Текст и фото: Андрей Мягков
Утро на non/fictio№22 начинается с конспирологии: Илья Яблоков, автор книги «Русская культура заговора. Конспирологические теории на постсоветском пространстве», целый час рассказывал о том, как устроена эта кухня. Впрочем, сперва модератор дискуссии, журналист Александр Плющев поблагодарил организаторов non/fictio№22 за то, что вся ярмарка «по сути превратилась в презентацию книги Киры Ярмыш»: напомним, презентацию книги о том, как задержанная девушка проводит в спецприемнике 10 упоительных суток, отменили перед самым стартом ярмарки; в итоге получилась отличная пиар-кампания.
Правда, не совсем ясно, по чьей инициативе получилась в большей степени – издательство и организаторы ярмарки усиленно кивают друг на друга. Именно в таких ситуациях – где никакой прозрачности не наблюдается - и рождается конспирология: «кому-то это выгодно», «кто-то за этим стоит» и прочие хиты, которые вы не раз слышали, а может и исполняли сами.
Проблема в том, что наш мозг – прирожденный конспиролог; его хлебом не корми – дай достроить между событиями связи, которых и в помине нет, и поверить в то, чего не существует. Этому когнитивному изъяну подвержены даже люди из академической среды: приснопамятный «план Даллеса» – известная конспирологическая фальшивка – в некоторых вузах на полном серьезе преподается как внешнеполитическая доктрина США.
Конспирология ответственна и за то, что в России не так гладко, как хотелось бы, проходит вакцинация: выработанное с советских времен недоверие россиян экспертному знанию, в том числе убежденность в коррумпированности медицинских институтов, и отсутствие в нашем обществе коммуникации между разными его частями привели к тому, что многие не хотят прививаться вовсе. Заметную роль в этом антипрививочном буме сыграл и долго не прививавшийся Владимир Путин, породивший тем самым кучу конспирологических теорий. «Если политический лидер не поставил прививку - и мы не будем ставить» - в нашем обществе, где «слухи определяют бытие», «недоверие – это часть игры», а конспирология распространяется именно «сверху», самими элитами, такая модель поведения работает безотказно.
По мнению Яблокова, полностью избавиться от вшитой в нас тяги к теориям заговора невозможно, но уменьшить их влияние на нашу жизнь вполне реально: для этого СМИ должны давать голос всем сторонам общественной дискуссии, а общество – развивать гражданские институты; в том числе очень важно, чтобы люди непосредственно ощущали на себе выборность властей и не жили с чувством, что от них ничего не зависит. Еще один шаг на этом пути: разработка курса медиакомпетентности для детей, который в современном мире поважнее алгебры будет.
После такого серьезного утра сразу же хочется отдохнуть душой, так что ноги сами несут на презентацию «Покрова-17» Александра Пелевина. Несут, впрочем, довольно медленно: в воскресенье на non/fictio№22 пришла уйма народу, и Гостиный Двор хоть и не трещит по швам, но местами все-таки потрескивает.
А у Пелевина там: вопросы-вопросы-вопросы. Модератор встречи Вадим Левенталь просит не стесняться, ведь поговорить с Александром тет-а-тет он может и у себя на кухне. «Вадим готовит потрясающие чебуреки», - добавляет Пелевин, одетый в привычный бежевый плащ. И с нескрываемым удовольствием отвечает на вопросы. Классический петербургский вопрос о коте я прослушал, продираясь в этот момент сквозь толпу, но кое-что для вечности все-таки запротоколировал:
- работа над новой книгой продвигается споро – «в кои-то веки» Александр решил написать план будущего романа. Главная тема, которая интересует писателя – тема предательства;
- Пелевин использует в работе «принцип Дэвида Линча» - что-то придумывает, но не объясняет эти символы даже самому себе;
- «метамодерн нужен, метамодерн сделает русскую литературу снова великой, голосуйте за метамодерн!»;
- «[Антон] Лапенко – лучшее, что случалось с видеоконтентом в России за последнее время»;
- «Стивена Кинга я люблю за то, что самые страшные книги у него получаются не о том, как неведомая [страшная] хрень…»
Смех, пауза. «Так, теперь мероприятие точно 18+», - говорит Вадим Левенталь. «Я правда не собирался», - с деланым смущением оправдывается Пелевин и продолжает: «Самые страшные книги у него о том, что люди могут вытворять с другими людьми».
Рядом две женщины отрабатывают обязательную программу: «Александр Пелевин? Он же Виктор...» Александр в этот момент по просьбе трудящихся передает привет зрителям, которые смотрят трансляцию на Ютубе.
Отдельный раздел этой дружеской посиделки – гастрономический. В книге "Карантин по-питерски", которую Пелевин написал совместно с Валерием Айрапетяном, Павлом Крусановым, Германом Садулаевым и Ричардом Семашковым, он описывал рецепт борща, но допустил фатальную ошибку. На non/fictio№22 пришло время исправляться: «не нужно добавлять свекольный отвар, он портит бульон». Ответ на вопрос, как же все-таки готовить плов, «чтобы получился плов, а не хрючево», оказался донельзя простым: нужно тщательно промывать рис, до кристально чистой воды. Окрошка - только на квасе, причем на темном – стоящий белый квас очень сложно найти в продаже.
