел к рукомойнику и пустил воду. Застирав штанину и манжеты рубашки, я вернулся в коридор. Соблазн уйти не попрощавшись был велик, но врожденная вежливость принудила к обратному. Я прошел в соседний зал, в помещение, что больше походило на музей. Десятки глиняных скульптур: от крошечных, что поместились бы на ладони, до гигантских, в человеческий рост — работ было так много, что глаза разбегались! Тяжелое гудение, возникшее откуда-то сверху, заставило вздрогнуть. Без приглашения я начал подъем по длинной, почти вертикаль-ной лестнице, ведущей на второй этаж. Судя по звукам, именно там скрыва-лись местный гончар и его помощник.
— Вы меня так выручили, спасибо! — едва показавшись наверху, вы-дал я.
— Пожалуйста, — скупо бросил Анатолий.
Мужчина сидел за громоздкой установкой с педалями.
— Гончарный круг? Здорово… — я рискнул подобраться чуть ближе.
— Откуда знаешь, что это? — шмат глины упал ровно по центру дис-ка.
— Из фильма «Привидение».
— Хорошая лента, — улыбнулся мастер. — Сам-то пробовал за таким сидеть?
— Нет, никогда.
— А хочешь?
— Хочу, но боюсь, — честно признался я.
— А чего в нем страшного? — Григорьевич удивленно подкинул бро-ви.
— Не знаю. Вдруг, сломаю…
— Это вряд ли, — покачал головой мужчина. — Значит, заниматься хочешь?
— Ага.
— Эх, сколько вас таких, энтузиастов! А потом начинается: то не могу, то не хочу, то голова, то…
— Я другой! — непроизвольно сорвалось с моих уст.
— Как звать-то хоть?
— Аристарх.
— А фамилия?
— Мухин.
Учитель расхохотался.
— Ну, друг мой, с таким именем ты либо гений, либо полный бездарь! Ладно, приходи в четверг, посмотрим, что с тобой делать…
Я кивнул и поспешил удалиться. Последнее, что бросилось в глаза — хмурый мальчишка, что отворил мне дверь. Все это время он подслушивал нашу беседу, пакуя обожженные горшки в коробки.
***
— Вот это занесло вашу семейку! Из теплой Алматы в сибирские морозы… — присвистнул Анатолий, стоило мне закончить рассказ.
— Так получилось, мы не планировали. Но в Красноярске хорошо… — лукавил я. — Большой город, возможностей много!
— Дай бог! А то, знаешь сколько до тебя ребят было? Вот так же сидели на твоем месте и рассуждали о будущем.
— А где они сейчас?
— Ай! — отмахнулся учитель. — Кто на кладбище, кто бутылки собирает. Самые везучие уехали в Москву, но таких единицы.
— Кстати, ребята мне сказали, что ваш сын тоже тут занимался, он…
— Хорошо глину сушить, болтун! — предельно строго выдал скульптор. — На сегодня хватит, давай, собирайся…
***
Новое ремесло единолично завладело моим вниманием, вытеснив прежние увлечения. В первый же день летних каникул я пришел в мастерскую как обычно, в районе трех. Переобулся, помыл руки, взялся расклады-вать инструмент. Когда Анатолий вошел в комнату, я бросил привычное «здравствуйте» и потряс баночку со шликером. Учитель непонимающе хму-рился:
— Ты зачем пришел? Учебный год же все!
— Но ведь работа недоделана, — пожал я плечами. — Не бросать же на полпути?
— Ишь ты какой… — хохотнул Григорьевич. — Неужели и впрямь понравилось?
— Иначе бы не ходил!
Анатолий приблизился и Пизанской башней повис над столом. Стро-гий взгляд оценивал детали моей новой композиции. Многозначительно хмыкнув, наставник подтянул стул и сел рядом.
— Где взял такую текстуру? — мужчина указал на глиняный тулуп, в который я нарядил фигуру человечка.
— Салфетка макраме. У мамы одну выпросил.
— Голь на выдумку хитра! — покачал головой Анатолий. — Так, да-вай-ка ты это завтра доделаешь? Сегодня у меня дела. Кстати, твоя помощь пригодилась бы!
— Ух ты! А чем займемся?
— Поедем добывать глину. Если ты тут всерьез и надолго, придется научиться.
Часом позже мы вырвались за пределы города на огромной Тойоте. Взволнованный, но абсолютно счастливый, я наблюдал мельтешение карти-нок за окном. Анатолий безотрывно следил за дорогой, но отвечал на каж-дый мой вопрос. Набравшись смелости, я вновь спросил его о сыне, и мужчина неожиданно выдал правду, рассказал о большом несчастье, что по-трясло его семью. Наследник Григорьевича погиб совсем юным, много лет назад. Раздавленный горем Анатолий искал утешение в работе, брался за любые предложения. Так и стал учителем однажды. С годами боль притупи-лась. Несчастный пережил потерю, но так и не разобрался, как с ней сми-риться.
