Приближается 80-летие Владислава Крапивина, которое сам Владислав Петрович, по счастью, встречает в добром, по возрасту, здравии. Более того: в последние годы наметился некоторый ренессанс интереса к его творчеству: выходят полные собрания и щедро иллюстрированные издания отдельных произведений - в первую очередь, разумеется, хитов. Что и неудивительно: некоторые бывшие «крапивинские мальчики» выросши, возглавили издательства и масс-медиа, да просто способны обеспечить спрос. Но, оглядываясь сейчас на собственное детство, счастливое и не очень, эти выросшие мальчики и девочки испытывают смешанные чувства. Как, например, Лариса Романовская - которая, выросши, стала детским писателем. И поэтому не только поделилась собственными эмоциями от «возвращения к Крапивину», но и расспросила о нем у своих читателей - нынешних подростков из разных московских школ.
Текст: Лариса Романовская
Фото: иллюстрации Евгения Медведева к произведениям Владислава Крапивина
Писать о прозе Владислава Крапивина отстраненно и объективно у меня не выходит. Просто потому, что в детстве и отрочестве для некоторых из нас его повести были чем-то куда бóльшим, чем стопкой залистанных страниц, заново переплетенных библиотечными умельцами.
Книги Крапивина были важным фактором в системе ценностей «свой» - «чужой». И этих «своих», готовых на жертву во имя дружбы, знающих значение слов «койво» и «йхоло», понимающих, почему слова «дорога» и «мост» надо писать с большой буквы, оказывалось мало. Так мало, что каждому, кто прочел и полюбил книги Крапивина, по умолчанию выдавался почти безграничный кредит доверия.
Но случалось это нечасто, а оттого самыми «своими» оказывались не живые реальные люди, а персонажи книг, придуманные Владиславом Крапивиным и отрисованные Евгенией Стерлиговой и Евгением Медведевым. Их моральные ориентиры были нам ближе и родней, а о том, куда эти ориентиры направлены, в неполные одиннадцать как-то не задумываешься. Задумываешься о другом — о себе, о смысле жизни, об устройстве мира, о Боге, о смерти и предательстве. И спросить об этом иногда некого, а иногда незачем — хочется-то, чтобы ответили интересно, честно, понятно и не снисходительно.
И они нам отвечали, герои Крапивина, как мудрые старшие, так и не менее мудрые младшие. С ними хотелось дружить, к ним можно было обратиться за помощью, в их компании побороть одиночество, обыденность, застенчивость, боязнь высоты.
Не было тогда интернета, не знали мы, дети восьмидесятых, что нас куда больше.
Владислав Крапивин. Иллюстрации к повести «Чоки-чок, или Рыцарь Прозрачного Кота»
Это уже потом, через четверть века, вдруг выяснится, что из курточки командора, как из гоголевской шинели, выросло ох как много современных русскоязычных литераторов. И «настоящие взрослые» Шамиль Идиатуллин и Сергей Кузнецов, и самые яркие детские Дина Сабитова и Нина Дашевская. Откройте на портале «Чтение детям» рубрику «Мое книжное детство» и посмотрите: у каждого второго писателя, росшего в семидесятые и восьмидесятые, любимый автор — Владислав Петрович Крапивин. Жаль, что тогда мы не знали об этом, не могли познакомиться друг с другом. Может, наша инакость была бы не такой яркой, но, может, и книги Крапивина не грели бы нас так сильно.
Мы были одиночками — в классе, иногда и в семье, в разных случайных и не очень уютных коллективах. Тексты Крапивина — они в принципе про одиночек, маленьких, но гордых.
Крапивин видел своих героев упертыми, готовыми биться за свою и чужую свободу и честь, понимающими, что мы на эту свободу имеем право.
И мы бились как могли. Чаще всего безуспешно, потому как реальный мир отличался от похожего, но все-таки слегка романтизированного мира реальности книжной. И взрослые в нашем настоящем мире вели себя похоже, но чуточку по-другому, и ровесники бывали всякими, дружелюбными и вовсе нет, но среди них все-таки не водилось тех самых честных до кристальности персонажей, «крапивинских мальчиков». Их существование намертво отрицали словами и поступками наши ровесники, реальные пацаны из окраинных школ, из рабочих кварталов и спальных районов. А потому некоторым особо романтичным особам мечталось о принце не на белом коне, а на яхте под оранжевым парусом, а более прагматичные особы знали, что у принца будут драные колени и штаны, которые нам, по законам жанра, придется штопать. И все-таки мы пробовали быть как они.
