Текст: Ольга Лапенкова
В толпе любимых отечественными классиками «лишних людей» и «маленьких людей», самодуров и резонёров – и чуть менее любимых бойких предпринимателей и благородных разбойников – выделяется персонаж, ни на кого не похожий. Это помещик по фамилии Ноздрёв – «в некотором отношении исторический человек», потому что «ни на одном собрании, где он был, не обходилось без истории».
Как и многие другие гоголевские персонажи, Ноздрёв парадоксален, его характер необъясним. Этот карточный шулер, скандалист, драчун и разносчик сплетен ведёт себя так вовсе не из каких-то корыстных мотивов, а просто потому что.
Ни деньги как таковые, ни различные удовольствия вроде горячительных напитков и вкусной еды, ни охота, которой чуть ли не поголовно «болели» дворяне XIX века, ни даже ухаживания за прекрасными дамами – ничто из этого не является для Ноздрёва самоцелью. Безусловно, он с огромным удовольствием режется в картишки (или в шашки), заседает в трактирах, носится по лесам с ружьём наперевес и разглядывает в театрах хорошеньких певиц. Однако все эти заманчивые «страстишки» объединяются у Ноздрёва в одну огромную, уже не разделимую на составные части страсть – наводить суету.
Ноздрёв и его потенциальное искупление
По большему счёту, Ноздрёву не так важно, как проводить время, главное – чтобы не было скучно. Именно про таких людей говорят: «Его энергию бы да в мирное русло».
Вот чем из года в год занимается Ноздрёв (который, будучи дворянином и владельцем множества крепостных крестьян, может позволить себе не трудиться, но жить при этом безбедно) – и о чём, к сожалению, не знает Чичиков, опрометчиво принявший предложение погостить:
«Дома он больше дня никак не мог усидеть. Чуткий нос его слышал за несколько десятков вёрст, где была ярмарка со всякими съездами и балами; он уж в одно мгновенье ока был там, спорил и заводил сумятицу за зелёным столом, ибо имел, подобно всем таковым, страстишку к картишкам. <…>
Ни на одном собрании, где он был, не обходилось без истории <…>: или выведут его под руки из зала жандармы [Полицейские. – Прим. О. Л.], или принуждены бывают вытолкать свои же приятели. Если же этого не случится, <…> или нарежется в буфете таким образом, что только смеётся, или проврётся самым жестоким образом <…>. И наврёт совершенно без всякой нужды: вдруг расскажет, что у него была лошадь какой-нибудь голубой или розовой шерсти, <…> так что слушающие наконец все отходят, произнесши: «Ну, брат, ты, кажется, уже начал пули лить». <…> Ноздрёв во многих отношениях был многосторонний человек, то есть человек на все руки. В ту же минуту он предлагал вам ехать куда угодно, хоть на край света, войти в какое хотите предприятие, менять все что ни есть на все, что хотите. Ружьё, собака, лошадь — всё было предметом мены, но вовсе не с тем, чтобы выиграть: это происходило просто от какой-то неугомонной юркости и бойкости характера. Если ему на ярмарке посчастливилось напасть на простака и обыграть его, он накупал кучу всего, что прежде попадалось ему на глаза в лавках: хомутов, <…> табаку, пистолетов, селёдок, картин, точильный инструмент, горшков, сапогов, фаянсовую посуду — насколько хватало денег. Впрочем, редко случалось, чтобы это было довезено домой; почти в тот же день спускалось оно всё другому, счастливейшему игроку, иногда даже прибавлялась собственная трубка с кисетом и мундштуком <…>. Вот какой был Ноздрёв!»
К счастью, неугомонный Ноздрёв из «Мёртвых душ», при всех своих особенностях, не делает чего-то совсем уж кошмарного. Кроме того, за свои «преступления» он постоянно удостаивается наказаний (впрочем, не делая из этого никаких выводов).
