Текст: Иван Родионов, член Большого жюри "Нацбеста-2021"
Михаил Гиголашвили, «Кока». Издательство АСТ, Редакция Елены Шубиной, 2021 год
750-страничный роман Михаила Гиголашвили уверенно прошёл в Короткий список "Национального бестселлера-2021", набрав 10 баллов у Большого жюри – больше, чем любая другая книга. И теперь поборется за главный приз.
Говоря об этой книге, немного усложним задачу: представим, что никакого "Чёртова колеса" (книга Михаила Гиголашвили 2009 года, ряд героев которой действует и в "Коке") не существует. Чтоб не было искушения ностальгией - это раз, и чтоб воспринимать "Коку" как совершенно отдельное произведение - это два. Порой помогает: понятно, что вторая часть киношной версии "На игле" не работает в отрыве от великой первой. Здесь же ничего такого нет - "Коку" можно смело читать и тем, кто никогда о ее авторе не слышал.
К слову, миры Михаила Гиголашвили и персонажей "На игле" пересекаются - не жанрами даже, скорее, художественным языком: и там, и там не агитка на тему "жуть-смерть-наркотикиплохо" (всяких таких реквиемов всегда было предостаточно), но повествование страшное и в то же время весёлое, даже озорное.
Озорство начинается с эпиграфа. Оказывается, "акула лишена плавательного и, прекратив хоть на миг своё движение, утонет" - сообщает нам некий учебник "Физиология акул". Ладно, специализирующийся на акулах вообще, но на физиологии акул!
Кока по кличке Мазало (затейник, балагур, забавник, баловник, шалопут), простите за эту банальность - классический трикстер. Ему необходимо движение, без него он утонет. И в романе будет показана эволюция этого самого движения - от карнавального внешнего до напряжённого внутреннего.
Новое станет старым, а старое - новым, как говорится.
В романе три основные главы: рай, ад и чистилище - а также четвёртая, представляющая собой повесть Коки, освободившегося из тюрьмы. Рай и ад, возможно, перепутались и являются не тем, чем кажутся. Впрочем, обо всём по порядку.
Криминально-эмигрантское житие героя в вольном городе Амстердаме описано в главе "Рай". Рай - потому что вечный кайф - или погоня за ним, как в видениях. Вот в дебрях наркоквартиры чуть не умирает (и видит во время клинической смерти свиней) Лясик, вот путается рогами не жертвенный агнец, но раблезианский Баран. Люди-отломыши. Будет и настоящий (почти) Сатана - он всегда появляется эффектно... Но всё обойдётся - рай же.
Однако ложь и кайф - близнецы-братья, как говорит Лясик в начале книги. А Библия ясно говорит нам, кто отец лжи и, соответственно, кайфа. Потому зеркала кривые - у того же Лясика, например, наркотические наваждения вполне ставрогинские: кого-нибудь унизить, сделать что-то эдакое. Он шипит библейским змием в конце первой главы "Рая", предвещая недоброе: "Хорош-ш гаш-шиш... ашиш... шиш... иш-ш-ш-ш-ш" - тут читаются и насмешливо-обидный предикатив шиш, и ишь, междометие, как написано в словаре Ушакова, "со значением укоризны". Изгнание близко.
В раю нет категорий добра и зла, потому всё, происходящее рядом, Кока воспринимает как данность:
"Испытывал ли Кока ненависть или злость к Сатане? Нет. Он воспринимал его как явление природы, как дождь, гром, ветер, которые надо пережить; так, наверно, антилопы и буйволы воспринимают наличие хищников - с неизбежностью, с покорностью".
Итак, по самоощущению героя его амстердамские наркотрипы - сущий рай, но при взгляде на изломы его судьбы со стороны вспоминается известное: "Ты в аду, сынок!"
А ад?
Ад - российская тюрьма в только что распавшемся Советском Союзе, куда герой попадает за те же наркотики. Но для Коки заключение в чём-то становится раем - он чистится. Во всех смыслах - и от наркотиков, и от морока внешней "движухи".
