Текст: Екатерина Коновалова
В издательстве «Азбука» (впервые на русском языке!) выходит второй роман Уильяма Фолкнера «Комары» (Mosquitoes, 1927). Будущий нобелевский лауреат (премия присуждена в 1949 году «за значительный и с художественной точки зрения уникальный вклад в развитие современного американского романа») в этом произведении еще только вырабатывает свой неповторимый стиль, демонстрируя острый взгляд на человеческую природу и задавая темы, которые позже станут в его творчестве ключевыми: противоречивая роль художника в обществе, напряжение между социальными нормами и личными переживаниями, пустота светских ритуалов, одиночество, а также унылая предсказуемость повседневности.
Действие разворачивается на борту яхты «Навсикая»: богатая вдова, восторженная покровительница изящных искусств, приглашает компанию новоорлеанской богемы провести несколько дней на воде — в беседах об искусстве и утонченном досуге. На борту собираются самые разные персонажи: склонный к розыгрышам известный писатель, циничный и грустный критик, скульптор‑нелюдим, экзальтированная художница, безнадежно холостой ценитель прекрасного, девочка‑эмансипе, ее мастеровитый брат, бутлегер, его муза и еще несколько фигур, довершающих этот пестрый паноптикум. Однако идиллические планы быстро рушатся: мужчины налегают на виски, невинный флирт перерастает в безответную страсть, кто‑то исчезает средь бела дня, кто‑то сажает яхту на мель, а остальные от скуки превращают возвышенный досуг в настоящий балаган. И лишь местные комары, обитатели прибрежных болот, остаются по‑настоящему довольны, вдоволь насыщаясь кровью новоорлеанской элиты.
«Комары» во многом выросли из личного опыта Фолкнера. В пору написания этого романа он жил в Новом Орлеане и близко наблюдал за жизнью местной артистической среды. Под вымышленными именами Фолкнер изобразил здесь ряд своих знакомых: писателя Шервуда Андерсона (Фэрчайлд), поэта С. Л. Гилмора (Марк Фрост), художника Уильяма Спрэтлинга (Гордон), издателя Джулиуса Френда (Джулиус Кауфман).
«Комары» заметно отличаются от более поздних, экспериментальных романов Фолкнера. Здесь еще нет сложной техники потока сознания, зато уже проступают мастерское умение выстроить многоголосый диалог и ироническая дистанция по отношению к героям.
Стоит отметить, что выход «Комаров» вписывается в череду громких литературных новинок осени 2025 года. Совсем недавно читатели получили возможность познакомиться с «Крысихой» Гюнтера Грасса — провокационным произведением нобелевского лауреата, исследующим темы памяти и вины, а также с «Черным снегом» Пола Линча.
Предлагаем читателям портала ГодЛитературы.РФ ознакомиться с фрагментом романа «Комары».
Комары : роман / Уильям Фолкнер ; пер. с англ. А. Грызуновой. — СПб. : Азбука, 2026. — 448 с. — (Большой роман)
ДЕНЬ ПЕРВЫЙ.
[...]
ЧЕТЫРЕ ЧАСА ДНЯ
Они сидели за бриджем на палубе, тасовали, сдавали, изредка роняли односложные слова. «Навсикая» степенно качалась, двигаясь вперед сквозь голубой дремотный день. Далеко-далеко на горизонте — ленивый мазок парома на Мандевилл.
На отшибе игры миссис Морье временами неопределенно вперяла взор в пространство. Снизу доносились неразборчивые звуки, временами разрастались и стихали, и мистер Талльяферро ерзал. Звуки временами смолкали, затем вздымались опять. «Навсикая» степенно двигалась вперед.
Они разыграли свои карты, раздали, снова перетасовали. Мистер Талльяферро мыслью витал в облаках. То и дело он отвлекался, а очнувшись, ловил холодный, задумчивый взгляд миссис Морье и вновь склонялся над картами... Неразборчивые звуки снова разрослись. Мистер Талльяферро козырем побил королеву партнерши, и вверх по трапу на палубу изверглись джентльмены в купальных костюмах.
Строем направляясь к корме и громко переговариваясь — что-то там насчет пари, — на игроков они и не посмотрели. Остановились у поручня, на который поблизости облокачивался стюард, на минуту сбились в кучу, а затем майор Эйерс, отделившись от нее, резво и неуклюже сиганул за борт.
— Ура! — взревел Фэрчайлд. — Он выиграл!