С трудом вернулись к литературе: «Каждый писатель пишет одну книгу - у меня это книга про попаданца», «скоро фантастам будут звёзды нашивать, чтобы не путать их с большими писателями» и главное: «Может быть, я преувеличиваю свою роль, но в своих книгах я стараюсь это разделение на большую и массовую литературу стереть.<...> Ведь фантастика - это не жанр, это прием».
«Писательская слава пришла к тебе?» - задали Пелевину последний вопрос. «Слушайте, у меня взял интервью депутат Милонов», - ответил он под общий смех.
После Пелевина вновь хочется чего-то серьезного, а рядом, в битком набитом амфитеатре, как на заказ вещает Евгений Водолазкин. Тут-то и понимаешь, что социальная акклиматизация после анахоретства длиной в год окончательно завершилась: люди едва не дерутся за сидячие места. При этом Евгений Германович на протяжении всего часа стоит, медленно поворачиваясь вслед за микрофоном, который порхает от одного читателя к другому.
Сразу же отметили, что каждая его книга раньше была не похожа на другую; в последней же, «Оправдание острова», которую и презентовали на ярмарке, можно найти черты всех предыдущих. Водолазкин не спорил: «Это попурри из моих книг, знакомая музыка, исполненная совсем другими инструментами». Признал и отсылки к Салтыкову-Щедрину с его городом Глуповом: «Нельзя делать вид, что ты первый».
Литература, по мнению Водолазкина, меняется у нас на глазах, «всё больше включая в себя то, что мы называем нон-фикшн». Раньше места для вымысла не было, ведь для средневекового человека вымысел – это ложь, а ложь – это грех. Затем была эпоха вымысла, а сейчас «мировая литература устала от вымысла, литература стесняется своей литературности» - отсюда и поворот к документальности.
Раскрыл Водолазкин и другой страшный секрет: названия своих книг он придумывает не один, а вместе с Еленой Даниловной Шубиной, и с каждым годом они даются ему все труднее: так, у «Оправдания острова» было 50 или 60 вариантов.
Были истории о том, как литература влияет на реальную жизнь: сам Евгений Германович рассказал о том, как одна американская семья, прочитав перевод «Лавра», перешла в православие – а одна из читательниц поведала историю о том, как «Авиатор» помог ей пережить прошлогодний карантин. При этом Водолазкин и сам не всегда понимает, откуда у него берутся такие заразительные книги: и процитировал Маяковского, у которого «стихи возникали из невнятного гула». У Евгения Германовича этим гулом бывают «вроде бы формальные признаки: например, усталость от первого лица и желание написать роман от третьего».
Пока Водолазкин все это говорил, очередь за его книгами только росла. «Есть ли вершины, которые вы хотели бы покорить?» - задали очередной вопрос. «После эфира в «Вечернем Урганте» нет», - ответствовал писатель.
После презентаций книг Андрея Рубанова и Алана Мура, прочитать о которых вам помогут соответствующие врезки, воспринимать презентацию книги Гузели Яхиной «Эшелон на Самарканд» было уже трудновато – силы человеческие все-таки ограничены. Овеянная скандалами писательница во многом отвечала на что-то околоскандальное: «Если ваш поезд движется только той дорогой, по которой рассказывает об ужасах, которыми детей встретил Узбекистан, - это преступление», - заявила читательница, которой предки рассказывали о другом. Яхина ответила, что для нее «роман прежде всего о том, что в глубине у каждого человека всё-таки человеческое, а не животное» - и потому она не считает, что книга только об ужасах; в конце концов, именно благодаря этому «человеческому» дети и доезжают до пункта назначения.
Хотела бы Яхина, чтобы ее новый роман экранизировали? Конечно хотела бы, хотя и понимает, что из-за сеттинга бюджет должен быть очень солидным, что создает определенные сложности. Зачем Яхина пишет? Мотивация у нее очень личная: «больше узнать о своих бабушках и дедушках». Отсюда и интерес к исторической теме.
В камерном пресс-центре тем временем начинал свою лекцию Камилл Ахметов, сценарист, преподаватель Московской школы кино и отделения медиа НИУ ВШЭ. Формально, конечно, он представлял свою новую книгу «125 лет кинодраматургии. От братьев Люмьер до братьев Нолан», но фактически это была именно лекция: Ахметов сразу же заверил, что постарается кратко пересказать книгу, «чтобы вам не пришлось ее читать». Кинолюбов собралось немало – больше, чем оказалось стульев в помещении, – так что даже после того, как спикер отдал слушателям «свои» стулья, порядочная часть аудитории осталась стоять.
В итоге пришедшие узнали много всего о нелинейной драматургии, за которую Тарантино и получил в свое время Золотую пальмовую ветвь (впрочем, задолго до «Криминального чтива» тот же фокус провернул Тарковский в «Зеркале») и о том, как в кино уже больше сотни лет борются между собой аттракционность и искусство. А еще то, что даже в самых передовых в плане драматургии фильмах нет ничего такого, что уже не вытворяла бы литература: «Ничего круче литературы в принципе нет».
Под эту успокоительную мысль – ну и под истошные крики чтецов с Кубка Кикиморы, которые старались как можно громче проорать в микрофон стихотворения Дмитрия Александровича Пригова – я и покинул Гостиный Двор.