Текст: Федор Косичкин
Из трех великих английских поэтов-романтиков – Джордж Гордон Байрон, Перси Биши Шелли, Джон Китс, последний прожил самую трудную и самую короткую жизнь. И на основании одного только этого биографического обстоятельства велик соблазн, вполне, впрочем, романтический, объявить его «беззаконной кометой», рок-звездой XIX века, – самой талантливой и самой беспутной, эдаким Джими Хендриксом или Джимом Моррисоном в кружевных манжетах, с пером вместо микрофона в руке.
Между тем применительно к Китсу в этой романтической картинке справедлива только одна составляющая. Он был, безусловно, невероятно талантлив. Не получивший должного образования, не владевший древними языками (что в то время так же сковывало возможность гуманитарного самообразования, как в наши дни – невладение английским и французским) сын лондонского извозчика, выбившегося во владельцы конторы наёмных экипажей, он, подобно Бродскому и Пушкину, был наделен даром впитывать знания «осмотически», из бесед с умными друзьями. В первую очередь, из лондонского «кружка Ли Ханта», членов которого тогдашние околокультурные журналисты поспешили объявить Cockneypoetry – «поэзией на кокни», языке лондонского простонародья.
Эпитет столь же язвительный, сколь несправедливый! Действительно, Китс писал на живом языке своего времени, а не на «языке Шекспира». И стихи его наполнены восхищением. Красотой природы, ее гармоничности и сообразности. «The poetry of earth is never dead» («Поэзия земли всегда жива»), – восклицает он, заслышав зимой стрёкот запечного сверчка, сменившего умолкнувшего кузнечика. И, конечно, замòк его «Оде греческой вазе»:
- «Beauty is truth, truth beauty», — that is all
- Yeknowonearth, and all ye need to know.
- «Красота есть правда, правда — красота» — это всё,
- Что ты знаешь на земле, и всё, что тебе знать надлежит.
– не просто заявка, но реализация права на бессмертие. Причем облаченная в строгие классические одежды – но английского покроя!
Какая уж здесь «поэзия лондонского плебса»!
Приходится признать, что сословная спесь заглушала в критиках здравый смысл. Прозревающий в повседневном античное Китс казался выскочкой, пытающимся звучными стихами встать вровень с аристократом Шелли и природным лордом Байроном. Так что если кому-то Китса уподоблять – то скорее поэту-купцу Алексею Кольцову. Который заканчивал письмо Вяземскому извинениями: простите, мол, ежели что не так, ваше превосходительство – отроду князю не писывал!
Надо сказать, что Петр Вяземский относился к своему княжеству примерно так же, как Байрон к своему лордству. Знал себе цену и ее не набивал.
Но рассказ у нас сейчас не о Байроне и не о Вяземском, а о Джоне Китсе. И рассказ этот, к сожалению, окажется коротким. После невероятного творческого взлёта в возрасте 23 лет практически китсевской Болдинской осени, 24-хлетний парень, отчаянно изыскивающий способ наскрести денег литературой, чтобы жениться на любимой, сталкивается со все нарастающими проблемами другого рода – со все усиливающейся чахоткой, той самой, которая свела в могилу его матушку. И которая свела его самого в могилу в возрасте 25 с половиной лет.
Кстати, последним его прижизненным пристанищем оказался дом на римской площади Испании, к которому примыкает дом, в котором Гоголь двумя десятилетиями позже писал «Мертвых душ». А соседкой его по пристанищу вечному на некатолическом кладбище Рима, раскинувшемся в тени настоящей египетской пирамиды, привезённой при цезарях, оказалась дочь Вяземского, тоже увезённая в Рим из-за чахотки и тоже побеждённая ею. Но, как водится с поэтами, главное, что от него осталось – не надгробье с загадочной надписью «Здесь покоится тот, чьё имя было написано на воде», и не мемориальная доска на стене, а томик стихов. Которые будут читаться, покуда вообще читаются стихи на английском языке.
- Прилетай, любовь,
- На тенистый луг,
- Прилетай, любовь,
- Напои наш круг!
- Прилетай скорей -
- Кружится оса,
- Прилетай скорей -
- Выпала роса.
- Прилетай же к нам -
- Воздух оживи,
- Прилетай же к нам -
- Ждёт июль любви!
- Пусть не в нашей власти
- Радость удержать,
- Пусть мгновенно страсти
- Дòлжно умирать,
- Но покуда длится -
- Здесь она, меж нас!
- Пусть не сохранится,
- Но живет сейчас!
- Прилетай, ликуя -
- Весел, кто влюблён!
- Пусть умру – умру я
- Счастьем упоён!
- (Перевод М. Визеля)
