Текст: Александр Беляев *
Коллаж: ГодЛитературы.РФ
Георгий Свиридов (1915—1998) — редкий пример «серьезного» композитора XX века, нашего современника практически, который сумел написать хит. И не один, а два. Кто не знает «Метель» и «Время, вперёд»?
Последней пьесой, написанной еще в 30-е годы, много лет открывалась программа «Время». Говоря по-современному — главный хит прайм-тайма с практически 100%-ным рейтингом. Это не говоря уж о «просто» сочинениях, которые игрались и в СССР, и за рубежом. И музыка к кинофильмам.
То есть всесоюзная известность, слава, Сталинские премии, авторские гонорары и почести — завидная судьба, казалось бы. Однако Свиридов от первого лица — это нечто совершенно другое. И абсолютно неожиданное.
Человек сомневающийся, рефлексирующий. Не только не винтик системы, но даже наоборот — диссидент диссидентов. Если в первых дневниковых записях 60-х он больше рассуждает о музыке (что само по себе очень интересно и крайне познавательно), то к 90-м — о политике, обществе, скорой погибели русского народа.
Конечно, он тенденциозен. Некоторые темы, вроде «додекафонистов проклятых» и уничтожения русской хоровой культуры, встречают читателя почти на каждой странице и, честно сказать, сильно утомляют. Но сборник — подготовленный племянником композитора Александром Белоненко — прекрасно читается. Сразу подкупает отношение к слову. Литературные таланты у музыкантов встречаются нечасто, они в основном отделываются пошлым «словами не передать» или «музыка — интернациональный язык».
Для Свиридова Слово — это главное и первое; музыка — язык, но — национальный.
«Слово и музыка, литература и музыка, музыкальное произведение может существовать только тогда, когда оно добавляет нечто к стихам или литературному сочинению. Иждивенчество: комиксы — вульгарный вкус и тон. …Неточная, очень неожиданная и оригинальная рифма, которую теперь во множестве употребляют современные поэты, от какового употребления она становится либо заезженной, либо вычурной. …Задача композитора совсем не в том, чтобы приписать мелодию, ноты к словам поэта. Здесь должно быть создано органичное соединение слова с музыкой. В сущности, идеалом сочетания слова и музыки служит народная песня».
В этой записи 1975 года много про кредо Свиридова. «Современные поэты» - это в первую очередь Андрей Вознесенский, к которому композитор испытывал устойчивую антипатию («Мысли — бедные, жалкие, тривиальные, при… желании быть оригинальным»).
Духовных врагов — множество, в оценках их творчества композитор не стесняется. Из театра это Олег Ефремов и Юрий Любимов («этот дерьмовый театр» на Таганке). Из науки и общественной жизни «Физик Сахаров», иногда именуемый зловеще «Доктор Сахаров», это — убийца практически. В музыкальном мире — Родион Щедрин, Андрей Петров, Геннадий Рождественский («халтурщик»). И, конечно, какие-то «додекафонисты», которых всюду тщательно насаждают. «Ныне государство насаждает государственное шенбергианство»; «Музыка шенбергианцев — какие-то вышедшие из моды джинсы». Это две близкие записи 1989 года, когда, казалось бы, все уже с последователями Арнольда Шёнберга разобрались — ну не стала додекафония популярной и даже просто известной (за исключением нескольких значительных произведений Шёнберга и Берга. К последнему, кстати, Свиридов относится неплохо — потому что у него не всё додекафония, есть и мелодии). В 50-е главным поп-авангардным течением стал минимализм, о котором во всей книге ни одного слова и ни одного упоминания по касательной.
Вообще интересно то, чего в дневниках нет. Казалось бы, такой творец должен ненавидеть всякий рок и эстраду. Он, конечно, презирает масскульт, но как-то в общем, в целом. Скажем, Владимир Высоцкий — это «блатарь». Из поп-звезд ровно один раз упоминается вскользь ровно одна Пугачёва (так вот, без имени, как нарицательное). Аж в 1991 году Свиридов, наконец, «наехал» на The Beatles, «исчадий ада»; но в сноске Белоненко пишет, что вообще-то в 70—80-х композитор не без интереса слушал западную рок-музыку по радио, а творения Леннона — Маккартни чуть ли не любил. Но тут на дворе 1991 год, хлынул с Запада поток мутного масскульта, а The Beatles вроде как его прародители (с этим не поспоришь) — так что получите по сусалам! Современные «враги» перечисляются тщательно, иногда с пометкой «вспомнить ещё». Но Свиридов нигде не публиковал свои записи. А копил в дневнике, видимо, для истории, для небесной канцелярии.
С живыми и недавними классиками тоже всё сложно. Игорь Стравинский вообще дивное определение получил: искусственный соловей. Хотя в другом месте о балете «Петрушка» Свиридов пишет с любовью и болью. Сложное, неоднозначное отношение к Шостаковичу-творцу при безоговорочном принятии его таланта. Сложное отношение к Шостаковичу-человеку: тот и официальный музыкант «номер один, когда нет номера два и три», и в то же время —
«Жизнь Шостаковича — это жизнь борца. …Я хотел бы прежде всего сказать о его непреклонном мужестве, вызывающем глубочайшее уважение. Мягкий, уступчивый, нерешительный подчас в бытовых делах — этот человек в главном своем, в сокровенной сущности своей был тверд как кремень. Его целеустремленность была ни с чем несравнима».
