«Валсарб»: неслучившийся диалог

Текст: Андрей Мягков

Хелена Побяржина. Валсарб. – М.: Альпина нон-фикшн, 2023. – 284 с.

«Мир: куст сирени – вечный, огромный, необъятный». Это что-то из Замятина, но у героини романа «Валсарб» Хелены Побяржиной мир примерно такой же: ну, та его райская часть, за которую отвечает Пан Бог Дед с желудевыми глазами и в пахнущем самокрутками пиджаке, полном жвачки. За пределами этого рая у девочки лишь классический набор непониманий и недолюбленностей: мама, которая не желает обниматься, папа, который желает пропадать, одноклассники, для которых она Затычка; много детских ран, но больше как будто ссадин. А еще девочка играет с языком: словно четки, перебирает буквы и звуки, бросается палиндромами – надо же чем-то забрасывать энтропию, когда ты осталась с ней один на один. А еще девочка видит «бывших людей» – мертвецов, чей трагический двадцатый век оборвали война, немецкая оккупация и Холокост. Прошедшись по Валсарбу (слегка закамуфлированный белорусский Браслав) гусеничной походкой, прошлое усеяло его кладбищами на любой вкус: еврейское кладбище, Кладбище-с-Солдатами, Просто Кладбище… Но даже в городе-кладбище люди выбирают не думать о тех, кто под землей.

«И если бы я умел кричать – если бы я умел! – все услыхали бы. Я – нем». Это снова Замятин, но возопить так могли бы и мертвецы у Побяржиной, взявшие себе в медиумы девочку с астигматизмом, но метафизически – а иначе что это за книга будет – зоркую. Через нее они прорывают кокон забвения – ну, как минимум пытаются. Эту важную для себя задачу автор, вселяясь в свою героиню, манифестирует без всяких околичностей: «Каждой душе нужны свидетели. Душе необходимо, чтобы ее назвали, окликнули по имени и где-то задокументировали это имя. <…> Быть может, это мой долг, раз уж меня научили писать: спасти людей, которые оказались забыты. Написать историю, которая станет их убежищем. Вырвать из мрака небытия тех, без кого мое существование было бы невозможно. Помочь найти дорогу в мир теней. Выйти из пустыни самой». Впрочем, с последним как раз связаны некоторые проблемы.

История шероховатого детства, потерявшегося где-то между мифом и сказкой, в «Валсарбе» упрямо не монтируется с утилитарным возвращением имен: два эти сюжета, личный и исторический, никак особо не вкладываются друг в друга, не крепятся в одно целое и вообще никаким существенным образом не проявляют признаков синергии. Они просто гуляют сами по себе – из-за чего, несмотря ни на какие манифестации, между ними селится и отказывается уходить ощущение, что ужасы прошлого нужны здесь лишь затем, что так жальче. Мертвые ни героине, ни автору как будто не интересны по-настоящему – просто нужна же истории взросления какая-то изюминка, вот пусть мертвые и покричат свои монологи для приличия, а потом будет мой.

Этот неслучившийся, несумевшийся диалог мог бы дать тексту Побяржиной так нужное ему – в отсутствие внятного сюжета – заземление; а так, лишенная каких-либо тросов, «детская» часть отрывается и от земли, и от читателя – и уносится непонятно куда. Вдобавок на событийном уровне здесь многажды виденное в книгах, полное точных, но пустячных бирюлек, выпукло автобиографичное, но как будто слишком общее детство, и это дополнительно мешает зацепиться за текст. Единственным, за что все-таки можно ухватиться, остается язык, и если вам повезет, то пролететь так с романом какое-то расстояние вполне возможно: текст и правда симпатично-поэтичный, он интересно скроен ритмически, да и, в конце концов, языковые игры девочки – действительно удачная находка.

Однако и в языке – лучшем, чего греха таить, что есть в романе – чувствуется излишняя прилежность; он как бы не сам по себе существует, а очень уж ощутимо написан. Та же сделанность видна и в героине-девочке, сквозь которую регулярно проглядывает выросший автор, и в том, насколько очевидные смысловые фигуры складывает Побяржина из происходящего: из уничтожения еврейского кладбища в самом конце книги, например. В общем, по незаметности стежков «Валсарб» совсем не «Небо над Берлином» Вендерса – даром что мы вдруг про кино.

Тут бы и закончить, но законы композиции требуют как-то объяснить, зачем в начале рецензии оказались первые предложения из «Рассказа о самом главном» Замятина. Что ж, во-первых, почему бы не упомянуть один из лучших текстов Евгения Ивановича всуе. А во-вторых – главной проблемой «Валсарба» оказывается именно то, что Побяржина будто не определилась, с кем она на самом деле хотела поговорить и что для нее в дебютном романе самое главное. Увы, когда так вот не разбираешься с самим собой, даже самые очаровательные книги порой превращаются в досадный пустяк.