Текст: Анна Жучкова
Почему проект называется "Бахрома"?
Литература не портится. То, что кажется «её разложением – преобразует литературную систему» (Ю. Тынянов). Возьмем для наглядности структуру ДНК: две спирали, закрученные вокруг воображаемой оси и соединенные между собой, схематично отображают движение элитарной и массовой литературы и их связь.
Элитарная литература творится гениями, опережающими время: их язык и идеи непонятны современникам. «Многие драматические произведения самого Шекспира были забракованы как образцы “варварского искусства”»* . Спустя время сделанное гением становится понятнее, его называют «нашим всем» и включают в школьную программу. Тогда его художественный метод перестает быть экспериментальным и спускается в массовую литературу. А высокая начинает поиск новой выразительности. «Понятие «высокого» и «низкого» изменяется из эпохи в эпоху, так пушкинская проза, бывшая в своей системе литературы «трудной», служит теперь примером «легкой» (Тынянов).
Массовая литература не только тиражирует успешные приемы, но периодически выбрасывает из своих недр протуберанцы в сторону высокой: «...из мелочей литературы, из ее задворков и низин вплывает в центр новое явление» (Тынянов).
Это можно наблюдать: на наших глазах элитарные жанры исторического и филологического романа спустились к формульной прозе (Г. Яхина, Е. Водолазкин), а автофикшн и литература док устремились в центр; литературная речь обновляется за счет разговорной (Р. Сенчин, А. Козлова), и поэзия переживает очередной этап прозаизации (Д. Данилов и др.).
Большая литература, потерявшая героя и разучившаяся рассказывать историю, учится сегодня у массовой: «Писатели, начинавшие как представители «жанровой литературы», все чаще стали попадать в круг «премиальных» авторов. М. Степнова, писательница с беллетристическим почерком и установкой на «женский» адресат, постепенно движется к социально-историческим обобщениям» (Е. Шарыгина). На грани жанра работают А. Рубанов и Ш. Идиатуллин. Через хоррор к реализму идет Д. Бобылева. Решая философские вопросы современности, М. Лабыч и Т. Калугина экспериментируют с приемами массовой прозы. Среди которых:
- яркие, чистые краски без подмалевки: «неясные отношения цветов порождают и неясное, вялое выражение» (Анри Матисс. Заметки живописца, 1908);
- аллегоричность и метафоричность, близкие сказочно-фольклорной традиции (массовую литературу сравнивают с фольклором и мифом);
- схематичность героя, очерченного несколькими линиями, без нюансов и описания «юбки мадам Воке» на нескольких страницах. (Чем проще образ героя, тем легче читателю соотнести себя с ним.)
Говорит ли эта проза о настоящем живом человеке? Да, но не через правдоподобие формы (это устаревший прием), а через символические детали, фантэлементы, реминисценции, суггестию и проч. Коммуникативная парадигма художественности требует не правдоподобия, а сотворчества: эстетическое событие завершает читатель.
Роман Александра Пелевина «Покров-17» – образец такой новой прозы. Это гибрид жанрово-тематических канонов: фантастика, детектив, триллер, экшн, хоррор, который держится на приемах массовой литературы – схематичные персонажи, яркие, чистые краски, отсутствие нюансов, продвижение по сюжету за счет квестов, а не психологической проработки. Но есть здесь и литературная игра: аллегории, метафоры, символы, реминисценции, и серьёзный разговор о настоящем, и философская проблематика.
О масштабе задуманного свидетельствует уже эпиграф, из Егора Летова: «...И пусть нас мало - нас всегда было немного - но именно мы двигали и движем историю, гоним ее вперед по сияющей спирали. Туда, где времени не было, нет и не будет. В ВЕЧНОСТЬ. Так не позорьте же себя и свое будущее. Встаньте!»
«Я знаю, как победить смерть. Меня зовут Андрей Тихонов», – говорит главный герой. Имена в романе, как и многое другое, узнаваемы. Тихонов – советский и российский полузащитник и нападающий. Кайдановский – актер, сыгравший сталкера в одноименном фильме. Вставки о событиях 41-го года стилизованы под лейтенантскую прозу. События в закрытой зоне «Покров-17» – под позднюю советскую фантастику.
