Автор: Полина Щербак, г. Челябинск
В общем, я попробовал пару раз заговорить с мамой про деда, а потом ушёл от в свою комнату. Тем более что мне надо было побеждать сочинение. А бой предстоял нешуточный! У меня с сочинениями вообще не лады, а тут ещё … Короче. По середине тетрадного листа я написал красной ручкой:
«Все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему».
А рядом с цитатой стал рисовать портрет Толстого. Вдруг поможет? Давай, дух Толстого, приди ко мне! Принеси в мою голову хоть одну умную мысль!
Нет, ну серьёзно. Вот что тут можно придумать? Ерунда ведь, честное слово. Как это – похожи друг на друга? Вот что, моя семья и семья Дэнчика похожи что ли? У Дэнчика у родителей мотор в одном месте, они вечно по каким-то сплавам, горам, им лишь бы из дома свалить. А мои? Маму на озеро не вытащишь! И нормально нам. Мы лучше всякой вкусной гадости из «бургер кинга» закажем и сериальчик вместе посмотрим. Но про нагетсы и бургеры ведь не напишешь в школьном сочинении. Надо что-то умное, возвышенное. А возвышенное в голову не шло. И Толстой получился похожим на гнома, и смотрел на меня с укором – эх, Лёха, Лёха… я такую цитату замутил! Я вон сколько томов написал! А ты? Не можешь два тетрадных листа наскрести?
А я вправду не мог. Уже полчаса мучился, но не мог. Ещё и мысли эти про маму и про деда… Я даже подумал – может, написать Тасе? Тася Лямина у нас в классе главный мозг по литературе. Не знаю, как она это делает. Тася даже в каком-то всероссийском конкурсе по сочинениям второе место заняла. А ещё Тася… ну… красивая она. И умная. И вообще. Короче, где я, а где Тася?
Ещё и мама со своим этим – цок-цок-цок по доске. Как будто она решила всю морковку в доме порезать. Потому что когда маме плохо, она начинает активно готовить. Если на столе цезарь, плов, печёные баклажаны, кекс, значит, всё. Дело – труба. На работе что-то такое случилось, что лучше и не спрашивать. А сегодня, наверно, будет целый пир. Вкусный и грустный пир. И мама будет говорить ровным и спокойным голосом. И я спрошу – мам, ты как вообще? Тебе, может помочь чем-то? А она еле улыбнётся и ответит – спасибо, сыночка, всё хорошо. Ну-ну. Заметно. Просто зашибись!
Она как приехала вчера с похорон, ходит по дому тихая, что-то моет без остановки, готовит, убирает. Будто ничего не случилось. Но, блин, случилось же! Зачем делать вид, что всё нормально? И, главное, что у неё там на самом деле внутри? Что она думает про дедушку?
Потому что они ведь с папой мне ничего не рассказывают, всё думают – я маленький. Но папа тут принял слегка и проболтался, почему мы так редко в деревню ездили:
– Гулял дед. Выпить любил. Обижал её, Татьяну Анатольевну. Бабушку твою, в смысле. А бабушка – золото была. Такую тёщу поискать надо. Приедешь в гости – и тебе стол, и с собой наготовит. Последнее готова была отдать. Тебя любила страсть как. Золотая тёща была. По сравнению с Ниной Ефимовной… Так что мама наша ему так и не простила. Особенно Ефимовну. Сорок дней не прошло со смерти Татьяны Анатольевны, а эта уже в доме поселилась.
Да, бабушки-то рано не стало, я её не помню вообще. Я и дедушку-то толком не помню. Мы крайний раз ещё до школы приезжали. Дед, вроде, в старых спортивках ходил и футболке. Или нет? Я, если честно, больше собаку запомнил. Пёс во дворе у деда жил, Мухтар. Здоровый такой, добрый. Катал меня на себе. И утки в луже плавали. А дед… Дед, вроде, яичницу мне жарил. И ещё там эта жила, Ефимовна. Мама с ней так держалась – как на официальном приёме. А потом они с мамой поссорились, и мы вообще ездить перестали.
Ну так вот. Поэтому я и не знаю, как к маме подойти. Что сказать? Сочувствую? Официально как-то. Держись? Вообще тупо. Она и так держится. На похоронах даже не плакала. И, главное, я не чувствую себя достаточно грустным. Мне маму жалко, да. Папа тоже мрачный ходит. А дед… Ну, жалко его, наверно. Пусть бы жил. И я как об этом подумаю, сразу стыдно становится. Он же мне родной, вроде как. И получается, ну… это. Я как будто не совсем в теме что ли. И поэтому вроде как не имею права. Маму поддержать.
Тут щёлкнула входная дверь, и мамин голос их кухни:
– Я же просила говядину купить.
Папа:
– Купил свинину, замотался.
