Текст: Андрей Цунский
Стивену Кингу — 76.
В день рождения короля ужасов сами по себе возникают мысли о природе страха.
Дядя Степа – реалист
Стоит произнести «Стивен Кинг», непременно кто-нибудь скажет что-то про ужасы. О том, что это качественная литература, нередко не вспоминают. Да больше того, многие именно в качестве ему отказывают, считают Кинга автором макулатуры. За подписью Кинга есть и неудачные вещи, есть и выдающиеся. За удачу голосуют читатели-покупатели, за выдающиеся достоинства – критики. За место в литературе проголосуют читатели и критики будущего. А истинное величие неведомо вообще никому.
Страх-кормилец
Справедливо ли относить Кинга к жанру, который обыватель определяет словом «ужастик» (или «жутик»), критики – словами «хоррор» и «триллер»? Пожалуй что да – и нет. Безусловно, Кинг умеет вызвать страх, ну или хотя бы обозначить страх в восприятии читателя. А сам по себе жанр «литературы ужасов» делят на психологический и сверхъестественный хорроры. О, снова меню писательского ресторана с кастрюльным «суп-жанром» и сковородочным «поджанром».
Если изъясняться ближе к сути, то причина ужаса может скрываться как в некоем внешнем явлении, так и в человеке. Впрочем, Кинг разрабатывал и третий случай – зло в массе людей, среди нескольких людей, и даже зло между двумя людьми. Вот тут уже речь не о развлекательном чтиве.
О массах
Да, по поводу массы людей. 630 миллионов экземпляров – такое количество книг Стивена Кинга люди приобрели. При советской власти нам рассказывали в школах, что самые большие в мире тиражи у пээсэсэса (полного собрания сочинений) и отдельных опусов некоего Ульянова. Как только советская власть ослабела, оказалось, что популярнее Ульянова Агата Кристи. А в 2019 году и Агату, и Ульянова, и Федора Михайловича, и даже (ого!) Дарью Донцову обошел по продажам в России – кто? Стивен Кинг. Его покупают лучше всех: 1 369 000 экземпляров.
Мы не считаем деньги в чужом кармане, а констатируем: читатели проголосовали за него самыми надежными бюллетенями, вброс которых невозможен (это уж точно) и подделка которых преследуется по закону тюрьмой без всяких исключений – даже в электронной версии.
Почему мы любим Кинга (страх)?
Вариантов ответа может быть и несколько. Знакомые и друзья подкинули мне несколько вариантов:
- 1. В России любят бояться.
- 2. После Кинга реальная жизнь уже не пугает.
- 3. После нашей будничной, рутинной реальности хочется немного помечтать, развеяться, порадоваться или посмеяться.
- 4. Наше телевидение создает подходящее настроение.
- 5. Книги Стивена Кинга написаны с юмором и, что называется, «с огоньком».
Отметим среди прочих и такое любопытное объяснение: «Его книги развивают воображение, рождают оригинальные фантазии и позволяют разнообразить сексуальную жизнь». А что? «Мизери», «Лунатики», ммм… «Кэрри» – уже как-то чересчур, но это на мой скучный взгляд. А вот такой подход к «Кристине», уверен, разделяют миллионы российских автовладельцев, да и как-то иначе их отношения со старыми машинами и назвать-то трудно.
Однако об ужасах. Большая часть аудитории Стивена Кинга смотрела фильмы по его книгам, но самих книг не читала. Кому сложнее напугать человека – писателю или кинорежиссеру? Тут и обсуждать нечего. Хотя и в кино без курьезов не обходится.