С поэтами — а мы помним чуткость грамотного, начитанного Свиридова к слову — совсем всё неожиданно. Начинает вроде бы с безобидного тезиса в духе Капитана Очевидности: Есенин — поэт народный, а Пастернак — более интеллигентский. Не его вина, просто так получилось. Но потом читатель узнаёт, что ведь и правда, у Пастернака-то (да и Маяковского ненавистного) русский язык не совсем родной, Маяковский вырос в Грузии, а Пастернак, он — сами понимаете. Короче говоря, это русский язык не настоящий, но «интеллигентский (московско-арбатский) жаргон... представителей еврейской диктатуры, которая называлась диктатурой пролетариата». Ну вот и прорвало на антисемитизм. Кстати, при упоминании еврея, скрывающегося под псевдонимом, Георгий Васильевич всегда аккуратно приводит в скобочках настоящую фамилию. Вот не лень же помнить…
Но как странно после всех этих поверхностных антисемитских наездов читать в конце книги на странице 630 «Довольно винить во всем Е<вреев> …Каждый народ свершает свой исторический [путь] по высокому велению Судьбы, и бывает, что пути народов пересекаются так, что разойтись трудно, но разойтись надо». И в сноске к этому пассажу Александр Белоненко остроумно даёт цитату — нет, не из «Двести лет вместе» Солженицына, а из… основателя государства Израиль Давида Бен-Гуриона! Ср.: «Нельзя изменить обычаи, по которым живёт мир, но непременно следует изменить тот путь, которым идут евреи».
Анну Ахматову («б**** белогвардейская») к евреям приписать трудно, но этого и не требуется: симпатии поэтессы к «белым», от рук которых погиб отец Свиридова, скромный работник почты из Курской губернии, вызывают у него отвращение. Впрочем, даже не это главное. «В поэзии Ахматовой (весьма однообразной по стиху, по ритмике, несвежей по формам и словарю) скрыто нечто ущербно-порочное, что-то от дортуаров учебного заведения для девочек, где под ликом умильной благовоспитанности процветают … грязные дела».
Хочется протереть глаза: это точно про великую русскую поэтессу, а не про Земфиру какую-нибудь?
Как философ Свиридов рассуждает дедуктивно, от общего к частному. Противопоставляя культуру и цивилизацию (позолоченный унитаз как символ), он звучит как Шпенглер, предвещающий, правда, закат не Западного мира, а — постперестроечной России: русский «народ… на грани физического уничтожения». При всей ненависти к негативным влияниям Запада, Свиридов никогда не опускается до критики стран и народов. Никакого «загнивающего Запада». Это у русских проблемы, мы — плохие, порабощенные, раненые, порченые, мы — вырождаемся и гибнем…
Тезис: «Россия — это колония» как будто взят из статьи какого-нибудь интернет-публициста нулевых.
В конце 80-х композитор был практически поборником «копилефта», даром что тогда этого термина не было, и никто, кроме горстки сумасшедших компьютерщиков, не думал, что музыка может быть бесплатной. Но вот запись под заголовком «Незаконное дело»: «Гнуснейший вид паразитизма, поощрение бездельников и карьеристов — получение денег за исполнение музыки классиков». Вероятно, впрочем, под «классиками» здесь подразумеваются не Бах с Генделем, а те композиторы, на сочинения которых не истек срок действия авторского права — тот же Стравинский.
Когда Свиридов рассуждает о «современных рабах», к которым хозяева добры, он напоминает Герберта Маркузе. Казалось бы, где советский композитор, а где «новые левые»? Сюрприза нет — страниц двести спустя Маркузе упоминается со знанием дела. То есть читал, наверное, «Одномерного человека», как минимум.
Много известно музыкантов со столь широким кругозором?
Да, эта книга — пылает. И еще — она напрочь лишена нарциссизма. Свиридов нигде не жалуется, что про него не пишет пресса или его не показывают по ТВ. Он возмущается только тем, что всякие провластные и медийные родионы щедрины, критики и шёнбергианцы игнорируют («третируют» - любимое слово) его талантливых друзей-композиторов. Недвусмысленно намекая к тому же, что Союз композиторов СССР — гигантская коррупционная кормушка.
Но и без внутрицеховых, кухонных «разборок» — это очень печальная книга. Представьте себе пожилого больного человека, находящегося на ножах почти со всеми, особенно — влиятельными личностями. Талантливый композитор, мастер, интеллигентный человек чувствует себя как какой-то попсовый «герой одного хита».
Записывает еще в начале 80-х:«Стучусь в равнодушные сердца. До них хочу достучаться, разбудить их к жизни, сказать о ней свои слова, о том, что жизнь не так плоха, что в ней много скрытого хорошего, благородного, чистого, свежего. Но слушать не хотят, им подавай «Вальс» из «Метели»…»
* Александр Беляев — российский журналист, переводчик, музыкальный обозреватель
Ссылки по теме:
«Это были самые лучшие в жизни макароны», 04.06.2016
Как Шостакович заставил Сталина оправдываться, 25.09.2016
Барнс, Шостакович, шум времени, 26.09.2016
1917: жизнь на краю пропасти. Февраль. Сергей Прокофьев, 17.02.2017
Страсти по шестидесятым. Беседа с Соломоном Волковым, 08.11.2016
