«Слаба отрада мне, что слава не увянет...» Александр Сумароков

Текст: Арсений Замостьянов, заместитель главного редактора журнала «Историк»

Русская трагедия

Неудивительно, что Александр Сумароков пошел учиться в Сухопутный Шляхетский корпус – детище фельдмаршала Бурхарда Миниха. Образование там давали получше, чем в тогдашнем университете. По крайней мере, если есть желание. Сумароков уже писал стихи, но знали об этом только близкие друзья. Он не спешил вливаться в маломерную шеренгу русских пиитов того времени. Но все знали, что никто лучше Сумарокова не владеет русским, да и французским языком. Его просили писать любовные письма и деловые рапорты. Такие способности в то время ценились – и он стал одним из секретарей Алексея Разумовского, всесильного, но не слишком грамотного фаворита императрицы Елисавет. В первой половине жизни Сумарокову иногда везло, хотя тяжелый характер драматурга временами вспыхивал и в то время. Близость ко двору принесла ему известность и материальную свободу, но Сумароков стремился к жизни свободного художника. В 1747 году он представил публике свою первую трагедию, да еще и из русской истории – «Хорев». О древнем Киеве. Его образцом была Корнелева пьеса «Цинна, или Милосердие правителя», но тогда на эти сходства не обращали внимания. Играли премьеру кадеты, с которыми Сумароков давно занимался основами изящных искусств. С этой пьесы, по существу, начался русский театр. Успех, овации. Скоро появился и императорский театр – во многом «под Сумарокова».

Он был первым. Первым литератором, который жил почти исключительно на творческие заработки. Первым русским автором оперного либретто. И мы мало его помним, хотя стихи Сумарокова остроумны, мудры и звучны, а талант его проявился в десятке жанров.

Великая тройка

Кто тогда в России слагал стихи? В первую очередь – великая тройка. Михайло Ломоносов, Василий Тредиаковский и он, Сумароков. Первый – из крестьян, второй – из духовенства и только Сумароков – дворянин с родословной, которая распространялась не на один век. Для того времени это чертовски важно! Петр Великий создавал империю, ответственность за которую возлагалась на дворянство. Они формировали представления о гордости и чести. Это не была замкнутая каста, дворянство стремились заслужить, иногда не только шпагой, но и умом.

Но Сумароков ощущал, что он – единственный представитель аристократии в словесности и, будучи человеком горячим, а временами заносчивым, конфликтовал с собратьями свысока. Ломоносов и Тредиаковский, в свою очередь, высмеивали плюгавую стать Сумарокова, его рыжие патлы и привычку подмаргивать. Можно долго цитировать перебранки великих. Они так и не примирились, но славу изведали все трое. Первым ее потерял Тредиаковский, а Сумароковым в то время восхищались.

Вскоре вокруг него сформировалась школа. Дворяне, сторонники свобод, позже многие из них стали знаменитыми масонами. От них зародился русский сентиментализм. Это линия Сумарокова, очень важная для русской литературы! С годами многие из них даже забыли, что в истоке их вольных воззрений, в истоке их дворянского самостояния – сумароковские мысли. Но, например, Михаил Херасков своей учебы у Сумарокова не забывал. Впрочем, Александр Петрович встречал неблагодарность чаще, чем что-либо иное.

Учитель галантности

Сумароков жил в эпоху побед, во времена громов и молний. Во времена наивных и фантастически искушенных людей. Лучше Радищева здесь не скажешь: «Столетье безумно и мудро». И нет ничего интереснее этой авантюрной и простодушной шахматной партии, которая представляет русский XVIII век.

В чем его незамеченная заслуга? Сумароков научил современников галантно объясняться в любви. Кто-то заучивал самые эффектные строки, кто-то – стихотворения целиком. В любом случае, это было ново.

• Любови слаще нет на свете ничего;
• Однако иногда она горчай всего.