Плюс ко всему, Ноздрёв вполне осознанно выбирает холостую жизнь, ведь он уже успел побывать семьянином – и даже произвести на свет двух детишек. Дети ему, правда, «решительно не нужны», но горе-папаша хотя бы нанимает для них няню и обеспечивает всем необходимым. В XIX веке про вовлечённое родительство ничего не слышали, так что «отцов семейства», подобных Ноздрёву, было предостаточно: спихнуть ребёнка на гувернёра и заниматься своими делами считалось абсолютно нормальным. Итак, Ноздрёв – это, конечно, не трогательный Манилов, который мечтает о дипломатической карьере для своего маленького Фемистоклюса, но и не Плюшкин, посылающий проклятия в спину собственному сыну.
Сможет ли – а главное, захочет ли – Ноздрёв измениться и хоть раз в жизни сделать что-то хорошее? Этот вопрос Гоголь оставляет открытым, но даёт жирный намёк в названии произведения. Оксюморон «мёртвые души» намекает, что помещики, с которыми столкнулся Чичиков, уже давно зачерствели. Выражаясь фигурально, они умерли для всего доброго и прекрасного, что только есть на свете. И даже светлые чувства – какова, например, любовь к жене и детям у Манилова – принимают в жизни этих героев уродливые формы.
Но это – с одной стороны. С другой, Гоголь был автором глубоко верующим. А христианство учит, что нет таких грехов, которых нельзя было бы искупить, и спасение возможно для любого человека, даже если он обратился к Богу в последние минуты жизни. Иными словами, тот, кто духовно «умер», может воскреснуть – и для него начнётся новая история. (И нечто подобное должно было произойти с Чичиковым во втором томе «Мёртвых душ».)
Эту истину доказывает судьба прототипа Ноздрёва – Фёдора Ивановича Толстого, чьи выходки были вовсе не такими безобидными.
Ф. И. Толстой и его позднее покаяние
Фёдор Иванович Толстой по прозвищу «Американец» был одной из самых одиозных личностей своего времени. С одной стороны, мироздание наделило его практически всем, что нужно для счастливой жизни. Фёдор Иванович был знатен, умён, талантлив, невероятно вынослив физически и, что уж тут, весьма хорош собой. С другой стороны, второго такого скандалиста, авантюриста, а главное – бретёра в Российской империи XIX века просто не было. (Бретёрами в те времена называли людей, готовых по любому поводу вызывать людей на дуэль. И не просто вызывать, а взаправду сражаться, вплоть до убийства соперника.)
Помните Зарецкого, второстепенного персонажа из романа «Евгений Онегин»?
- «Зарецкий, некогда буян,
- Картёжной шайки атаман,
- Глава повес, трибун трактирный,
- Теперь же добрый и простой
- Отец семейства холостой,
- Надёжный друг, помещик мирный
- И даже честный человек:
- Так исправляется наш век!»
Да, этот тот самый персонаж, который, будучи секундантом на дуэли Онегина и Ленского, при желании мог бы легко помирить приятелей. Ведь ни Евгению, ни Владимиру не хотелось друг в друга стрелять. Однако, по дворянским обычаям того времени, один участник дуэли не имел право предложить примирение другому: это считалось трусостью. Зато секундант, то есть свидетель и помощник, такое право имел – и, более того, большинство дуэлей благополучно разрешались именно таким образом. Однако Зарецкому хотелось насладиться кровавой картиной – и он своё получил.
Тем же самым занимался и Толстой по прозвищу «Американец». Более того, он не только выступал на дуэлях секундантом, но и постоянно участвовал в поединках сам. А поскольку Фёдор Иванович получил образование в Морском кадетском корпусе и после учёбы поступил в Преображенский полк (одно из самых престижных формирований того времени), стрелять, да и фехтовать, он умел как никто другой. Порой его навыки оказывались очень кстати: так, Толстой отличился во время Отечественной войны и даже получил высокую награду – орден Святого Георгия IX степени. Однако в мирное время феноменальное мастерство в сочетании с прирождённой жестокостью привело к кошмарным последствиям: Толстой убил на дуэлях 11 человек.