Всего в романе четыре мира, плюс один альтернативный. Первые два сосуществуют в 1993 году: это реальная Россия, с танками, Ельциным и осознанием катастрофы; и объект Покров-17, где происходят фантастические события типа наступления абсолютной мглы, остающихся после нее «угольков» и ширликов, ширяющихся этими угольками. Нелепо-смешные и жестокие, они напоминают героев фильма «Ширли-мырли», то есть россиян образца девяностых... События в Покрове-17 и России-1993 запараллелены: чем интенсивнее периоды тьмы и смелее ширлики, тем тревожнее на большой земле. Причем автор дает понять, что ответственность за будущее – на тех, кто в Покрове. «Наша страна рухнула. Про нас все забыли. Здесь уже начинается полный бардак. То бандиты, то эти уроды из «Прорыва», которые хотят выпустить всех отсюда… Вы понимаете, что будет, если отсюда всех выпустить? Вы видели, что здесь происходит?»
Следующие два мира из 1941 года – это военные действия на том месте, где теперь находится Покров-17, и книга Андрея Тихонова о них. «Всегда казалось, что в этой героической сказке о великой войне нет ни слова правды. Это не так. Эта книга – самое правдивое, что я когда-либо писал». Страницы о 41-м годе тоже правдивы. В них веришь, в этих парней, что погибли у церкви Покрова Богородицы в 41-м, – погибли за будущее, за нас.
Пятый мир не реален – это видения главного героя. Время от времени он видит какого-то деда, который живет в Москве 1993 года с женой и внуком и хочет приехать к храму Покрова Богородицы, где в 41-м шли бои. Сбудется не сбудется и что за дед, станет известно только в самом конце. «Что является возможностью, а что действительностью? Это зависит только от того, в каком мире находимся сейчас мы».
Начинается роман осенью 93-го года, когда пятидесятидвухлетний журналист Андрей Тихонов едет на закрытый объект Покров-17, информация о котором недавно просочилась в СМИ. Несмотря на волнения в стране, охраняется объект по-прежнему строго. Так что проникнуть туда журналисту удается лишь... без сознания.
Далее череда вопросов к герою и автору. Зачем Андрей Тихонов выпихивает труп майора ногами и бросает на обочине? Почему у главного героя нет биографии и жизненных принципов, а есть только страх за собственную шкуру и «Жигули», которые он любит, как Акакий Акакиевич шинель? Кульминация романа, кстати, будет связана с их потерей:
«Это крах, это конец... В эту минуту мне показалось, будто Покров-17 вобрал в себя все самое отвратительное, что есть сейчас в нашем жалком и угасающем времени, всю мерзость нашего бытия, весь упадок и разруху. Как сходятся лучи солнца под лупой, чтобы разжечь огонь, так и это место сконцентрировало в себе всю гадость нашей эпохи. Я видел умирающие деревни, остановленные заводы, нищих стариков и старух - здесь все это будто сошлось одной чудовищной карикатурой».
Нереальный герой, пустой, нежизненный, не бывает таких 52-летних мужиков? Да, так и задумано. Недаром тут разные миры. А концу книги он еще словно бы молодеет, по эмоциям и реакциям приближаясь к парням, погибшим здесь в 41-м. Боль, страх и смерть словно протягивают руку из 41-го года в 93-й, а по сути, сегодняшним нам: «есть мы – борцы за светлое будущее... А есть недочеловеки, враги, которые как бы, понимаешь, и не люди вовсе. А раз не люди, их можно спокойно убивать и сжигать живьем. А когда все вокруг начинают так думать, ты тоже этому поддаешься».
Страх, боль и ненависть – сильные чувства. Они подчиняют человека. Отравляют все вокруг. Им легко поддаться и получить взамен силу и мощь:
«Я умер много лет назад. Меня убили на войне... Я темнота. Я абсолютное поглощение светового потока... Меня отгородили от мира колючей проволокой и армейскими блокпостами, но я вырвусь на волю. Я сильнее этого мира. Сильнее всего на свете. Так громко ревут сирены, и так темно вокруг, но я и есть эта тьма, я и есть эти сирены, я этот город, непроглядно черное небо, отравленный слепотой воздух».