Потрясенный откровенностью, я раскрыл учителю свой секрет, пове-дал об истинных причинах нашего отъезда из Алматы. Он узнал о пьянице-отчиме, о скандалах и драках, о том, как мы едва не остались на улице… На какой-то момент в машине стало тихо. Именно тогда я впервые увидел в Анатолии человека. Не сурового наставника, самого обыкновенного, живого человека. Приятно было осознать, что есть на свете мужчины небезразлич-ные к судьбе отпрысков, отцы, которые не готовы отпустить своих сыновей даже после смерти. Мерещилось, что в тот миг невидимый ластик стер черту, разделявшую учителя и ученика. Впервые в жизни взрослый говорил со мной на равных, как с другим полноценным взрослым, не скрывая боли и внимательно слушая в ответ…
В очередной раз ударяя кайлом по сухому комку земли, я не мог пове-рить, что этой растрескавшейся грязи суждено превратиться в податливую глину! В тот самый удивительный материал, из которого можно вылепить что угодно! Наколов два мешка породы, мы погрузили добычу в багажник и вернулись в город. Следующие три дня под руководством наставника я вы-мачивал собранную землю в бочке с водой, прогонял ее через сита, убирая песок и мелкие камушки, выпаривал лишнюю влагу и резал получившуюся глину на ровные квадратики. «А ведь в конечном итоге она вновь обернется камнем, оказавшись в печи…» — внезапно понял я, разминая послушный материал в ладони. — «Эдакое возвращение к истокам, полный цикл. Так же, наверное, и с человеком! Важно успеть слепить из себя что-то, прежде чем жизнь обожжет тебя, превратив в кремень». Вероятно, тогда я впервые задумался о переезде в столицу…
***
Мне не удалось стать первым учеником мастера. С трудом побеждая гордыню, я признавал: каждый раз находится кто-то лучше. Взять, к приме-ру, Олега! Гончарный круг покорился ему с первого раза. Анатолий с вос-торгом описывал, как руки моего одноклассника ловко вытянули кусок гли-ны и придали ему нужную форму. Даже править ничего не пришлось… Или, вспомнить того же Дюху! Ему ведь даже лепка толком не нравилась! Прихо-дил для галочки, а уходил, забирая всю похвалу без остатка. Надо ли гово-рить о мальчишке, что числился у Анатолия в подмастерье? Его уровень ка-зался недосягаемым, сопоставимым с учительским. Ванины горшки и вазы были нарасхват! Все мы видели, как он самодовольно пересчитывал купю-ры, набивая ими карман.
И все же, я отличался от десятков ребят, что посещали кружок. Из всех, кто однажды переступал порог мастерской, я был самым настойчивым и прилежным. Как показала практика, это куда важнее, чем быть просто талантливым. Я не выбился в лучшие ученики, нет… но абсолютно точно, я стал любимчиком. Это знание грело меня изнутри и не позволяло опускать руки.
Но чем ближе подбирался выпускной, тем чаще я думал о завтрашнем дне. Ехать в Москву и подавать документы в институт? Или остаться здесь и посвятить жизнь работе с глиной? Дилемма казалась мучительной. Одна-жды, в конец запутавшись, я попросил совета у мастера. Он ничего не отве-тил. Вернее, сказал, что мне давно пора взрослеть и учиться думать своей головой.
***
Дружба с Григорьевичем прервалась внезапно. Накануне большой вы-ставки, к которой я готовился больше полугода, он вызвал меня в кабинет и без лишних предисловий обозначил: произошла рокировка, нашу мастер-скую на всероссийском конкурсе представлять будет Ваня. Тот самый Ваня, что забегал раз в неделю, дабы наспех состряпать новую вазу и снова уйти в закат! Обида комом засела в горле, и я не сумел ответить. Просто встал и ушел не попрощавшись. Как мне тогда казалось, навсегда…
Мое возвращение в альма-матер случилось без малого десять лет спу-стя. Выкроив неделю в плотном графике, я решил навестить родню. Шагая по хрустящему снегу в один из отпускных вечеров, я внезапно понял, что до мастерской рукой подать! На мою удачу, в окнах обшарпанной постройки горел свет.
Как и много лет назад, я заявился туда незваным гостем. Анатолий Григорьевич был на месте — вел занятие для учеников начальных классов. Уже не такой высокий, еще более худой и седой как лунь. К слову, я тоже изменился внешне. От мальчишки, что однажды пришел сюда в полной рас-терянности, не осталось и следа. Но мастер вмиг узнал меня! Вскочил с ме-ста, пожал руку, обнял меня и представил ребятне, как любимого ученика… А после мы ушли в кабинет пить чай. Словно и не было той разлуки, мы болтали без умолку. Вернее, говорил я, а учитель задавал все новые вопро-сы о моей жизни в столице.
— Какое счастье, что ты заглянул! — провожая меня в коридор, про-изнес бывший наставник.
— Я тоже рад повидаться! Ужасно скучал по этому месту и по вам, ко-нечно, — грустно улыбнулся я. — К слову, можно вопрос?
— Конечно! — всплеснул руками Григорьевич.
— Тогда, перед всероссийской выставкой вы поменяли решение — вместо меня взяли Ваню. Почему? Я давно не обижаюсь, просто теряюсь в догадках все эти годы. Не случись той замены, быть может, не уехал бы я никуда…
— Именно поэтому! — лукаво подмигнул Анатолий.
— Что вы хотите сказать?
— Уже в ту пору Красноярск был тебе страшно мал. А ты мне как сын, я всегда желал тебе лучшего! И в тот момент я не мог поступить иначе.
Возвращаясь домой, я радовался тому, как рано стемнело в тот вечер: меньше всего мне хотелось, чтобы кто-то увидел, как я плачу. До сих пор не понимаю, что пробудило во мне те эмоции. Быть может, так я окончательно прощался с любимым занятием, что так и не стало делом жизни. Но куда ве-роятнее, то были слезы радости. В самый темный период я встретил челове-ка, что научил меня упорству и трудолюбию, хитростью впихнул в последний вагон поезда, идущего в страну больших возможностей! Боже, храни моего учителя и пошли ему долгих лет жизни, ведь кто знает, сколько еще заблудших душ он встретит на своем пути…