Миссис Морье подняла глаза, когда они проходили мимо, окликнула их, понаблюдала, как они стоят у поручня, и на прыжок майора Эйерса посмотрела, жестоко сомневаясь в собственном зрении. После чего завопила.
Стюард содрал с себя китель, сорвал с крюка и швырнул за борт спасательный круг и прыгнул следом, подальше от яхты и от винта.
— Уже двое! — радостно взвыл Фэрчайлд. — Заберем вас на обратном пути, — прокричал он, сложив ладони рупором.
Майор Эйерс вынырнул в кильватере яхты, энергично работая руками. «Навсикая» продемонстрировала поворотливость, зазвенел телеграф. Майор Эйерс и стюард доплыли до спасательного круга одновременно; не успела яхта совершенно сбиться с курса, рулевой и палубный матрос опустили на воду шлюпку и вскоре в бешенстве заволакивали туда майора Эйерса.
«Навсикая» легла в дрейф. Миссис Морье сопроводили в каюту, где ее вскоре навестил разгневанный капитан. Между тем и остальные джентльмены попрыгали за борт и принялись заманивать туда же дам, так что все собрание отправилось вниз и облачилось в купальные костюмы.
У Дженни купальника не было: готовясь к вояжу, она приобрела только губную помаду и гребень. Племянница одолжила ей свой, и в этом костюме, который сидел чуточку слишком хорошо, Дженни, держась за борт шлюпки и цепляясь за Питову руку, лежала на воде, выставив наружу сухой воздушный шарик бело-розового лица, а Пит сидел в шлюпке, полностью одетый, вплоть до шляпы, и смотрел зверем.
У мистера Талльяферро купальный костюм был красный, отчего он выглядел до нелепости усохшим, точно недавно вырванный зуб. Вдобавок он надел красную резиновую шапочку и ногами вперед опасливо сполз в воду с кормы шлюпки, где болтался теперь подле безмятежной Дженни, пытаясь под грозовым взором Пита завязать с ней светскую беседу. Призрачный поэт в отглаженной сарже — плавать он не умел — опять вытянулся во весь рост на четырех палубных стульях, нависая над купальщиками бледным цепким лицом.
Фэрчайлд как никогда смахивал на моржа — обманчиво степенного моржа средних лет, внезапно фонтанирующего демоническим ребячеством. Тяжеловесно игривый, он нырял, плескался и при поддержке майора Эйерса бесил дам, щипая их под водой и брызгаясь; между делом он обильно намочил Пита, который сидел и тихо кипел, пока Дженни цеплялась за его руку и пищала, стараясь сберечь макияж. Семит греб туда-сюда с весьма нелепой сосредоточенностью всех водоплавающих толстяков. Гордон сидел на поручне и смотрел. В конце концов Фэрчайлд и майор Эйерс успешно загнали дам обратно в шлюпку и теперь барахтались в воде, тявкая с бестактной собачьей игривостью, а Пит, твердя: «Осторожнее черт бы вас да осторожнее господи боже смотрите что делаете осторожнее», — бил их по пальцам упавшей и насквозь промокшей туфлей.
Над этим асимметричным весельем на крыше рубки появилась и застыла племянница, для купальщиков незримая. Заметили они только белую стрелу, прочертившую дугу в небе. Вода лениво поглотила ее, и пока они смотрели на неторопливую зеленую воронку там, куда во шла стрела, за спиной Фэрчайлда что-то забурлило, и едва он открыл рот, его вытаращенное удивление ушло под воду. Вместо него явилась племянница — на миг замерла, стоя на чем-то под водой, а потом нырнула в сторону пока еще созерцательного изумления майора Эйерса.
Дамы в восторге заорали. Майор Эйерс тоже исчез, а племянница снова нырнула. Тут же, кашляя и ловя ртом воздух, всплыл Фэрчайлд и проворно забрался в шлюпку, где уже сидел, явив замечательное присутствие духа, мистер Талльяферро, без зазрения совести бросивший Дженни одну в воде.
— С меня довольно, — сказал Фэрчайлд, когда к нему вернулся дар речи. Майор Эйерс, однако, принял вызов. Племянница поджидала его, держась в воде стоя.
— Топи его, Пэт! — завопили дамы.
Не успел он до нее добраться, ее темная мокрая голова исчезла, и некоторое время майор Эйерс в деятельном покорстве судьбе нырял туда и сюда. Затем снова исчез, и племянница, одетая в комплект Джошева нижнего белья — трикотажную кофту без рукавов и короткие узкие штаны, — вознеслась из воды, стоя у майора на плечах. Затем поставила ногу ему на макушку и пнула поглубже. После чего опять нырнула, вынырнула и застыла в воде стоя.