Евгений Медведев. Иллюстрации к роману «Журавленок и молнии»
Девочки с такими характерами — упертые, ранимые, с обостренным чувством справедливости — в реальности встречались чаще, чем мальчики. В книгах Крапивина их почти не было. Впрочем, лично мне в детстве на это было плевать: не важно, кто действует в тексте, главное — как.
Мне было десять. У меня умер дед — любимый, единственный, главный, самый важный на свете. Мне было страшно, холодно, горько и одиноко. Именно тогда я по счастливому стечению обстоятельств узнала о текстах Крапивина: натолкнулась в подшивке старых «Пионеров» на «Оранжевый портрет с крапинками», пошла в библиотеку, чтобы прочесть целиком. В том же томе оказались «Сказки Севки Глущенко», самая, на мой взгляд, сильная и недооцененная вещь Крапивина (который тогда был не классиком, вписанным в программу летнего чтения, а автором для избранных библиотечных жителей).
Про тюменское детство сороковых Крапивин писал и до, и после, про смысл жизни, смерть, Бога, про поиск потерянного друга — тем более. Но мне тогда этот текст был жизненно необходим. Я и сейчас отмеряю свое детство как «до» и «после» этой книги.
Хорошие книги меняют читателя.
После «Сказок» изменилась я сама и мир вокруг меня. Он перестал быть ледяным, черным и безрадостным. Появилась надежда.
Та, символом которой в текстах Крапивина был не только якорь, но и «желтое окошко с перекладиной в форме буквы T» — образ, появившийся в его фантастических текстах.
Крапивинская фантастика — это отдельная песня. После «Заставы на Якорном поле», «Оранжевого портрета», «Голубятни», «Выстрела» и «Гусей» менялось восприятие серо-сизой реальности. Миры Великого Кристалла прорастали постепенно, на наших глазах, когда в конце девяностых по одному тому выходило первое собрание сочинений — в лакированных аляповатых обложках, с любимыми текстами, которые больше не надо было возвращать в библиотеку, и с новыми, яркими, жесткими, интересными, рассчитанными и на взрослых, и на детей. «Гуси», «Лоцман», «Крик петуха», «Сказки о рыбаках и рыбках», «Кораблики». Это был другой Крапивин — свой, узнаваемый, но вместе с тем — абсолютно новый и таинственный, с порталами и артефактами. В его новых мирах было интересно и опасно, и потому так хотелось там жить, и потому мы, уже старшими подростками, искали на своих пустырях и в заброшках Прямой Переход.
Евгения Стерлигова. Иллюстрации к трилогии «Голубятня на желтой поляне»
Детство не бесконечно. Юность категорична. Кому-то повезло, а для меня однажды тексты Крапивина перестали «работать». Стали в них проскальзывать стилистические и сюжетные повторы, бесстрашные персонажи с позиции взрослого человека порой вызывали боязнь за них и недоумение. В них, таких честных и прекрасных, больше не верилось. Было от этого грустно и тревожно. Как будто вдруг выяснилось, что Деда Мороза нет и Бога, кажется, тоже. Отторжение длилось долго — до тех пор, пока до возраста «крапивинского мальчика» не дорос вдруг сын. И он, услышавший однажды перед сном очередную главу «Тайны пирамид», вдруг пожалел не героев даже, а монетку, талисман, который спустили в телефон-автомат для очень важного разговора. «Мам, ну как же так! Это же нечестно. А можно я автору напишу?» - «Можно!» На дворе был одиннадцатый час, и я решила: «На школу завтра забьем, письмо важнее». «Уважаемый Владислав Петрович, вы не правы…» Письмо осталось неотправленным. У сына уровень одиночества в крови был куда ниже моего, дружба с книжными героями ему не требовалась.
Через пару лет он с вежливым недоумением прочел начало «Троих с площади Карронад», а потом еще более вежливо вернул мне книгу (новенький репринт Издательства Мещерякова). «Извини, это какой-то слишком взрослый текст». И «Голубятня» объявилась «занудной», а все остальное какое-то «детское». И я стою со стопкой своих любимых, таких ненужных сыну книг: «Господи, но как же это?» Дошло: сын — это не я сама, у него другое детство. И я убрала в свой книжный шкаф такие красивые репринты, БИСС ВПК от ИДМ, своим расшифровка не требуется, это вам не ЕРСТКА...
А потом однажды мне прилетело так, что очень-очень захотелось спрятаться куда-то в детство. И вот я плачу и пишу в фейсбуке: «Ребят, меня накрыло, скажите что-нить хорошее». И они постят картинки с желтыми окошками и пишут:
«Свечка зажглась».
