Интервью: Сергей Князев
Ваша предыдущая книга (об Анастасе Микояне) посвящена конкретному человеку, и книга об Аввакуме посвящена конкретному человеку. Что общего между этими произведениями и в чем разница?
Андрей Рубанов: Книга о Микояне писалась на заказ. И заказчик, Анастас Алексеевич Микоян, Стас Намин, обеспечил меня всеми материалами. Аввакума я писал по своей инициативе и материал собирал самостоятельно. Общее между этими книгами – наверное, только что, что обе – нон-фикшн.
Был ли у вас перед глазами образец жанра, на который вы ориентировались?
Андрей Рубанов: Образца не было. Ближайший аналог – «Хагакурэ Нюмон» Мисимы. Он написал «Комментарии к Хагакурэ», а я – «Комментарии к Аввакуму». Между прочим, протопоп Аввакум и автор «Хагакурэ» Ямамото Цунэтомо были практически современниками.
Вы сначала читали «Житие» в оригинале или «в переводе» на современный язык?
Андрей Рубанов: Первый раз читал лет в четырнадцать или пятнадцать, в современном переводе. Потом читал и в оригинале. Оригинал написан на смеси церковнославянского и разговорного, устного русского. Что, собственно, и было революционным для того времени. Как звучал устный, разговорный русский язык – мы теперь приблизительно можем знать именно из книги Аввакума.
Какие из произведений Аввакума, помимо «Жития», вы бы выделили?
Андрей Рубанов: Вероятно, «Книгу бесед». Это не книга самого Аввакума в строгом смысле, это сборник его писем разных лет, составленный позднейшими составителями. Существует ещё «Книга толкований и нравоучений». Но я вторую не читал, лишь ознакомился со статьей о ней Татьяны Сочивой в «Вестнике Омского государственного университета» (№ 3, 2014), а «Книгу бесед» – читал, но там – злободневные памфлеты с элементами богословия, их изучение и анализ не входили в мои задачи. Это увело бы меня от главной темы. Я не делал историческую монографию, медиевистику, я делал личный комментарий к судьбе и главной книге протопопа Аввакума. Там для читателя указано конкретно: это субъективная публицистика на историческом материале. У меня даже цитат из «Жития» очень мало, две или три на весь текст. Моя задача – не изучить его наследие, а популяризовать его личность, выдвинуть ее вперёд, напомнить, что был такой и есть, глыба. Вы спрашиваете, почему я выделяю «Книгу бесед», а я думаю про другое. Когда я пытался делать фильм про него, я обнаружил, что в среде кино- и телепродюсеров никто, никто, никто не знает ничего про Аввакума. Не слышали. А это типа наша интеллектуальная элита.
(5 сентября 2011 года на телеканале «Россия-Культура» состоялась премьера 20-серийного телевизионного фильма Николая Досталя «Раскол» по сценарию Михаила Кураева. - Прим. ред.)
Вы дебютировали романом о тюремной в том числе жизни, сейчас выпустили нон-фикшн об одном из самых известных русских заключенных. Можно ли говорить о какой-то закольцованности?
Андрей Рубанов: Я понимаю, о чём вы, но смотрю на это шире. Каждый человек движется по одним и тем же тоннелям реальности, поэтому «закольцованность» может быть какая угодно. Например, можно предположить, что чтение «Жития Аввакума» в пятнадцатилетнем возрасте способно заронить в молодом человеке идею о том, что любые испытания можно вынести, и таким образом этот молодой человек перестает бояться тюрьмы. Иными словами, всё началось не с момента моего попадания в тюрьму, а наоборот, с момента первого прочтения Аввакума. Если кольцо и есть, то диаметр его шире. Существует ещё пьеса, «Судьба Аввакума», написанная в прошлом году, и есть известный режиссёр, он купил права на эту пьесу и собирается снимать фильм. В своё время он сам официально объявит. Так что история не закончена.
Видели ли вы людей, которые (возможно, неосознанно) в наши дни могут выбрать или уже выбрали Аввакума как ролевую модель, которые ведут себя, как он?
Андрей Рубанов: Как написано в книге – больше всего похож Лимонов. Но и он похож только приблизительно. Аввакум претерпел в сто раз больше. Путь Аввакума – это трагедия, а Лимонова путь – нет. Но оба оставили наследие, мы теперь их помним по их книгам, мы знаем, чего они хотели, что было у них в голове.
Встречались ли вы во время работы над «Ледяной тетрадью» с современными старообрядцами? Насколько Аввакум сегодня значим для них?
Андрей Рубанов: Было в социальной сети письмо от московской общины старообрядцев, ещё в 2020 году, если не ошибаюсь; от помощника главы московских старообрядцев, предлагали помощь, сейчас уже не вспомню подробностей. Но когда начался ковидный карантин, всё заглохло, ничьей вины тут нет. Тогда я книгу не собирался делать, я хотел документальный фильм. Книга начата в конце 2020 года, когда стало понятно, что фильма не будет. Для фильма, конечно, пригодились бы современные старообрядцы. А так – я с ними не связан. Сам-то я крещён в храме Русской православной церкви. Сейчас ещё интересное нашёл: в музее Ростова Великого в запаснике есть две иконы с Аввакумом. Купить их нельзя, но можно отреставрировать и выставлять. Они требуют реставрации, это дорого, надо попытаться найти грант.
Публикация фрагментов воспоминаний вашего деда удачно дополняет текст об Аввакуме. Планируете ли вы опубликовать их полностью?
Андрей Рубанов: Публиковать мемуары деда полностью, отдельной книжечкой – наверное, незачем. Родственникам достаточно будет выслать электронный текст. Но дедова рукопись может стать составной частью более серьёзной работы. Есть у меня идея написать про Центральное конструкторское бюро по судам на подводных крыльях Ростислава Алексеева. Алексеев – гениальный инженер, создавал сначала суда на подводных крыльях, а затем – экранопланы. В этом КБ под началом Алексеева работал мой дядя Евгений Рубанов, старший сын деда. Последняя разработка Алексеева и дяди Жени – гигантский военный экраноплан «Лунь», который в наши дни стоит на берегу Каспийского моря, на приколе. Он и сейчас впечатляет. Но деятельность КБ была засекречена, собрать материал будет непросто, и ещё надо понять, где взять время на это всё.
Как вы любите говорить, «ты делаешь работу, работа делает тебя». Как вы изменились за время написания книги? Что узнали о себе?
Андрей Рубанов: На этот во
прос объективно ответить нельзя, потому что мы все изменились сильно и резко, начиная с 2020 года. Нельзя сказать, чтобы именно работа над Аввакумом как-то перепахала меня. Да, историю стал знать лучше. Чаще вспоминаются почему-то неудачные моменты. Поехал на машине в Боровск, посмотреть его келью (предположительно его) – на полпути машина сломалась на трассе. Планировал экспедицию в Мезень, привлёк товарища – не сложилось. Однако побывал хотя бы в Архангельске. Наверное, изменилось то, что если бывает мне плохо, то вспоминаю Аввакума, говорю себе: «Ему-то было хуже, а выстоял». Это помогает, на самом деле.
