Ямбы в мажоре. Михайло Ломоносов

Текст: Арсений Замостьянов

Поэзия считается делом нервическим и порывистым. Но настоящие стихи захватили русскую читательскую публику на волне рационализма. В ту эпоху, когда просветители пытались привить в России европейскую ученость, любовь к техническому прогрессу. До Петра Великого русская книжная культура была почти сплошь церковной. Но оказалось, что и за пределами церковных стен есть мир, достойный изучения. Оказалось, что на белом свете возможны чудеса - но не божественные, а рукотворные. И поэзия воспринималась как техническая диковинка, как дитя прогресса. Стихи стали частью государственного церемониала.

Стихосложением Михайло Ломоносов заинтересовался в Славяно-греко-латинской академии. Там преподавали первые русские пииты. Поэзия считалась украшением учебного процесса, занимательным приложением к азбуке, к грамматическим штудиям. Феофан Прокопович и Фёдор Журавский уже воспевали победы Петра Великого. Но когда Ломоносов познакомился с немецкой поэзией, силлабика для него померкла. А тут подоспел Тредиаковский со своим «Новым и кратким способом к сложению стихов Российских», в котором появилось понятие «стихотворной стопы».

Для силлабических виршей важным было только количество слогов. Тредиаковский научился писать гармоничные стихи, учитывая ударные слоги и стопы. Он считал единственным подобающим размером хорей: «а тот (стих) весьма худ, который весь иамбы составляют». Ломоносов оспорил это положение. Предложил обращаться и к ямбам, и к трехдольным размерам, ввёл в поэзию мужские рифмы, которыми пользовался виртуозно. Свои теоретические наработки молодой ученый подтвердил собственными стихами:

ВОСТОРГ ВНЕЗАПНЫЙ УМ ПЛЕНИЛ…

Один аккорд, и ясно: Ломоносов. А ведь это начало начал - первая строка первого известного стихотворения Ломоносова, первого классического четырехстопного ямба - «Оды на взятие Хотина 1739 года». А точнее - «Оды блаженныя памяти Государыне Императрице Анне Иоанновне на победу над турками и татарами и на взятие Хотина 1739 года»... Ведь в те годы считалось невозможным написать торжественные стихи не в честь монарха. Пока Ломоносов работал над фундаментальной одой - императрица скончалась, что отразилась в каноническом заглавии. В этой оде Ломоносов отстаивает достоинства четырехстопного ямба - в будущем самого популярного размера русской поэзии. И потому о хотинской оде напомнит Владислав Ходасевич в стихотворении, посвященном ямбу:

• Из памяти изгрызли годы,
• За что и кто в Хотине пал, -
• Но первый звук Хотинской оды
• Нам первым криком жизни стал.
• 1938 г.

(И все-таки - за что же сражались под стенами Хотина? Речь идет о Русско-турецкой войне 1735–39 гг. В 1739 году главнокомандующий русской армии, генерал-фельдмаршал Христофор Антонович Миних предпринял поход против крымчаков. Под Ставучанами путь ей преградили турецкие силы, включая гарнизон Хотинской крепости. Армия Миниха одержала победы, с минимальными потерями выбила турок из Ставучан. После сражения 19 (30) августа 1739 года комендант Хотина Колчак-паша сдал крепость Миниху.)

Лучшая строка этой весьма пространной оды - первая. Про восторг. Михайло Васильевич вообще знал толк в зачинах и финалах стихотворения: понимал, что первая и последняя строка должны быть особенно эффектными, крылатыми. Ломоносов воспевает воинскую победу как классицист: государственное для него выше личного, а победа подкреплена просвещенным милосердием императрицы. Всё это - важные штрихи.

М. В. Ломоносов. С гравюры М. Шрейера Фото: feb-web.ru

Приемами торжественной оды адъюнкт, а затем и академик Ломоносов овладел блистательно. Именно поэтические успехи принесли ему, простолюдину, славу и положение при дворе. Стихи открывали перед просветителем двери в самые изысканные кабинеты всесильных вельмож. Двор чувствовал необходимость не просто в придворном поэте, который способен развлекать и увлекать рифмованным красноречием. Елизавете Петровне хотелось видеть рядом с троном волшебника, чтобы пленял и поражал, как архитектура Растрелли, чтобы ведал про все секреты просвещенного века не хуже французов и немцев. И это не на безрыбье: в те времена творили Тредиаковский и Сумароков.

Три поэта ощущали себя непримиримыми соперниками, бранили друг дружку не только устно, но и в стихах. Из всех ристалищ — кулачных и поэтических — Ломоносов выходил победителем. В сравнении с его стихами творения Тредиаковского казались сумбурными, а Сумарокова - легковесными. Ломоносов умел грохотать и поучать. Его напор нравился императрице Елизавете Петровне - и она щедро награждала пиита, который умел предугадать ее желания. За каждую оду он получал подарок, сопоставимый с годовым жалованьем академика.

Многие поэты восхищались воинскими победами и мудростью государей, но Ломоносов в торжественных одах порой касался оригинальных тем, неведомых другим стихотворцам. Он прославлял просвещение - пылко, горячо, как возлюбленную:

• О вы, которых ожидает
• Отечество от недр своих
• И видеть таковых желает,
• Каких зовет от стран чужих,
• О, ваши дни благословенны!
• Дерзайте ныне ободренны
• Раченьем вашим показать,
• Что может собственных Платонов
• И быстрых разумом Невтонов
• Российская земля рождать.

