Текст: Дмитрий Шеваров
- Придут люди нового века,
- просчеты стремясь наверстать,
- но наших улыбок и смеха
- им будет всегда не хватать.
- Дж. Паттерсон
Он умер 22 мая 2025 года в Вашингтоне.
В редких откликах на это горькое событие Джеймса Паттерсона поминали как «актера, сыгравшего роль чернокожего мальчика в популярной комедии «Цирк» 1936 года…»
Актером Джим не был. И в «Цирк» попал не по своей воле.
Джим родился в Москве 17 июля 1933 года. В 1935 году родители Джима художница Вера Аралова и диктор иновещания Ллойд Паттерсон шли по улице со своим первенцем, когда дорогу им преградил ассистент режиссера Александрова. Уговорил сниматься.
По сюжету фильма (режиссер определял его как «мелодраму с комическими сценами») у американской актрисы Мэрион Диксон есть сын от романа с темнокожим возлюбленным. Вместе с малышом она и приезжает на гастроли в СССР. Опасаясь, что артистка может остаться в СССР, алчный продюсер пытается опозорить ее перед публикой, выносит малыша на арену с криком: «У белой женщины черный ребенок!..» Зрители смеются над расистом, а малыша баюкают, передавая с рук на руки. Любовь Орлова, игравшая Мэри, поет колыбельную, основанную на негритянских спиничуэлз: «Спи, май бэби, сладко, сладко...»
Сейчас кажется, что Джим – самое живое, что есть в фильме. Самое настоящее. Хотя ни одного слова он не произносит.
А ведь сценарий семь раз переписывали такие талантливые люди как Илья Ильф, Евгений Петров и Валентин Катаев. В написании диалогов участвовал Исаак Бабель. Но спорить с режиссером, ослепленным успехом у Сталина своих «Веселых ребят», было невозможно. Писатели отказались работать с Александровым, сняли свои фамилии из титров.
Из тех, кто продолжил работу на фильме, один Джимми не плясал под дудку режиссера. Малыш смеялся не по команде «Мотор», а когда ему было смешно. И плакал лишь тогда, когда актер Массальский строил ему страшные рожи. Малыш болел – и вся группа ждала, когда он поправится. Александров ругался из-за простоев, но с детскими болезнями и ему приходилось считаться.
За первые две недели проката фильм «Цирк» посмотрели в Москве миллион человек. Так Джеймс Паттерсон стал кинозвездой. И до сих пор «Цирк» заслоняет всю его жизнь.
Что может быть более жестоким, чем слава? Только забвение. Джеймс хлебнул и того, и другого.
Его любимым чтением была книга об одиночестве – «Робинзон Крузо». Книжка дважды пострадала от войны – в Москве в нее попал осколок от фугасной бомбы, а потом на Урале, в эвакуации, «Робинзон Крузо» упал с воза в мокрый снег.
За год до войны Джима приняли в школу Гнесиных по классу виолончели. Абсолютный слух он унаследовал от отца, который до приезда в СССР был аккомпаниатором у Поля Робсона.
Война. Бомба падает в центре Москвы и отец, диктор иновещания Радиокомитета, получает тяжелую контузию. Мать увозит трех маленьких сыновей в эвакуацию. В пути Джим прижимает к себе клетку с любимыми птицами.
Свердловск. Мать работает в госпитале. Джим помогает раненым писать письма домой. Вскоре их навещает отец – по пути в далекий Комсомольск-на-Амуре, откуда шло радиовещание на США.
В сентябре 1943-го трех братьев Паттерсон – Джима, Ллойда и Тома – мать привезла в село Кашино, в интернат. До школы надо было ходить два километра.
Учительница Зоя Григорьевна Сурина посадила Джима за парту поближе к печке-голландке.
Через сорок лет Джеймс Паттерсон приедет в Кашино, чтобы поклониться Зое Григорьевне и вновь прислониться к школьной печке. Был январь 1981 года. Взбудораженные ребята ходили за гостем толпой– неужели это тот самый негритенок из «Цирка», которому пела колыбельную Любовь Орлова!
Высокий, модно одетый, Джеймс рассказывал смешные истории из детства, читал стихи, дарил книжки. Прибежал фотограф. Не хватало освещения, но улыбка Джеймса вспыхивала не хуже вспышки.
В школе нашелся классный журнал за 1943-й учебный год. Джеймс смутился: а вдруг там двойки? Стыда не оберешься. Но, к счастью, против его фамилии стояли одни «хор».
В конце 1943-го мать увезла братьев из Кашино. Вскоре Джим оказался в Рижском Нахимовском училище, тогда только организованном. Джим получил там шикарное прозвище – Африка.
Море оказалось его родной стихией.
Джима никогда не укачивало. Легко он переносил и замкнутое пространство. Поступил в Высшее военно-морское инженерное училище и в 1952 году вместе с другими курсантами участвовал в параде на Красной площади. «Я там был один такой смуглый, все остальные ребята — белые. А на трибуне стоял Сталин. Я видел, что он смотрел на меня, и уверен, что узнал, ведь фильм «Цирк» у него был одним из любимых…»
В октябре 1955 года вступил в должность командира рулевой группы БЧ-1 подводной лодки «С-96».
