Беги, Павлик, беги!

Текст: Павел Басинский/РГ

Фото: Анна Исакова/Пресс-служба Госдумы РФ/ТАСС

В издательстве АСТ (Редакция Елены Шубиной) выходит новый роман известного прозаика, а сейчас и ректора Литературного института Алексея Варламова "Душа моя Павел", ранее опубликованный в журнале "Октябрь". Начало 80-х годов ХХ века, абитуриенты и студенты первого курса МГУ, отправленные на знаменитую советскую "картошку"... Какие умонастроения были у этих юных людей, начало профессиональной деятельности которых как раз пришлось на развал СССР? Что они думали, о чем мечтали?

Я с наслаждением читал твой роман! До боли мне знакомые идеологические тренды советского "застоя": "евреи" и "русопяты", анекдоты про Брежнева, КПСС, смелые в своем кругу, маниакальные поиски стукачей в своем же кругу... Ты был на картошке от МГУ под Можайском, я под Волоколамском от Литературного института, который ты сейчас возглавляешь. И там было то же самое. Думаю, у этого романа должно быть много благодарных читателей. Но… Помню твою повесть в "Знамени" в начале 90-х "Здравствуй, князь!". Мальчик из северной глубинки приехал покорять Москву, те же 80-е годы, филфак, сопротивление "режиму", споры между студентами... Название - цитата из Пушкина, как и "Душа моя Павел". Ты что-то не договорил двадцать пять лет назад?

Алексей Варламов: У меня с романом вышла в высшей степени странная история. Я быстро, играючи его написал и был готов нести в издательство, но вдруг почувствовал, что текст меня не отпускает. Каждый день в течение многих месяцев я находил, вычеркивал, добавлял что-то новое... И даже сейчас, когда он опубликован, мне все равно хочется его дописывать. Что касается "Здравствуй, князь!", "Душа моя Павел" в каком-то смысле попытка диалога, спора с "Князем", и герой той давней "сентиментальной истории" эпизодически появляется в нынешнем романе, но он Павлика Непомилуева не узнаёт. Не могу сказать, почему, но не узнает и точка, хотя тот-то его помнит прекрасно. И диалога нет. Возможно, это происходит от того, что мы легко можем вернуться в прошлое и попытаться вспомнить его, но способны ли узнать самих себя, если нам вдруг покажут, что с нами станется через двадцать пять лет? Разница между двумя северными мальчиками, приехавшими из глубинки "покорять" Москву, это в том числе и разница между мной нынешним и тогдашним. И если с советской системой для меня в ту пору все было ясно и я был готов, как Саввушка из "Князя", ее клеймить, проклинать, мечтать о том, что она однажды сгинет, то теперь хочу просто ее понять и… сказать ей спасибо.

Жизнь ли изменилась, мои ли представления о ней, но не склонен я судить прошлое и называть его безвременьем,

хотя с удовольствием пишу и о тех, кто на него яростно нападал, и о тех, кто не менее яростно защищал.

Твой герой, Павлик, в конце романа куда-то "бежит". Куда ж он бежит? Пора бы уже и добежать... Я так понял, что Непомилуев - совокупная душа всего советского народа, той самой новой "общности", по сути новой "интернациональной нации", сейчас забытой, но существующей как некий оскорбленный призрак, который еще себя покажет. В конце романа наставник Павлика, генерал из закрытого научного военного городка, говорит: ты послан в Москву нами, ты наше "целеполагание". Не понял. Переведи...

Алексей Варламов: Я интуитивно чувствую, что опекун моего главного героя должен сказать ему в напутствие именно эти слова. Он как будто стремится продвинуть, забросить сына погибшего друга как можно дальше и выше, потому что

Павлик - это их оправдание, осуществившаяся мечта, удавшийся советский человек.

Павлик инфантилен, но добр душою, чист, свободен и, как блоковский скиф, сзывает изверившуюся, разваливающуюся, изъеденную лицемерием страну на братский пир труда и мира. Он дает ей последний шанс, не догадываясь о том, что его все равно не послушают и ему еще придется пережить распад его возлюбленной Родины и сокращение прекрасной географической карты, которую он выучил наизусть и повсюду с собой таскает. В противовес антиутопиям, обращенным в будущее, я пытался написать утопию о прошлом.

Один из критиков написал, что название "Душа моя Павел" нужно понимать буквально. Так?

Алексей Варламов: Ну нет, с этим я едва ли соглашусь. Моя душа такой цельной и прекраснодушной, прости за тавтологию, не была, и скепсиса, разочарования, недоверия, обид в ней было много, да и сейчас остается.

Есть мнение, что форма традиционного романа "устала". Время другое, новый язык, новые ритмы, новые медиа. Мне тоже иногда кажется, что русская литература заперлась в комнате и отказывается проветривать помещение - не дай бог рукописи сквозняком со стола сдует...

Алексей Варламов: Я стойко придерживаюсь мнения, что люди пишут не "зачем", а "почему". Волнует их что-то, вот они и пытаются перевести свою тревогу в слова, у кого как получается. И я пишу, как мне пишется, и если при этом получается уставший или устаревший по форме социально-психологический роман, значит, так тому и быть. И потом все новое и так неизбежно входит в нашу кровь. Мы все своим временем отравлены, а намеренно что-то выдумывать, пользоваться искусственными приемами - какой в этом прок?

В декабре будем отмечать 100-летие Александра Исаевича Солженицына. Сейчас происходит оголтелая травля Солженицына в соцсетях как "изменника Родины", "разрушителя СССР". В твоем романе Непомилуеву дают прочитать "Архипелаг ГУЛАГ" под обложкой "Острова сокровищ" (иронию оценил!). И его советская "душа" испытывает когнитивный диссонанс...

Алексей Варламов: Если ты помнишь, моему "дремучему" герою был выдан деканский блокнот для записи новых слов. Эти он обязательно запишет...