Здесь всё вдохновенно. За глянцем проступает тревога за судьбы русской науки… А ведь это из торжественной оды 1747 года в честь Елизаветы. Императрица внимала почтительно, старалась вникать и награждала стихотворца. Ее захватили мажорные, жизнелюбивые ямбы. Куда там Тредиаковскому!

Кроме того, он, как сказали бы в ХХ веке, «боролся за дело мира». Эта нота у него всегда звучала проникновенно: «И повели войнам престать»:

• Царей и царств земных отрада,
• Возлюбленная тишина,
• Блаженство сёл, градов ограда,
• Коль ты полезна и красна!

Полезна и в то же время красна, прекрасна - ломоносовское золотое сечение. Рациональное у него неотделимо от эстетического.

Кроме торжественных од и духовных псалмов, Ломоносов создал «Разговор с Анакреоном» - любопытную поэму (в современном понимании) в диалогах. Мораль нехитрая: поэт-трибун побеждает пожилого эротического проказника. При этом Ломоносов переложил Анакреона на русский вполне любовно. Но в собственных ответных репликах показал высокий накал патриотизма. Это звучит неправдоподобно, но любовь к Отечеству в те времена ещё не стала «общим местом». В ходу было преклонение перед монархом, но не перед Отечеством. И ломоносовские дифирамбы России звучали неожиданно - не монархиню воспевает, а страну:

• Изобрази Россию мне,
• Изобрази ей возраст зрелой
• И вид в довольствии весёлой,
• Отрады ясность по челу
• И вознесённую главу…

Патетика первоклассная. Но он был хорош не только в праздничном камзоле. Схоласты смущались, когда Ломоносов в стихах бросался вприсядку:

• Борода предорогая!
• Жаль, что ты не крещена
• И что тела часть срамная
• Тем тебе предпочтена.

Он умел и «потрясать основы», умел в стихах высмеивать, кощунствовать, шалить. А иногда, отбросив фанфары и гусли, брал в руки элегическую свирель:

• Кузнечик дорогой, коль много ты блажен,
• Коль больше пред людьми ты счастьем одарен!
• «…» Что видишь, всё твое; везде в своем дому;
• Не просишь ни о чем, не должен никому.

Одно название чего стоит - «Стихи, сочиненные на дороге в Петергоф, когда я в 1761 году ехал просить о подписании привилегии для академии, быв много раз прежде за тем же». Жалоба сильного человека - редкая нота для поэзии. Он умел отбросить в сторонку трафареты классицизма, которые сам же (а кто бы еще взялся?) приспособил к русской литературе.

А «Вечернее размышление о Божием величестве» написано как будто в домашнем халате. Один только риторический вопрос оттуда - «Скажите, что нас так мятет?» - открывает бездну, полную не только звезд, но и поэзии. А ведь есть еще и загадочное начало, построенное на мужских рифмах.

• … Взошла на горы черна тень;
• Лучи от нас склонились прочь;
• Открылась бездна звезд полна;
• Звездам числа нет, бездне дна.

Что это - формула из какой-нибудь точной науки или поэтический образ? В том-то и сила, что Ломоносов здесь мыслит и как астроном, и как поэт. Получилась поэтическая формула. Там не все строфы равнозначны, но первая настолько гениальна, что и говорить об этом неловко: азбучная истина.

«Рождённый под хладным небом северной России, с пламенным воображением, сын бедного рыбака сделался отцом российского красноречия и вдохновенного стихотворства. Ломоносов был первым образователем нашего языка; первый открыл в нём изящность, силу и гармонию…», - такой поклон отвесил Михайле Васильевичу Карамзин.

Пушкин, пожалуй, первым стал рассуждать о Ломоносове в духе ХХ века - высоко оценивал его как химика и физика, восхищался ломоносовской страстью к Просвещению, но за поэта его не признавал. «В Ломоносове нет ни чувства, ни воображения. Оды его, писанные по образцу тогдашних немецких стихотворцев, давно уже забытых в самой Германии, утомительны и надуты. Его влияние на словесность было вредное и до сих пор в ней отзывается. Высокопарность, изысканность, отвращение от простоты и точности, отсутствие всякой народности и оригинальности — вот следы, оставленные Ломоносовым. Ломоносов сам не дорожил своею поэзиею, и гораздо более заботился о своих химических опытах, нежели о должностных одах на высокоторжественный день тезоименитства и проч.», - эта строгая оценка прозвучала в эссе «Путешествие из Москвы в Петербург». Бывало, Пушкин комплиментарнее рассуждал о ломоносовском слоге, но стихов его не любил. Возможно, это мнение укрепилось в полемике с «литературными староверами», для которых оды Михайло Васильевича оставались образцовыми.

Зато Пушкина восхищали горделивые слова из письма Ломоносова Шувалову: "Не токмо у стола знатных господ или у каких земных владетелей дураком быть не хочу, но ниже у самого Господа Бога, который мне дал смысл, пока разве отнимет". Ломоносов вообще умел разводить дипломатию только в общении с монархами.

В наше время никто не считает Ломоносова вершиной русской поэзии. И мы можем без снобизма и без полемического запала перебирать его стихи. Находки неизбежны. Это стихи крупного человека и не графомана, а своеобразного мастера. Масштаб личности притягивает, эта ощутимая сила придает одам Ломоносова дополнительное обаяние. Он убежден в правоте каждого своего тезиса - и трудно не залюбоваться этой убежденностью титана. Только поэзия способна сохранить личность в монументальных подробностях. Наверное, именно поэтому сегодня мы отмечаем день рождения не только великого просветителя, но и поэта.