В 1957 году хрущевское сокращение флота выбросило молодого офицера на берег. Было обидно, но не будь этого обстоятельства, никто бы никогда не узнал, что есть такой поэт – Джеймс Паттерсон.
Еще в детстве он грезил Пушкиным и мечтал стать поэтом. Вспоминал, как в отрочестве он прибегал в Кривоколенный к дому Веневитинова, где Пушкин читал своего «Бориса Годунова». «Прижмусь я сосредоточенно щекою к твоей щеке, домик цвета песочного…»
С тетрадкой своих флотских стихов он пришел к Николаю Глазкову, которого знал с детства – до войны жили в одном дворе. Учителем и другом Джима стал и Михаил Светлов. Он напутствовал в Литинститут.
Как поэт Джеймс объехал весь мир. Несколько раз был на родине предков – в Африке.
В конце 1980-х Джеймс участвовал в реставрации одного из древних московских храмов. В том была его благодарность Богу. «Много раз я чудом оставался жив: тонул, но не утопал, горел, но не сгорал…»
…В 1994 году Джеймс вместе с матерью переехал в США. «Это моя вторая родина. Здесь очень хорошие люди… Я все время скучал по России.., не стал американцем и остался русским человеком».
Эми Биллард, близкая знакомая, вспоминает о его последнем дне: «22 мая к мистеру Паттерсону пришли его друзья. Он спал, но мы держали его за руку, и он слабо пожимал наши руки. Я включила ему на телефоне колыбельную из фильма «Цирк»...
…Узнав об уходе Джеймса, я поехал в Кашино, чтобы найти хоть кого-то из тех, кто знал его. Старую деревянную школу давно снесли. Зоя Григорьевна Сурина умерла. Но я нашел Екатерину Анатольевну Турыгину, учительницу той же сельской школы – она помнит Джеймса уже взрослым, виделась с ним и переписывалась. Екатерина Анатольевна вынесла в горницу письма, снимки… Так мы помянули Джима.
А потом я пошел к полю. К тому самому, через которое в сорок третьем ходил в школу Джим. Быть может, это последнее, что виделось ему за пеленой лет там, в Вашингтоне – снежное поле у села Кашино.
Вот-вот выкатится от леса на дорогу закутанный до самых глаз негритенок в валенках.
Из стихов Джеймса Паттерсона
Посвящение актрисе
Любови Петровне Орловой
- Был я мал во время
- киносъёмки,
- было лишь чуть больше года мне.
- И засвечено немало пленки,
- что поделать,
- по моей вине.
- Сроки кинодублей
- протекали,
- каждый непосильней во сто крат.
- Знаю,
- ваши руки затекали,
- но воздушный эпизод
- отснят...
- Я бы вам своей игрой
- помог,
- будь тогда я хоть чуть-чуть
- постарше.
- И согретый искренностью Вашей
- посвящаю Вам
- волненье строк.
- Ваши мастерство
- и человечность
- были совершенны
- без прикрас.
- Потому и замерцала
- вечность
- в глубине рассветных
- Ваших глаз!
Предчувствие шторма
- Подлодка рассекает телом воду,
- пружиниста, как лука тетива,
- и горизонт в промозглую погоду
- в осенней дымке различим едва.
- Нрав северного моря переменчив.
- Мне доводилось видеть в час ночной,
- как светится таинственная млечность,
- сливаясь воедино с тишиной.
- Внезапно ослепит туман белесый,
- но после солнце чистое взойдет
- и глаз твоих доверчивые звезды
- всплывут из тишины неясных вод…
- Ну а пока соленым ветром дышим,
- пусть волны все зубастее и злей.
- То глуше, то отчетливее слышен
- рабочий стук надежных дизелей.
Галилей
- Всплыли ночью
- серым силуэтом.
- Волны глухо
- в барабаны бьют.
- Странно видеть небо,
- если это
- длится только
- несколько минут.
- С мостика кивающей подлодки
- у продрогшей ночи на виду
- Галилей в замасленной пилотке
- ловит в небе сонную звезду.
Влечение к морю
- Как проблески во мгле туманной,
- обиды прошлые не в счет,
- но к вспененной, непостоянной
- стихии вновь меня влечет.
- Так необузданна она,
- слепую ярость извергая,
- то, вроде бы не отвергая,
- ко мне надменно-холодна.
- И, уходя, я буду груб
- и, подойдя в зюйдвестке жесткой,
- прощальный поцелуй матросский
- сорву с твоих тревожных губ.
* * *
- Огни глаза свои прорежут,
- вздохнет степная полоса,
- собаки сонные забрешут,
- и донесутся голоса
- девчат, высокие и близкие,
- и их парней глухие, низкие.
- Художник в клубе трудно дышит,
- картину про блокаду пишет,
- и откровенно для девчат
- гитары за стеной бренчат.
- Постой, прислушиваясь тихо,
- и – весь вниманье – потерпи:
- мелодия слетит с пластинки
- долгоиграющей степи.
