Текст: Наталья Соколова
Фото: Pinterest (Лючия Джойс - слева)
В издательстве «Центрполиграф» вышла книга «Дочь того самого Джойса». Лючия Джойс - талантливая танцовщица, чьей наставницей была сама Айседора Дункан. Художница, красавица, говорившая на четырех языках, - это дочь того самого Джеймса Джойса, который написал фантастически сложный роман «Улисс». Бытует мнение, что именно образ Лючии вдохновил писателя на создание последнего и самого сложного романа Джойса — «Поминки по Финнегану».
В 1930 году она познакомилась с молодым Сэмюэлем Беккетом, с которым у нее случился роман. Ее ждали блестящее будущее, головокружительный успех, внимание публики, уважение коллег, если бы не одно но… Начавшая прогрессировать еще в юности шизофрения. В 1934-м она даже побывала на приеме у знаменитого Карла Юнга, но ничего не помогло. Тот даже отказался от какого-либо лечения, мотивировав это тем, что психоанализ здесь бессилен. Большую часть жизни она провела затворницей в клиниках, а жизнь ее выдалась не слишком короткой - целых 75 лет. Только представьте, какие муки испытывал талант Лючии в застенках.
История душевных мучений Лючии Джойс, нереализованных возможностей, бесконечной скорби, неразделенной любви и одиночества описана в этой книге: «Лючия сбежала из дома, и в конце концов ее обнаружили в Дублине. Она жила и спала на тех самых улицах, о которых всю жизнь писал и говорил ее отец. Ее карманы были набиты потрепанными экземплярами «Поминок по Финнегану»... Лючия рассказывала своим кузенам, что она — главная героиня и муза всех мест в книге, где говорится о любви, танцах и безумии. Ее подобрал некий друг Джойса, который и вернул ее в Англию. Там она начала очередной курс лечения, и доктор прописал ей семь недель одиночного заключения. Как и раньше, чем сильнее Лючию пытались удержать, тем больше она сопротивлялась».
Джойс до конца жизни искал для нее новые методы лечения, новых докторов, лучших сиделок и санатории, посылал подарки, но все безуспешно. А ее собственная мать никогда ее не навещала…
Представляем фрагмент романа читателям портала ГодЛитературы.РФ.
Фрагмент книги Аннабел Эббс «Дочь того самого Джойса» предоставлен издательством «Центрполиграф».
Ноябрь 1928 года
Париж
— Два гения в одной семье. Уж не посоперничать ли нам? — Не отрывая глаз от газеты, баббо1 повернул на пальце перстень с драгоценным камнем. Он внимательно вглядывался в мою фотографию на странице, так, будто никогда не видел меня раньше. — Как же ты прекрасна, mia bella bambina2. Твоя мать выглядела точно так же, когда мы с ней сбежали.
— Вот мое любимое место, баббо. — Я вырвала у него из рук газету и, задыхаясь от восторга, зачитала отрывок из отзыва на мой танцевальный дебют: — «Когда она достигнет пика мастерства, Джеймс Джойс, возможно, будет известен прежде всего как отец своей дочери».
— Какое яростное, неукротимое у тебя тщеславие, Лючия. Эта строчка словно выгравирована в моей памяти. Позволь-ка мне. — Высоким, чуть пронзительным голосом он продекламировал: — «Лючия Джойс — истинная дочь своего отца. Она унаследовала от Джеймса Джойса его увлеченность, энергию и — хотя пока нам еще неизвестно, в какой степени, — его гениальность». — Он остановился и двумя пальцами, потемневшими от табака, прикоснулся к только что тщательно набриолиненным волосам. — Твое выступление было поразительным. Такой потрясающий ритм и в то же время эфемерность… Я снова думал о радугах. — Баббо на секунду прикрыл глаза, словно вспоминая минувший вечер, и снова открыл их. — Что еще говорит о моем чаде газета — с чьим авторитетом, несомненно, никто не осмелится поспорить?
— Тут сказано: «Этот дебют сделал ей имя в Театре Елисейских Полей, этом главном храме авангардного танца в Париже. Она танцует дни напролет — репетирует с труппой, занимается хореографией или просто танцует сама для себя.
Когда же Лючия не танцует, она придумывает костюмы, разрабатывает цветовые комбинации и эффекты. Вдобавок ко всем своим прочим талантам она говорит не меньше чем на четырех языках — и бегло! — и к тому же обладает весьма выразительной внешностью: это высокая, стройная, невероятно грациозная красавица с каштановыми волосами, уложенными в прическу «боб», голубыми глазами и чудесной фарфоровой кожей. Мы в восхищении!»
Я швырнула газету на диван и принялась вальсировать по гостиной, ярко, эффектно, экспрессивно. В моих ушах все еще звенели аплодисменты, эйфория пьянила меня.
Я подняла руки и закружилась, проносясь мимо столь любимых баббо портретов его предков в золоченых рамах; вокруг сложенных в стопки томов энциклопедии «Британника», которые порой служили табуретами льстецам баббо, когда они собирались, чтобы послушать, как он читает; мимо маминых папоротников в горшках…
— Весь Париж читает про меня, баббо. Про меня! И… — Я остановилась и погрозила ему пальцем. — И тебе стоит поостеречься!
Баббо скрестил ноги и лениво откинулся на спинку кресла, наблюдая за мной. Он всегда наблюдал за мной.
— Сегодня поужинаем в «Мишо». И будем пить за тебя и праздновать твой успех до самого утра, mia bella bambina. Пригласи свою американскую подругу-танцовщицу, пусть она украсит наше общество своим присутствием. А я приглашу мисс Стейн. — Он снова пригладил волосы, на сей раз с озабоченным видом. — И еще, я полагаю, тебе следует позвать того молодого человека, что сочинил музыку.
— Да, я скажу Эмилю… мистеру Фернандесу. — Мое сердце подпрыгнуло, я поднялась на цыпочки и сделала пируэт — один, второй, третий, а потом упала на диван.
И тут же взглянула на баббо — заметил ли он, как участился мой пульс, когда он упомянул Эмиля? Но он опять закрыл глаза и играл с усами, прижимая кончики к лицу указательными пальцами. Интересно, мелькнуло у меня в голове, думает ли он сейчас о мисс Стелле Стейн, которая делает иллюстрации к его книге, или прикидывает, помадить ему усы или нет перед тем, как мы отправимся в «Мишо»…
1Баббо (ит. babbo) — папа.
2 Моя красивая девочка (ит.).