Первое знакомство с невиданными жанрами
В далеком настолько, что уже и не помню, каком именно – восемьдесят девятом или девяностом году по всей стране появились «видеосалоны». В большой комнате – экран размером полтора на два примерно метра. На нем показывали при посредстве плохого проектора кино с видеомагнитофона, переведенное гнусавым голосом через прищепку на носу (и половина переводов была, мягко говоря, неверной). Такого же качества фильмы, но непосредственно на телевизор показывали в «отдельных кабинетах» для трех-четырех человек. Популярнее всего были фильмы ужасов и дешевая эротика (немецкое лайт-порно, проходившее в среде кинолюбителей под ироничным названием «гибель сантехника»). Основу аудитории составляли пенсионерки – билеты днем были совсем недороги, и они с энтузиазмом и восторгом смотрели заграничную «срамоту». Вскоре старушки начали подмечать более животрепещущие детали: «Живут же люди – позвала сантехика, только позвонила – а он тут же и приходит! – Не говори, подруга, совсем зажрались, а он между вызовами еще и успевает…» Да, старушки очень живо интересовались увиденным. Но мы отвлеклись.
Ужасы тоже привлекали старшую (и преимущественно женскую) часть аудитории. Напугать человека в кино вообще не проблема. Внезапно в кадре появляется страшная зубастая рожа, или привидение, или просто гадость какая-то, и крикнет: «У-у!», ну или захохочет – и все. Старушки с удовольствием сосут валидол.
А для нас – тогда молодых – было нечто более страшное. А именно – разочарование. Разочарование в фильмах ужасов. Более всего пострадала репутация Хичкока. «39 ступеней», «Веревка», «Безумие», «Головокружение»… Нам рассказывали партийные инструкторы на комсомольских собраниях, куда всех сгоняли гуртом, о тлетворном влиянии буржуазного искусства, которое идейно-политическое воспитание заменило животными ужасами и сексом. Секс оказался в кино делом довольно обыденным и вообще – ну что смотреть? Кругом было множество живых привлекательных барышень. А ужас – ну и где этот ужас? Ужас-то где? Ну, придушили приятеля, запихали в сундук, расставили на столе напитки и закуски. Придурки. Ужас-то в чем? Что они такие свиньи? Да, свиньи. Но уж простите – Достоевского не читали, щенята! Одна «сардинница» Раскольникова, петля в его пальто, не говоря о колокольчиках, которые так его тянули к себе... Друг друга пугайте сундуком и веревочкой! А если зашел разговор о литературе англоязычной, то вспомните колодец и маятник! Черного кота! Вильяма Вильсона! Да хоть ворона на голове у Афины! Веревочка… Тьфу. Да вы, мажоры, у гроба панночки сдохли бы в первую минуту, причем изрядно наполнив штаны. После Гоголя – нас – пугать веревочкой?
Хичкок свое творческое реноме восстановил полностью, когда мы посмотрели «Психо». Ну и порадовал «Завороженный»: Ингрид Бергман, Грегори Пек – и потрясающий Михаил Чехов. Художник фильма – Сальвадор Дали. Да и сам Хичкок совсем не подвел.
Но целыми сухогрузами везли из-за границы продукцию из другой, удивительной категории. Если фильм такого качества записывали на кассету, кассета сразу становилась в три раза дешевле. Однажды мы с другом Степаном оказались на таком видеосеансе вместе со старушками, и это был фильм ужасов.
«Кошмарная тайна озера Колвухо-несс» или что-то в этом роде. На десятой минуте не слишком красивая девица пошла купаться без лифчика в зарослях камыша, и вдруг из этих зарослей вылез толстый мужчина (это было заметно) в маске, ластах и чешуе, треснул бедную купальщицу по башке хвостом с колючей шишкой и, выпустив длиннющие зубы, начал жрать ее, обагрив клыки кровью. Все это происходило под тему рыцаря фон Ротбарта, сыгранной на школьных ямаховских клавишах. Не отозвалось? Ну! Петр Ильич, «Лебединое озеро». Не? Нет, «та-та-та-та – тарарам-пам пам!» это «Танец маленьких лебедей», а это «Та! Тарарарара! Тата! Тата! Тата-туту-тата!» Вот. Не поняли? Ну вот эта!