В конце концов майор Эйерс всплыл — и уже в направлении шлюпки. С него тоже было довольно; джентльмены затащили его на борт и вместе с ним, капая водой на палубу, под насмешки дам удалились вниз. Дамы взобрались на яхту сами. Пит, стоя в шлюпке, пытался вытащить из воды Дженни. Она дорогой конфетной куклой висела у него на руках, временами непредсказуемо задирая прелестную ножку, а мистер Талльяферро, стоя в шлюпке на коленях, цапал ее за плечи.
— Шевелись, шевелись, — шипел ей Пит.
Подплыла племянница, подсадила Дженни, пихнув под обворожительные ляжки, и наконец та свалилась в шлюпку мягкой белокурой грудой — чарующая неуклюжесть. Племянница придерживала шлюпку, пока все взбирались на яхту, а затем ловко выскользнула из воды, вся гладкая и мокрая, как тюлень; а откинув короткие ежистые волосы с лица, увидела две ладони, и голос Гордона сказал:
— Давайте руки.
Она обхватила его крепкие запястья и почувствовала, что летит. Заходящее солнце било горизонтально ему в бороду, во все его высокое гибкое тело, и, истекая водой на палубу, племянница стояла и смотрела на него с восхищением.
— Господи, вы мощный, — сказала она. Снова коснулась его предплечий, а потом кулаком стукнула в крепкую высокую грудь. — А можно еще?
— Еще раз вас поднять? — спросил он.
Но она уже стояла в шлюпке и тянула руки, а закат обливал ее жидким золотом. И снова это ощущение полета, пространства и движения, и его крепкие руки; и на миг она застыла в воздухе, летя, ладонь в ладони и рука к руке, высоко над палубой, и вода, капая с нее, обращалась в золото. В его глазах горел закат — красота, которой ему не увидеть; и ее упругое простое тело, почти безгрудое, с летучими мальчишескими бедрами, было как экстаз в золотом мраморе, а в лице ее — пылкий экстаз ребенка.
В конце концов ее ноги опять коснулись палубы, и она ушла. Кинулась к трапу и нырнула во тьму сполохом — последние лучи солнца весело скользнули по ней и мимо. Потом она исчезла, а Гордон стоял, глядя на влажные, простые отпечатки ее босых ступней.
ШЕСТЬ ЧАСОВ ВЕЧЕРА
Они открыли берег, примерно когда майор Эйерс выиграл пари, и пока остатки дня утекали из мира прочь, «Навсикая» средним ходом не торопясь втиснулась в устье вялой реки, пронзая вечные лиловые сумерки меж суровых бородатых кипарисов, застывших, точно отлитые в бронзе. В этом высоком нефе, если прислушаться, различишь медленный реквием, распевные молитвы темного сердца мира, что отходит ко сну. Мир уплощался, высокие бородатые кипарисы с бездушной неумолимостью языческих богов смыкали ряды над речным плеском, с бездушной невозмутимостью взирая на чужачку из красного дерева и латуни. Вода была как масло, и «Навсикая», не чуя собственного движения, шла вперед по коридору без пола и потолка.
Мистер Талльяферро стоял у кормового поручня подле Дженни и ее угрюмой непростоволосой дуэньи. Белая, волнующая безмятежность Дженни цвела в сумерках тяжелым цветком, всепроникающая и изобильная, благоухала гуще и ленивей лилий. Позади Дженни маячил Пит: последний свет мира сосредоточился в непреклонном глянце его шляпы, отчего вокруг еще гуще стемнело; и в усталой страсти августа и сумерек сухой, прерывистый голос мистера Талльяферро звучал все тише, тише и наконец вовсе умолк; ощутив укол застарелой, затерявшейся печали, он, переполошившись, внезапно хлопнул себя по руке, между тем отмечая про себя, что Пит тоже ерзает, а растревоженная Дженни словно всем телом трется об одежду изнутри. И затем, как по сигналу, они налетели, незримые, со страшной буколической решимостью и, в отличие от своих городских собратьев, не издавая ни звука.
Дженни, Пит и мистер Талльяферро ретировались с палубы. На трапе к ним поспешно присоединился призрачный поэт, платком обмахивая лицо, и шею, и макушку нечесаной облачной головы. В этот миг откуда-то в изумленной мольбе вознесся голос миссис Морье, и тотчас «Навсикая» развернулась, ощупью отыскала выход и устремилась в открытые воды. Уже отнюдь не средним ходом.
