Текст: Иван Родионов, член Большого жюри "Нацбеста-2021"
Вера Богданова, «Павел Чжан и прочие речные твари». - М.: АСТ, редакция Елены Шубиной, 2021
О том, что сейчас вроде как есть культ некой "травмы", что из книг на тему "он-плохой-но-тому-есть-оправдание-его-обижали" впору сколачивать целый поджанр и Янагихара - пророк его, писать совершенно не хочется. Слишком много на этом зацикливаются. Но хорошие художественные книги отличаются от плохих в том числе и тем, что нет в них манифестов, устойчивых назойливых повторений авторского посыла - таких, что даже самый непритязательный читатель понимает: ему что-то впаривают. Мы, читатели, - народ простой, и обманываться сами рады. Потому, когда из истории наглядно-небрежно торчат суровые нитки авторских установок, становится обидно: разве многого просим мы? Убедительную историю да какую-то нейтральность, чтоб самим подумать-попереживать - делов-то. Только разжевывать не надо.
К счастью, в романе Веры Богдановой "Павел Чжан и другие речные твари" ничего дидактического нет. Если специально не искать, никакой травмы (в том самом общественно-культовом смысле) не найдёшь - как если не читать интервью Евгении Некрасовой, ни за что не догадаешься, что в "Калечине-Малечине" внезапно имеется феминизм (кстати, некрасовская Кикимора и богдановская Шваль кажутся обитателями одного инферно, или, как сейчас говорят, одной вселенной). Есть у этого, однако, и обратная сторона - автора не видно совсем. Ни оценки, ни подмигивания читателю - с одной стороны, никто тебе ничего не навязывает даже косвенно, а с другой - всё-таки порой интересно узнать авторское видение проблемы, его мнение, оценку происходящему, ан ничего такого нет. Впрочем, это и ни хорошо и ни плохо: примета времени. Пасти народы и давать советы космического масштаба автор, тем более молодой, обычно не рискует. Вот история, а выводы делайте сами.
Что ж, попробуем.
Главного героя, детдомовца Павла Чжана, в детстве растлил один влиятельный человек, и с тех пор у Павла появилось тёмное альтер эго - Шваль. Прошло много лет, но жажда мести не отпускает внешне холодного и замкнутого программиста. Всё это происходит в недалёком антиутопическом будущем, где Россию постепенно колонизирует Китай и повсюду внедряется тотальный цифровой контроль, а противостоит этому таинственная оппозиционная организация "Контрас". Но надежды, кажется, нет...
"Хочется наверх, вздохнуть, увидеть солнца искры, но острохвостые ночные тени сужают круг в воде. Нет выхода нигде".
Футуристическая линия героических сопротивленцев кажется несколько вторичной, а сама антиутопическая составляющая книги - несколько схематичной, но любопытной. По Богдановой, наши извечные делячество и кумовство для человека не слишком критичны, поскольку компенсируются горизонтальными связями, взаимопомощью, душевностью и, как ни странно, административно-законнической расхлябанностью. Стоит пересадить на нашу почву ордунг, контроль и железную дисциплину (вкупе с тотальностью цифровых технологий) - тут-то нам и конец.
А вот на образах Павла Чжана и его окружения стоит остановиться подробнее.
Отец Павла любил выискивать в книгах ассоциации, аллюзии - это доставляло ему чистое, детское удовольствие. Мы тоже любим это дело - и первое, что аккуратно спрятано в "Павла Чжана" (кроме цитаты из Тесака-Марцинкевича, вложенной в уста героя), это, конечно, Достоевский.
Россия подбрасывает нелюдимому холодному Павлу близких. Без этого ему не спастись. Вот колоритный, положительно-прекрасный и будто даже несколько неуместный в таком будущем Игорь - натуральный Разумихин. Вот возлюбленная Павла, деклассированная Соня-Софья. Тут вам и православие, помощь больным и страждущим, и путь к безвинному падению - прерванный, однако, счастливым случаем (с увлекающей ко греху отвратительной Мадиной и прекрасной авторской догадкой: соблазненные юные и чистые души в двадцать первом веке идут не в жёлтый дом, но в OnlyFans и BongaCams). Да что там - сравните хрестоматийное мармеладовское:
"Милостивый государь, ведь надобно же, чтобы у всякого человека было хоть одно такое место, где бы и его пожалели!.. Понимаете ли вы, милостивый государь, что значит, когда уже некуда больше идти?"
С размышлениями Сони:
"Каждый хоть раз в жизни нуждается в убежище, в этом Соня убедилась за годы работы в центре".
С самим Чжаном сложнее - Раскольникова-то никакой Свидригайлов в детстве не совращал. Но общие черты есть. В первую очередь, классическая проблема борца за справедливость и защитника угнетенных (или мнящего себя таковым) - невозможно остановиться. Он ведь тоже начинает мнить себя своего рода особенным. Наполеон по определению не может довольствоваться Аустерлицем и неизбежно дойдёт до своего Ватерлоо.
Интереснейший персонаж книги - альтер эго Павла, Шваль. Он (она, оно?) может сначала показаться не то Тайлером Дерденом освобожденным, не то частью силы, что вечно хочет зла, но совершает благо - но это не так. Речная демонология наглядна - тёмное и холодное в Швали не позволяет читателю романтически симпатизировать этому плохишу. Не зря у слова "шваль" в немецком (Schwall) есть значение "разбухшая масса". Перед нами ветхозаветная, хаосистски-жуткая версия героя, и получается (тут замечательная фонетическая чрезголосица), из Павла инверсионно выходит Шваль-Савл. В итоге Павла ждёт своя печать (чипирование), но печать эта, натурально, диаволова - и герой ещё обязательно поборется.
Отдельно стоит отметить прекрасные языковые находки Веры Богдановой. Как у Булгакова в "Мастере и Маргарите" все чертыхаются, а в "Собачьем сердце" - приговаривают "пёс тебя подери", так и "Павел Чжан" наполнен мягкой и страшной речевой символикой воды. Карпы и окуни с Оки, китайские легенды, сны с русалками, различные "трепыхалось-бултыхалось" и, наконец, сама вода - много, много, много воды:
"Но голова все равно была тяжелой, словно наполненной водой, и в ней неповоротливыми рыбами толкались мысли о прошлом, о вчерашней встрече".
Язык этот идеально подходит антиутопическому миру Веры Богдановой, где рыболюдей с выпученными (или узкими) глазами всюду ловит сеть интернет-слежки, и избегнуть её всё труднее и труднее: такой вот тотальный ловец человеков.
И все мы, как и встарь, молимся о долгожданном дожде.