Когда мы с другом поняли, что сегодня все же не умрем от смеха, старухи ругались (некоторые даже совсем нехорошими словами) и говорили, что эти молодые совсем потеряли стыд, что они (то есть мы) ничего не знают, что нет для них (то есть для нас со Степаном) ничего святого, девушка погибла, а им (нам) хиханьки, их бы в армию или на стройку, и вообще надо в милицию позвонить. В армии, на стройке и в милиции мы уже, впрочем, бывали – и не испугались. Когда старухи угомонились и сеанс начали с того же места, с нами было уже что-то чудовищное, мы едва не на четвереньках вылезли на улицу. Но стоило нам увидеть афишу с балериной, маску с ластами в магазине «спорттовары» или просто вспомнить – смех одолевал нас немедленно, минут на десять. Такой вот фильм ужасов.
Ужас на бумаге
Оставим где-то сбоку клыки, толстяков в чешуе, вампиров, призраков и злодеев, которые корчат рожи под музыку. Вчитаемся в эпизод:
«Телефонный звонок посреди ночи мог означать одно из трех: либо какой-нибудь старый приятель так набрался, что решил поболтать, либо ошиблись номером, либо случилось несчастье.
Надеясь на второй вариант, Эрб снял трубку».
Автор уже создал почву для беспокойства, настраивает нас на несчастье, но не торопится обрушить на нас факты. «Саспенс» называется. Нагнетание страха из беспокойства, ужаса из страха, тоскливой жути из ужаса.
«Телефон перевели в режим ожидания. Из всего, что Эрбу не нравилось в телефонной связи – а это были и хулиганствующие подростки, интересовавшиеся, нет ли у него пирсинга на заднице, и телефонистки с бездушными голосами, и настырные распространители журналов, уговаривавшие подписаться на какой-нибудь из них, – самым ненавистным было, когда телефон переводили в режим ожидания. Это одна из тех коварных штук, которые тихой сапой вползли в нашу жизнь и за последние десять лет стали ее неотъемлемой частью. <…> В режиме ожидания все происходило иначе. Трубка зловеще молчала. Там была только пустота. …
Он понял, что ему страшно».
Стивен Кинг (это фрагмент из его «Мертвой зоны») вполне владеет этим приемом, хотя уж конечно не является его создателем.
«Он расстегнул пальто и высвободил топор из петли, но еще не вынул совсем, а только придерживал правою рукой под одеждой. Руки его были ужасно слабы; самому ему слышалось, как они, с каждым мгновением, всё более немели и деревенели. Он боялся, что выпустит и уронит топор... вдруг голова его как бы закружилась.
– Да что он тут навертел! – с досадой вскричала старуха и пошевелилась в его сторону.
Ни одного мига нельзя было терять более. Он вынул топор совсем, взмахнул его обеими руками, едва себя чувствуя, и почти без усилия, почти машинально…»
Стивен Кинг, возможно, сумел бы создать что-то подобное. Но у него нет в руках того инструмента, с такими тонкими лезвиями, с такой оптикой, с такой высочайшей точностью настройки и с такой необычайной чувствительностью – как русский язык. Хотя и в переводе Достоевский куда как интереснее – что, впрочем, зависит в значительной степени от переводчика.
В обычном кино все гораздо проще. Сначала сценарист подбрасывает персонажам специфическую тему для разговора – там, например: «А какие есть плохие приметы?», или «А помнишь, когда Вася первого апреля с колокольни в новых галошах гэпнулся?». Потом, как пишут в субтитрах, «звучит тревожная музыка». Герой в светлом пятне машет зрителю рукой, собираясь на прогулку или в отпуск, и как только он помашет рукой – и тут на него падает рояль с девятого этажа, или злодеи стреляют в него из чердачного окна. Тут показывают случайных свидетелей, у которых ужас в глазах, кто-то кричит «убили!», а на экране герой крупным планом машет нам рукой – теперь уже совсем на прощание, мол, помер я, больше меня в этом фильме живым не покажут. Но это в обычном кино.
