Коллаж: ГодЛитературы.РФ, иллюстрация к произведению Н. В. Гоголя «Ночь перед Рождеством» украинского художника Константина Лавро
Михаил Бурляш. «С пряниками к Гоголю»
Однажды в Питере имел я неосторожность спрятаться от зноя в тени памятника Гоголю на Малой Конюшенной, после чего жизнь моя круто изменилась. Стали происходить занятные вещи: то свиное рыло чудится в кабинете крупного чиновника, то пятачок вместо носа у известного политика. А то и вовсе чертовщина - иду на свидание к девушке с личиком ангельским и вижу, как за ней хвост тащится. В общем, непотребство полное. Жить невозможно стало - во всем двойное дно вижу, каждую черную мыслишку рядом живущих осязаю. Полное мракобесие, в общем.
Понял я, что без Гоголя не обошлось. Подшутил надо мной писатель. Только мне от его шутки жизнь поперек горла стала.
А тут случилось по гоголевским местам поколесить. Сначала Полтаву проехал, потом Чернигов. Оттуда свернул на Нежин, да приключилась оказия. Выехал на дорогу, а мне курица под колеса летит. Я по тормозам, машина в сугроб. Выхожу, вокруг сумрак, дорога пустынная, курицы нет никакой. Только невдалеке старушка стоит. Решил подвезти бабушку; ей как раз в Нежин оказалось. Едем, молчим. Вдруг спрашивает: «По делам к нам али как?» А я и не знаю, что ответить. Молчу, смотрю, как ветлы придорожные ветвями костлявыми машут.
Старушка за свое: «Знамо, куда тебе надобно, правильно едешь. Только без гостинцев не будет тебе дороги, да и рано. На Рождество ехай, перед святками».
Я онемел, баранку кручу да помалкиваю. А бабулька командует: «тут притормози», «повертай за развалинами», «налево». Так и привез ее. Зашли в дом, она говорит: «Смотри и запоминай. А под Рождество приезжай сызнова. Как свечереет, встань у мово дома и слухай, где колядки первые запоют. Туда и иди». Засуетилась, тесто со жженым сахаром замесила, баклушу меда зачерпнула, изюма кинула, перемешала, в плошку выложила и в печь поставила. По избе потянуло сдобой, а она все говорила, чего и как класть в тесто, да как форму вытесать. Провожая, дала горячий пряник и шепнула: «Всегда особливо любил Николенька медовые пряники. Ты уж меду-то не жалей…»
Близилось Рождество. Заляпав накануне холостяцкую кухню медом и мукой, с трепетом ехал я по знакомому маршруту. Сделал все, как старушка велела, и за час до полуночи оказался перед флигелем. Толкнул дверь, пошел наугад к свету. В большой комнате за конторкой стоял невысокий длинноволосый мужчина в брюках, заправленных в сапоги, в зеленом бархатном жилете и светлой рубашке. Я кашлянул. Мужчина повернулся, и я узнал знакомые с детства ироничные черты; кривой тонкий нос и темные глаза, смотревшие пытливо и грустно. Разгладив рукой короткие усы, мужчина улыбнулся, и лицо ожило.
- Вы как раз поспели, - сказал он добродушно, как старому знакомцу. - Только с дороги? Счастливец! Люблю дорогу! Чаю? Сам делал, на манер того, как подают в кафе Anglais, с маслом и прочими атрибутами.
И действительно, на конторке рядом со свечой стояла большая чашка, из которой валил ароматный парок.
- Спасибо, - выдавил я с усилием, - мне поговорить бы с вами. А вернее, с просьбой я…
Достав из-за пазухи сверток с пряниками, я поспешил его развернуть, наполнив комнату медовым духом.
- Что это? Пряники? Медовые? - Гоголь (а это был он!) бросил на конторку перо и заметно оживился: - Что ж, за пряниками и беседа добрее. Стало быть, с вопросом ко мне…
Весь сочельник мы проговорили под чаек и пряники. А когда был съеден последний, в окнах забрезжил рассвет и Гоголь вернулся к конторке. Меня он боле не замечал, уйдя в таинство рукописания. А я вышел в мороз, ясно понимая, что на зеркало неча пенять, коли рожа крива. И какая бы чертовщина ни происходила вокруг, перемены надо начинать с себя.