Поддаться страху и ненависти – простой путь. Только он ведет к миллионам «убитых задешево» – с обеих сторон. Так лидер протестного движения, «Старик», призывает местных жителей сразиться с охраной и прорваться на большую землю, чтобы не превратиться в ширликов и не умереть. Проблема только в том, что заразу черного покрова жители понесут с собой. И всю Россию накроет провалами в тьму и смерть.
«Я не верю в политические движения, я верю в личное движение, в движение души... политическое движение есть форма уклонения от личной ответственности за происходящее... И нет ничего хуже для человеческого сознания замены метафизических категорий категориями прагматическими, этическими и социальными» (“Писатель – одинокий путешественник...” Письмо в “Нью-Йорк Таймс”, отрывок, 1972 г.).
Или А. Долгаревой: «Баррикады сейчас проходят не по линии политических предпочтений. <...> Враг – не тот, кто не разделяет вашу политическую позицию. Враг – человек, призывающий к увеличению ненависти»*.
Нормально бороться за права своего «я», либеральные ценности и достаток. Но только этого мало. Масштаб человека больше. Он включает и то, что выше одной человеческой жизни – измерение духа, где ты не для себя, а для всех.
Очень похож на роман Пелевина фильм И. Апасяна «Граффити» (2006): через игру со штампами массовой культуры он приводит зрителя к катарсису – к мысли, что есть измерение духа, где все мы вместе. Студент-художник, отправленный на практику в «Мухосрань», нанят местными авторитетами запечатлеть их на стене клуба. Но пишет он в итоге не их, и не диплом, а мужчин поселка, погибших в ВОВ, Афгане, Чечне: местные несут и несут ему фотографии родных. И вот во всю стену клуба – лица «святых»: мужей, сыновей, отцов... «Никогда над моей работой не плакало столько людей. Да и вообще ни хрена никто не плакал».
Через детектив и экшн, зомби и людей на паучьих ногах действие стремительно движется к финалу, чтобы в итоге выйти к разговору об ответственности и смерти.
Сколько ни заботься о благополучии «я» и социальных свободах, все равно придет смерть и воздаст каждому по вере его. Если ты верил только в «я», то ждет тебя черный покров – «абсолютная темнота... не просто отсутствие света, это полное отсутствие всего».
Но когда принимаешь измерение духа – и смерть как высшее выражение его, когда не видишь в ней врага и в другом человеке врага не видишь – ибо «каждый единый из нас виновен за всех и за вся на земле... каждый за всех людей и за всякого человека» ("Братья Карамазовы"), – когда выбираешь, если придется, смерть осознанно, – ради другого, ради других, ради вечности, то страх и ненависть уходят. И начинается... будущее.
Мы решили назвать наш проект «Бахрома», взяв на себя таким образом смелость буквально перевести важнейшее для современной англоамериканской культурной жизни словечко fringe. Именно так называются спектакли, музыкальные альбомы, книги, не ставшие мейнстримом, но создающие питательную среду для него. Чем гуще и качественнее эта бахрома – тем добротнее основная ткань. Каждый месяц, несмотря на все трудности, на русском языке выходят десятки новых художественных произведений. А если прибавить к ним те, что публикуются в толстых литературных журналах (не говоря уж о литературном самиздате), то счет пойдет на сотни. Между тем в «зону особого внимания» пиарщиков и маркетологов, отвечающих за раскрутку и продвижение, попадают лишь единицы – за что их трудно упрекать, ибо количество рук их не безгранично, в отличие от количества выпускаемых книг. Раньше эти «ножницы» вполне эффективно компенсировало «сарафанное радио», но с тех пор как оно переехало в телеграм и подобные платформы, настройка его заметно сбилась. Мы попросили Анну Жучкову делать обзоры новых русских книг, не попадающих обычно в поле внимания обозревателей. К величайшему их сожалению, – но и они не стрекозы с фасеточным зрением. Хотим особо подчеркнуть: это не история про жемчужные зерна в известной куче. Это скорее другая известная история – про то, насколько мы ленивы и нелюбопытны.