Это очень просто. Бывало у Сумарокова и изящнее, и сложнее. Иногда у него получались по-настоящему нежные, воздушные стихи, с которыми никто из современников не мог соревноваться:

• Летите, мои вздохи, вы к той, кого люблю,
• И горесть опишите, скажите, как терплю;
• Останьтесь в ея сердце, смягчите гордый взгляд
• И после прилетите опять ко мне назад...

Что может быть важнее для поэта, чем пополнять арсенал кавалеров? Именно так русская поэзия и превращалась из диковинной забавы в нечто необходимое для тысяч людей. И мало кто так размашисто расширил литературную аудиторию, как Сумароков.

«Дней минувших анекдоты»

На склоне лет над Сумароковым всё чаще стали подшучивать. Грешен оказался и Гаврила Державин – поэт другого помола, ближе к хаосу и дисгармонии.

У Пушкина есть интересная запись: «Сумароков очень уважал Баркова как ученого и острого критика и всегда требовал его мнения касательно своих сочинений. Барков пришел однажды к Сумарокову.

— Сумароков великий человек! Сумароков первый русский стихотворец! — сказал он ему.

Обрадованный Сумароков велел тотчас подать ему водки, а Баркову только того и хотелось. Он напился пьян. Выходя, сказал он ему:

— Александр Петрович, я тебе солгал: первый-то русский стихотворец — я, второй Ломоносов, а ты только что третий.

Сумароков чуть его не зарезал».

Сумароков был для Пушкина тем, что называется «дней минувших анекдоты», вроде бы не более. Как поэта он его не ценил. К драматургии относился еще пренебрежительнее. Хотя, конечно, читывал Сумарокова с юности. И, думаю, кое-чему у него научился.

Нашенский Гамлет

В «Гамлете» Сумароков попытался научить Шекспира основам классицизма. Переделал он известный сюжет основательно – и, кстати, первым открыл русскому театру принца датского. Правда, своим переложением он обязан прозаическому французскому переводу. В одной из своих эпистол он упомянул Шекспира среди великих писателей с оговоркой: «хотя непросвещенный». Да, британец не знал многого, чему поклонялись в XVIII веке. «Аглинский трагик и комик, в котором и очень худова и чрезвычайно хорошева очень много», - писал он о Шекспире. «Гамлет мой, кроме монолога в окончании третьего действия и клавдиева на колени падения, на шекеспирову трагедию едва ли походит».

Он не только вдохновлялся и писал, не только терзался, устраивая свои трагедии и комедии на сцене, не только пил горькую и бросался в амурные круговерти, но и постоянно учился и исследовал – литературу, историю. Он немало написал о поэтическом мастерстве. Был одним из первых историков Москвы. Казалось бы, уважаемый человек, любимый драматург Елизаветы, который написал сценарий праздника по случаю коронации Екатерины… Но театральные дрязги поломали ему жизнь – конечно, не первому и не последнему. Но Сумароков, ощущая себя королем русской сцены, не принимал малейшего пренебрежения.

• В тебе едином, меч, надежду ощущаю,
• А праведную месть я небу поручаю.
• Постой... великое днесь дело предложит:
• Мое сей тело час с душою разделит.
• Отверсть ли гроба дверь, и бедствья окончати?
• Иль в свете сем еще претерпевати?
• Когда умру, засну... засну и буду спать?
• Но что за сны сия ночь будет представлять?
• Умреть и внити в гроб... спокойствие прелестно;
• Но что последует сну сладку?.. Неизвестно.
• Мы знаем, что сулит нам щедро божество;
• Надежда есть, дух бодр, но слабо естество.
• О, смерть! Противный час! Минута вселютейша!
• Последняя напасть, из всех напастей злейша!
• Воображение, мучительное нам!

Этот монолог считался одним из лучших у Сумарокова. Современники – из числа просвещенных – знали его назубок.