А в фильме ужасов – все то же самое, но с подтекстом. Тема для разговора – зловещая. «Иногда мне кажется, что я неправильно жил…» – говорит герой злодею. В небесах шарашит такая молния, что может порваться экран, крупно показывают выглядывающую из-за спины героя коварную физиономию пособника его врага, руку с плохо постриженными ногтями, в которой сжата ампула, «вдруг хрустнуло что-то на зубе и яд заструился в бокал», жидкость шипит и булькает, герой не замечает, хотя ему впору спросить: «А зачем вы мой портвейн вскипятили?», он делает глоток, враги хохочут с реверберацией, молния старается – как за деньги, ХАха-ХАха-ХАхахаа…, сейчас ты умрешь! И правда помирает. Ангелы на лепнине под потолком льют слезы виноградного размера.
А у Ильи Авербаха в «Объяснении в любви» женщина ведет с подругой какой-то разговор, сын уходит погулять во двор, за окном какой-то шум, чуть громче обычного, она подходит к окну – и кошмар обрушивается на нее и на зрителя так, как происходит это в жизни. Никаких криков, только скользит по оконному стеклу внезапно утратившая силу рука женщины. А потом, вечером того дня, в квартиру входит ничего еще не знающий муж. Она не говорит ничего, не в силах, бросается на шею к нему – и тут он все понимает. У вас на глазах. Снимите страшнее. Если сумеете.
А страх, заявленный как тема – просто развлечение.
Страх из нестрашного
Художник настоящий должен пройти и преодолеть «инструментальное» применение развлекательного страха, чтобы выйти на уровень страха истинного. И он тоже бывает разный.
Оказаться в ином времени, заполучить в собственной жизни лакуну в четыре с половиной года – страшно или нет?
«– Скажите хотя бы одно, – попросил Джонни и удивился тому, что его голос доносится словно издалека. – Эта ваша ручка… как она называется?
– Эта? – Доктор протянул со своей невообразимой высоты голубой пластмассовый корпус с волокнистым наконечником. – Она называется фломастером. А теперь спите, мистер Смит.
Джонни так и сделал, но слово крутилось у него в голове, как тайное заклинание, абсолютно лишенное смысла.
Фломастер… фломастер…»
Физиология
Что же пугает нас? А что нет?
Великий русский естествоиспытатель, гордость отечественной науки академик Иван Михайлович Сеченов писал:
«…всякому извѣстно, что неожиданный испугъ, какъ бы незначительна ни была причина, произведшая его (раздраженіе чувствующаго нерва), всегда вызываетъ у человѣка сильныя и обширныя отраженныя движенія. Притомъ всякій знаетъ, что испугъ можетъ происходить какъ въ сферѣ спинно-мозговыхъ, такъ и въ сферѣ черепныхъ нервовъ. Можно вѣдь одинаково легко испугаться какъ отъ внезапнаго прикосновенія посторонняго тѣла къ нашему туловищу (въ которомъ развѣтвляются спинно-мозговые нервы), такъ и отъ неожиданнаго появленія передъ нашими глазами страннаго образа, т. е. при возбужденіи зрительнаго нерва, родящагося изъ головного мозга».
Кстати, уберите из этого текста еры и яти – и вы поразитесь, насколько современным и красивым языком излагал свои мысли великий ученый. Его статью «Рефлексы головного мозга» должен прочитать каждый человек, претендующий на звание мыслящего. Кстати, если некто на ваших глазах пытается восхищаться Сеченовым и при этом называет лженаукой психологию, будьте уверены: Сеченова он не дочитал, а проскакал по верхам. Статья «Кому и как разрабатывать психологию?» – точно не читана.
Вооружившись знаниями, взятыми хотя бы из этих статей – вы уже очень многое поймете о природе страха – главное не подумать по их прочтении, что вы уже знаете все. Кстати, благодаря ерам и ятям вы знаете, что психологией и нервной деятельностью вместе с физиологией занимались в России достаточно давно. Сеченов только на год моложе Льва Толстого.