– А я просила говядину.
– Ну, я что теперь сделаю? – по папиному голосу слышно – начинает заводиться.
А мама как назло ещё спокойнее:
– Я же тебе несколько раз повторила. Мне для рагу нужна именно говядина.
– Сделай со свининой.
– Это рагу делают с говядиной.
Тут папа долбанул кулаком об стол.
– Юля! Я тебе её где сейчас возьму?
– Просто надо было меня слушать.
Тут папа сматерился и перешёл на крик.
– Ты можешь нормально разговаривать? Как живой человек? Перестань ты уже как флегма себя вести!
И вот тут повисла пауза. Я посмотрел на приоткрытую дверь в кухню – сейчас что-то будет. Как в фильмах – в дверь хлынет поток воды и затопит всё вокруг.
– Как флегма? – очень тихо повторила мама. – Как флегма? – повторила она уже громче. А потом заорала:
– Как флегма, говоришь? А что лучше, если я тут истерить буду по всей квартире?
– Ты уже истеришь! – заорал папа.
Мама замолчала. Я знаю, как она посмотрела на папу. Потом что-то полетело на пол, шарахнула дверь в ванную. Папа долбанул входной. Я сидел в комнате как единственный выживший после кораблекрушения, смотрел на листок с портретом Толстого.
Наконец я вышел в коридор и постучал в двери ванной. Мама даже не плакала, а издавала какие-то жуткие всхлипы.
Я позвал:
– Мам?
Мама на секунду остановилась и выдавила:
– Я посижу ещё.
Она пыталась сдерживаться, не хотела, чтобы слышал. Поэтому я специально громко ушёл.
Папа вернулся минут через сорок, всё ещё злой. Кинул на стол кусок говядины и стал накладывать вчерашний суп. Мне вдруг стало жалко его. Он ведь хорошо помнил деда, общался с ним, пока бабушка живая была. Может, дед ему даже нравился. Отца, конечно, лучше не трогать, пока он не перекипит. Но меня уже достало чувствовать себя как на коробке с динамитом. Жалко деда. Но мы-то тут живые!
Я подошёл к папе и сказал:
– Пап, извинись перед мамой.
Взгляд у папы был такой, будто я этой говядиной сейчас нормально так отхвачу.
– Ты же сам слышал, что она мне из-за ерунды устроила? Она как непробиваемая.
Не дать отцу снова завестись! Я сказал быстро:
– Она вчера папу похоронила.
Отец посмотрел на меня и хотел что-то сказать. Но только махнул рукой. Я выдохнул и пошёл в комнату.
Через несколько минут папа постучал в дверь ванной и позвал «Юля», а мама проскулила «уйди». Но папа не ушёл. Он постоял немного, а потом снова постучал и тихо сказал «я сейчас открою дверь и зайду, хорошо?». Я не слышал, о чём они говорили. Когда я совсем проголодался и пошёл греть папин суп – он так и стоял на столе – то увидел, что они сидят вдвоём на полу, и мама уткнулась лицом в рукав папиной рубашки.
Я поел и стал убирать за собой посуду. Мама вернулась на кухню и снова принялась за рагу.
– Там сметана в холодильнике, нашёл? – спросила она.
Она не поднимала голову, чтобы я не видел её зарёванное лицо.
Я молча подошёл и обнял её со спины. Она вдруг показалась мне очень маленькой. Мой нос упирался ей в макушку – я перерос маму ещё в седьмом классе. Она снова начала всхлипывать. Так мы постояли немного, а потом я пошёл к себе.
Снова зацокал нож – мама заканчивала рагу. Я накидал несколько идей для сочинения и открыл «телегу». Смотрел минут пять на Тасину фотку на аватарке, а потом написал:
«Привет. Слушай, ты не поможешь мне с сочинением? Если ты не занята».
Нажал отправить, но в последний момент пожалел. Хотел удалить, но у Таси уже загорелись две голубые галочки. Вверху экрана высветилось «печатает». Надпись висела примерно бесконечность, и я уже придумал как ответить, когда она меня отошьёт, но тут телефон булькнул:
«Привет».
Я уже начал писать, что типа ей по ошибке отправил, но тут выскочило второе сообщение:
«Без проблем».
И третье:
«В «Помидорке» через полчаса сможешь?».
Я быстро ответил «ок» и закинул исписанный листок в рюкзак. Показал большой палец портрету Толстого – спасибо, братишка, всё-таки помог! Побежал в прихожую и услышал мамино:
– А рагу?
– Я попозже, – бросил я. – Оставишь?
– Хорошо.
Я выбежал на залитую солнцем лестницу и полетел по ступенькам. Можно было поехать на автобусе, но я решил добежать до «Помидорки» пешком. У меня было двадцать пять минут до прихода Таси.
