Что мне делать, миндальный посох?

Как гнездо из папье-маше,

покидают галльские осы

всё, что было в короткой душе.

Я молчал на твоих страницах,

если камень ещё не пел.

Вот и дерево мне не снится,

видно, воздух над ним сгорел.

Вот и воздух не догорает,

видно, камень его не пьёт.

Тот, кто сам себя убивает,

слишком долго потом живёт.

По дороге в холмистый Павловск

я насвистывал впопыхах

ту мелодию, что обрывалась

только пулей в кадетских мозгах.

Кормят белок велосипедисты.

Кифареды там, где покой.

Песни Шуберта пальцами Листа

объясняются с млечной трухой.

Жаль, играют их гимназисты

с непоставленной левой рукой.

Мне мерещится таянье льдинок

и кошачие жесты перил.

Чья в нас память, воздушный инок,

самых лучших ещё могил?

Вечер русского междуречья

дожевала кремлёвская вша.

Даже снег оказался предтечей

тех, кто будет дышать не дыша.

Если ведаешь то, что не знаешь,

для кого эти песни без слёз?

Подожди… Ты куда пропадаешь?

Я не помню, что будет всерьёз.

И слова выпадают, как зубы,

просто крошатся по чуть-чуть.

Слышишь… в Павловске медные трубы