А я сижу и читаю то, что с детства помню наизусть. «Был, видимо, июнь...» И оно помогает. И будет помогать.
Потому что это — детство. То, что, по мнению крапивинских персонажей, нельзя ни отнять, ни забыть, разве что предать по неосторожности. Значит, оно было и будет всегда — даже когда на этой Планете никого из нас не останется.
Некуда деваться. Нам остались только сбитые коленки.
Павел Крапивин. Иллюстрации к трилогии «В ночь большого прилива»
Ребят, на этой неделе день рождения детского писателя Владислава Петровича Крапивина. Кто читал его книги? Кто готов о них немного рассказать?
Даниэлла, 13 лет:
Что-то читала такое, не помню, вроде в детстве, давно, но я потом еще три тонны книг прочла, они все у меня в голове смешались. То есть фамилия знакомая, нам Ольга Борисовна на уроках литературы про него говорила, но я не помню, про что его книги, правда.
Михаил, 14 лет:
Читал в начальной школе про Джонни Воробьева и «Портфель капитана Румба», они у нас дома были, папа купил. Еще что-то читал летом на даче, у бабушки в старых журналах, она мне дала. Два года назад я «Голубятню на желтой поляне» пробовал слушать, аудиокнигой, нашел в «Контакте», но она показалась очень скучной, бросил. Просто, наверное, Крапивин — не мой писатель. Мои — это Дуглас Адамс («Автостопом по Галактике») и Кейт Лаумер («Берег динозавров»).
Маша, 16 лет:
Так получилось, что на самом деле сама я Крапивина никогда не читала. Нам с братом «Голубятню на желтой поляне» папа прочитал вслух. Эту книгу моя мама помнила из своего детства, и она рассказывала, что, когда она была ребенком, «Голубятня» ее напугала. Поэтому когда мы начинали, я ожидала как минимум «Оно», только от Крапивина (правда, тогда я еще эту аналогию провести не могла, потому что в силу возраста Кинга не читала). Но оказалось, что этот роман Крапивина скорее похож на Кира Булычева главными действующими героями-подростками и продуманным фантастическим миром.
Я помню, что было очень интересно, что произойдет дальше, помню, что было весело запоминать подробности мира (и обсуждать их с младшим братом, мы ведь вдвоем слушали). Я помню, что «Голубятня» мне очень понравилась, и мне хотелось бы перечитать ее сейчас. Но в тот момент я не стала читать другие книги Крапивина, а когда гораздо позже хотела взяться за «Мушкетера и фею», мне уже не понравилось. Книга показалась излишне морализаторской и немного детской. Поэтому мне кажется, что сейчас я уже не стану его читать. Но несколько лет назад это было очень-очень увлекательно.
Иван, 11 лет:
Я одну книжку Крапивина прочел, «Валькины друзья и паруса». Мне её дала мама, я прочел за один час. В принципе, она мне понравилась, книжка хорошая. Видно, что она детская. Хотя там ощущения от лица ребенка, но видно, что писал взрослый, который пережил много моментов и умеет рассуждать, я думаю, что для книжки это хорошо. В книжке есть бытовые жизненные моменты — это прекрасно. Это учит сначала рассуждать, а потом делать. Там очень много подробностей, деталей и два сюжета, про пионерский лагерь и про школу, они между собой связаны. Два сюжета в одной книге — это хорошо.
Мне больше всего запомнился момент в самом конце, когда у Вальки попросили отдать галстук, но он стоял упорно. Потому что он понимал, что если он отдаст, то как будто ничего не было — того, как его посвятили в пионеры, и лагеря. Его исключили из школы, но он все равно галстук не отдал. Это был самый яркий момент. Было видно, что мальчик не такой слабый, что он может сильно отстоять то, что у него есть. Что он не маленький, не боится, что его исключат из школы, что на него будут кричать учителя. Галстук для него ценный, это галстук воспоминаний. Его исключают, но он не расстраивается, а продолжает жить и развиваться. Это важно.
Анна, 14 лет:
В детстве читала весьма много книг Крапивина, некоторые не один раз, отдельную любовь питаю к повести «Дырчатая луна» и трилогии «Голубятня на желтой поляне». Мне нравится, что если в книге присутствует какая-то фантастика, то она всегда понятно и логично объяснена, в нее искренне веришь, в нее хочется погрузиться.
Мне близки, разумеется, персонажи детей, они всегда умные и очень живые, действительно настоящие дети. А еще я очень люблю Яра из «Голубятни на желтой поляне» и его отношение к детям. Он воспринимает их как своих друзей, как равных, и я всегда это очень ценила.