Кажется, что после такого о Толстом можно больше ничего не рассказывать. Но даже на фоне остальных ужасных случаев, связанных с Фёдором Ивановичем, один был вопиющим. Однажды два знакомых Толстого повздорили, и дело закончилось вызовом на дуэль. Один из потенциальных участников поехал к Фёдору Ивановичу и попросил его быть секундантом; Толстой согласился. Дуэль назначили на завтра, на 11 утра. Опаздывать в такой ситуации могло прийти в голову только тому, кто совершенно не дорожит честью, поэтому приятель Толстого добросовестно явился на обозначенное место – но никого там не обнаружил. Прождав какое-то время, несостоявшийся дуэлянт отправился к Фёдору Ивановичу домой и застал его крепко спящим. Конечно, молодой человек разбудил Толстого и спросил, в чём дело. На что получил следующий ответ: «Я сам вызвал Вашего противника на дуэль и уже убил его. Это было в шесть утра. Так что драться Вам больше не с кем».
- Павел Луспекаев в роли Ноздрёва в спектакле "Мертвые души", 1969 год
Нетрудно догадаться, что на корабле Толстой вёл себя ужасно (хотя, о чудо, не вызывал никого на дуэль). Он напоил одного из пассажиров, а потом приклеил его бороду к палубе; научил обезьяну, которая жила на судне, разливать чернила и уничтожил таким образом записи Крузенштерна (обезьяну Толстой впоследствии убил); чуть не перессорил всю команду, которая и так была не в восторге от тесных кают и скудного питания. Но делать было нечего: прерывать кругосветку ради того, чтобы доставить буйного пассажира домой, не представлялось возможным.
Так и вышло, что Фёдор Иванович добрался до другого континента. Правда, в составе экспедиции Крузенштерна ему довелось ступить на земли не Северной, а только Южной Америки. Посередине пути опасного пассажира всё-таки высадили – на Камчатке. Однако Толстой не поспешил возвращаться в Петербург, а вместо этого отправился в прямо противоположном направлении (опять в океан) и каким-то образом добрался до острова, населённого аборигенами, которые с ног до головы изукрасили Толстого татуировками. Оттуда он доплыл до Аляски – то есть уже до Северной Америки – и волею судеб очутился на торговом судне, державшем путь в Россию: вот такой нетривиальный маршрут.
После этой и ещё многих других выходок никто не мог даже предположить, что Фёдор Иванович раскается в содеянном – и даже станет верующим человеком. Но именно это и произошло. Судьба жестоко наказала «Американца»: у него, отца 11 сыновей и дочерей, дети умирали один за другим. В какой-то момент Толстой сделал вывод, что небеса заберут у него столько детей, сколько человек он убил на дуэлях.
Удивительно, но так и случилось: из всех потомков Фёдора Ивановича в живых осталась лишь одна дочь – Прасковья. У неё на руках он умирал в 1846 году. Перед смертью, кстати, попросил позвать священника – и несколько часов о чём-то с ним говорил.
Л. Н. Толстой, бывший племянником скандального барина, считал, что тот стал набожным только из-за грехов молодости: мол, если бы не муки совести, Фёдор Иванович не обратился бы к вере. Но, как бы то ни было, позднее раскаяние, кажется, спасло род «Американца». Прасковья Фёдоровна, всю жизнь обожавшая отца и любившая рассказывать о его чудачествах, сама вовсе не отличалась буйным характером. Более того: она очень удачно вышла замуж – не за кого-то, а за московского губернатора В. С. Перфильева, – родила четырёх детей и, помимо прочего, проявила себя как талантливая писательница. Сам Лев Николаевич Толстой при работе над «Войной и миром» использовал кое-какие её находки из романа «Графиня Ина».
А старшего сына она назвала в честь отца – Фёдором.
Источники
- Л. Черейский. «Современники Пушкина», 1981.
- В. Владмели. Ф. И. Толстой – Американец.
- А. Черников. Шулер, дуэлянт и герой войны. Каким был Фёдор Толстой-Американец