В "раю" мы видим молодого человека, что называется, без руля и ветрил: он теряется, сомневается, плывёт по течению. В "аду" же он не просто выживает - он приходит к себе. И всё налаживается: успев даже побывать смотрящим по камере, Кока счастливо освобождается.
Акула эволюционировала.
Кстати говоря, зоологии в книге столько, что одобрил бы сам Николай Дроздов. В раю (на воле) - животные показаны изустно (о них рассказывают эпикурейцы Лудо и Йоп). В чистилище (клинике) - так сказать, наглядно (Кока и Массимо смотрят телевизор, показывающий исключительно канал Animal Planet). А уж в аду (тюрьме) этот самый Animal Planet вполне себе материализуется. Безо всяких отрицательных смыслов - чистая биология. Ах да, там ещё будут стихи Маршака про деток в клетке.
И про стихи. Какие маршаки-лебядкины в аду? А вот какие, доморощенные. Не могу не привести текст сочиненной одним сидельцем детской считалочки:
- Я отвезу тебя в Нижний Тагил,
- Где нет ничего, кроме тьмы и могил.
- В Нижнем Тагиле оставлю одну -
- Будешь от холода выть на луну.
- Сам не останусь, уеду назад,
- Там тебя волки однажды съедят.
- Это ужасный, безжалостный край,
- Так что не вредничай и доедай...
Что ж, выходит, что яркий рай - это эрзац-жизнь, а в аду, несмотря на внешние обстоятельства, можно жить полнокровно, через края: "В том, что ему хотелось, Кока всегда шёл до конца".
Свой карамазовский путь (со своей легендой о великом инквизиторе Каиафе) Кока пройдёт.
Да, забыл про чистилище. Что ж, оно на своём месте. Слово "чистилище" обретает несколько буквальный смысл - там тоже чистят, но пока только тело. Это клиника для наркозависимых. Всегда догадывался, что чистилище - это когда психологические тренинги и прочая эрготерапия; не жизнь, не смерть, а некое пограничное состояние.
Про легенду, написанную Кокой, нужно бы написать отдельно - столько там всего. Но если кратко, ещё в тюрьме Кока читает Библию, размышляет, почему народ иудейский всё-таки выбрал Варавву. Ответ сокамерника обескураживает: а если это был не народ, а воры, которые, естественно, "вписались" за своего?
Про это он после и напишет. И про то, что абстрактной тихой жизни для по-настоящему главного мало - нужно (прав был Достоевский) страдание, путь, то самое движение. Ведь "платят" не за краски-марки, а за энергию, причём не только кинетическую, но и потенциальную.
И напоследок - про язык. Кому-то языковое пиршество Михаила Гиголашвили может показаться избыточным. Мне же, наоборот, нравится, когда через край - как в недооцененном, на мой взгляд (и, не побоюсь этого слова, гениальном) романе "Тайный год", как в "Коке". А что уж говорить про евангельские сюжеты с элементами тюремного жаргона - похожее было у Пелевина, когда он пересказывал языком бандитов идеи Юнга и Фрейда, но там эффект был скорее юмористическим. А в "Коке" - серьёзно, и при этом уместно и ладно, с той самой библейской похабностью, по выражению Пушкина.
Говорят, толстый роман мёртв. Востребованы короткие: Тургенев победил Толстого. Если, так сказать, для ежедневного потребления, то да, так и есть. Оно и удобно: съел на ужин новую книгу Фредрика Бакмана или Салли Руни - и на боковую. А очередной портрет семьи (как вариант, поколения) на фоне эпохи действительно не нужен никому.
Но всегда появляются исключения, подтверждающие правило. Редко, но появляются - "Бесконечная шутка", "Благоволительницы", ещё некоторые. Без них никак - есть вещи, о которых впроброс сказать нельзя.
И Михаил Гиголашвили, думаю, знает об этом:
- - И как так жить? - вырвалось у него.
- - Так и живи. А что делать? Другой жизни нет. Эту живи, пока не сожрут. Надеяться надо - что ещё?