В своем «Гамлете» Сумароков не обошелся и без намеков на российскую политическую реальность. Принц, любимый народом – это, в значительной степени, Елизавета, дочь Петрова. Потом, годы спустя, русским Гамлетом стали называть цесаревича Павла Петровича – и шекспировский сюжет в России стал восприниматься как политическая крамола, не иначе.

Быть может, если бы Пушкин – по случайности или причуде – хотя бы раз отозвался о Сумарокове несколько теплее, посмертная репутация автора «Дмитрия Самозванца» (эта сумароковская трагедия из русской истории прогремела наиболее внушительно) сложилась бы не столь печально.

За кулисами

Директор императорского театра, умеющий наживать врагов – это, конечно, тридцать три несчастья. Сумароков не любил заниматься хозяйственными делишками, ему вечно не хватало времени… Ведь поэт каждый день писал! Добавим легендарную заносчивость и вспыльчивость Сумарокова и его обременительное хобби, после которого по утрам болит голова, а во рту всё пересыхает.

Много лет Сумарокова не ставят театры. Его не изучают в школах. Хотя одно двустишие я непременно включил бы в школьную программу и устраивал бы дискуссии вокруг него:

• Танцовщик! Ты богат. Профессор! Ты убог.
• Конечно, голова в почтеньи меньше ног.

Кстати, у этой эпиграммы есть адресаты, исторические фигуры. Профессор Степан Крашенинников и балетный танцовщик Тимофей Бубликов, которого после спектаклей восторженная публика забрасывала не только цветами, но и кошельками. Даже покалечить его могли от большой любви. Впрочем, с кумирами публики так случается нередко.

Одно из лучших сумароковских стихотворений называется «Жалоба»:

• Во Франции сперва стихи писал мошейник,
• И заслужил себе он плутнями ошейник;
• Однако королем прощенье получил
• И от дурных стихов французов отучил.
• А я мошейником в России не слыву
• И в честности живу;
• Но если я Парнас российский украшаю
• И тщетно в жалобе к фортуне возглашаю,
• Не лучше ль, коль себя всегда в мученьи зреть,
• Скоряе умереть?
• Слаба отрада мне, что слава не увянет,
• Которой никогда тень чувствовать не станет.
• Какая нужда мне в уме,
• Коль только сухари таскаю я в суме?
• На что писателя отличного мне честь,
• Коль нечего ни пить, ни есть?

«Предан пьянству»

Эта трагедия посильнее Гамлета! Никто в то время не писал так откровенно. История печальная. Он уехал из Петербурга, думал безраздельно царить в московском театре, но поссорился с градоначальником, а заодно и с актерами. Сумароков лишился твердого жалованья и впал в бесконечную хандру. Действительный статский советник, самый плодовитый русский драматург XVIII века, он лишился благосклонности императрицы Екатерины, вздыхал по елизаветинским временам и совершенно обнищал.

Один мемуарист горько писал о его последних годах: «Сумароков уже был предан пьянству без всякой осторожности. Нередко видал мой дядя, как он отправлялся пешком в кабак через Кудринскую площадь в белом шлафроке, а по камзолу, через плечо, анненская лента. Он женат был на какой-то своей кухарке и почти ни с кем не был уже знаком». Это почти правда. В 59 лет он был вдребезги болен, выглядел глубоким стариком, хотя и не бросал стихов. Глаза его загорались, когда Сумароков видел интересную женщину или читал свои стихи и монологи из трагедий. Когда он умер, в доме не нашлось денег на похороны. Актеры все-таки вспомнили своего благодетеля, истинного первопроходца русского театра – и скинулись на панихиду и поминки.

Переоткрывать Сумарокова стали только в последние десятилетия. И, думаю, это надолго. Его наследие огромно, далеко не все напечатано в новой орфографии. Там немало открытий – для историков, филологов и, представьте, для далеких от науки любителей поэзии. Все-таки он – из сыновей Гармонии, а такие умеют удивлять. И слава его всё-таки «не увянет». Хотя это слабое утешение для стихотворца, изведавшего, что такое горькая судьбина.