Роман с готикой
Надо сказать, что с готикой Россия и Америка в одинаковых отношениях. По мнению многих, и там, и тут ее толком не было. Конечно, можно адресоваться к известной картине Гранта Вуда, к готике в очках и с вилами, или утверждать, что наша Готика жила в Пятнадцатой линии Васильевского острова, на Невском проспекте, в Риме и в каждом из имений, какие посетил Чичиков. Мудрый теоретик профессор Крис Болдик писал, что
«Для получения готического эффекта повествование должно сочетать жуткое ощущение наследственности во времени с чувством клаустрофобии, порождаемой замкнутостью в пространстве, — так, чтобы эти два измерения усиливали друг друга, создавая впечатление болезненного погружения в стихию распада».
Так-таки и не было у нас такого? Да у нас до сих пор готическое телевидение, а эффект замкнутости в убогом пространстве и жуткая наследственность во времени в «Грозе» у Островского или «На дне» у Горького зашкалит любой прибор. И это не поминая к ночи Федора Михайловича, а уж Леонидом Андреевым и Гаршиным можно обеспечить бессонницу кому угодно. Для того, кто ночевал один в советской районной гостинице под названием «Дом приезжих», «Психо» – комедия для всей семьи, включая беременную жену.
Я своими глазами видел, как дети во дворе (средний возраст – около шести лет) играли в «Техасскую резню бензопилой». Наши подростки послали бы Носферату за сигаретами, сопроводив просьбу чувствительными пинками, а что бы они сделали с Фредди Крюгером, пытаясь отнять у него перчатку с ножами… лучше даже не думать. «Я не Паниковский, я Фредди Крюгер…» И было бы им хорошо, пока без всякой «тревожной музыки», разговоров о приметах, намеков и указаний не встретятся они с обыкновенным и настоящим злом.
Стивен Кинг – реалист
Был у меня когда-то приятель. При просмотре фонтриеровского «Догвилля» он сладострастно вопил: «Вот она, твоя Америка! Вот она!» Почему моя? Не знаю. Этот фильм вызвал у меня в памяти собрание женсовета в одном военном городке. Куда там Догвиллю.
Стивен Кинг уже тем хорош, что он не испугался поселить в американском Касл Роке Лиланда Гонта и позволил ему открыть там магазин «Нужные вещи». Кинг, кстати, не выходит за рамки американской литературной традиции, от его страниц веет и духом О. Генри, и скучноватым Джоном О’Харой, и Воннегутом, и Фолкнером… в общем, Америкой.
«Наверняка здесь все так же, как и там, где ты вырос. Есть люди религиозные, есть светлые личности, есть такие, кого хлебом не корми, дай посплетничать, а кому — поворчать… И все-таки, как говорит указатель при въезде в город, Касл Рок вполне уютное местечко для тех, кто желает здесь родиться и состариться. Солнышко обогревает воду в озере и листья на деревьях, а в ясный день с вершины Касл Вью вся дорога на Вермонт прямо как на ладони. …Рок, как говорится, приличный городок, и когда кто-нибудь оскаливает зубы и навостряет когти, знаешь, что мы говорим? Мы говорим: у него это пройдет. Или: у нее это пройдет».
В городишке Санто-Донато, в доме 963 по Клермонт-стрит он без всякой мистики поселил Курта Дюссандера, коменданта нацистского концлагеря. И в этом романе мистики и вовсе никакой.
Лучшие книги Кинга – те, в которых страх вызывает не то, что внутри человека, не то, что вне человека – а то, что образуется из общего равнодушия, жестокости и убожества, изуверства, лицемерия. И это живет везде.
Впрочем, то, что хоррор может быть прямым репортажем или документальным кино – мысль не моя и вовсе не первой свежести. А мы все же говорим о литературе.
