Возмутительные книги

Текст: Михаил Визель

Фото: colta.ru

1. Александр Пушкин. «Гавриилиада» (1821). Юношеское хулиганство Пушкина, дорого обошедшееся ему в зрелые годы.

Эротическая поэма 1821 года, в блестящих, истинно пушкинских стихах иронично выворачивающая наизнанку евангельскую историю благовещения и непорочного зачатия, дойдя в 1828 году до властей, снова сулила автору, который только-только «помирился с царем», ссылку и тюрьму. Царь, получив от Пушкина личное покаянное письмо, вмешался и остановил дело, начертав на жандармской папке: «Это дело мне известно совершенно и закрыто». Первая полная публикация «Гавриилиады» в России произошла только после революции.

2. Николай Гоголь. «Нос» (1833). Что, казалось бы, в этой абсурдистской повести может быть «безнравственного»? Но первому цензору Гоголя показалось насмешкой над религией, что диалог майора

Ковалева с собственным носом разворачивается в Казанском соборе — и к тому же сбежавший нос, отказавшись занять свое Богом отведенное место, «набожно крестится». Сцену в первом издании повести пришлось перенести по cоседству - в Гостиный двор. Против насмешек над купцами цензоры ничего не имели.

3. Лев Толстой. «Власть тьмы» (1886). Гиперреалистическая пьеса Толстого о крайне неприглядных нравах в деревне на русском севере чрезвычайно понравилась сразу нескольким театрам, которые немедленно

взяли ее в работу, но вызвала ужас обер-прокурора Победоносцева и резкое неприятие начальника управления по делам печати Феоктистова. О постановке в публичных театрах не могло быть и речи — но чернушную пьесу о сожительстве с падчерицами и задушенных младенцах немедленно начали играть за закрытыми дверями интеллигентные любители, явно в пику властям. Цензурное разрешение на «Власть тьмы» было получено только 10 лет спустя. И с того времени пьеса не сходит с подмостков театров мира.

4. Антон Чехов. «Татьяна Репина» (1889). Одноактная пьеса, являющая собой как бы продолжение одноименной пьесы Суворина. Чехов описывает, как на свадьбу богатой помещицы и светского

хлыща прямо во время венчания является призрак обольщенной этим хлыщом актрисы — этой самой Татьяны Репиной. Чехов набросал пьесу, чтобы сделать приятное Суворину и преподнести ему лично, даже не предполагая предоставлять ее в цензурный комитет: воспроизведение на театральной сцене церковных таинств в то время считалось совершенно немыслимым. Пьеса более ста лет оставалась предметом кабинетного изучения чеховедов, отслеживающих с ее помощью, как развивалась поэтика Чехова. И лишь в 2002 году стала важнейшей составной частью прекрасного фильма Киры Муратовой «Чеховские мотивы».

5. Владимир Нарбут. «Алилуйя» (1912). Сборник нарочито грубых стихов с нарочито церковным названием (и страницами, специально набранными церковным шрифтом) был запрещен и уничтожен. Автору

грозила тюрьма — чтобы избежать ее, он уехал вместе с Гумилевым на пять месяцев в Абиссинию. А вернувшись, подпал под амнистию в честь 300-летия дома Романовых. Новый всплеск интереса к Нарбуту и его эпатирующей поэзии пришелся на начало 1980-х, когда Валентин Катаев, сделал его, сильно приукрасив, главным «злодеем» мемуарной книги «Алмазный мой венец». В наши дни сборник «Алилуйя», как и творчество Нарбута в целом, вызывает интерес лишь у специалистов по Серебряному веку.

6. Демьян Бедный. «Новый завет без изъяна евангелиста Демьяна» (1925). Грубейшая антирелигиозная агитка, в которой Иисус выведен сосредоточием всех человеческих грехов и пороков.

Немедленно после решения прагматической задачи развенчания авторитета церкви подобный цинизм вышел из моды и «придворный поэт Кремля» (по чисто гоголевской иронии настоящая фамилия Бедного — Придворов) лишился всех милостей и вынужден был даже распродавать свою богатейшую библиотеку, чтобы жить. Попытавшись в 36-м году исправить положение, он написал либретто оперы «Богатыри» о крещении Руси, но вышло еще хуже - его насмешки над религией были сочтены антипатриотичными.

7. Иосиф Каллиников. «Мощи» (1925–1927). Бичуя, в духе актуальной тогда антирелигиозной пропаганды, монастырский разврат, проживающий в Чехии автор так увлекся смакованием этого самого

разврата, что его книга была признана в СССР порнографической - и с того времени совершенно забыта.