Танкист лейтенант Виктор Векшин — невесте

Милая Тоня, вот сегодня придя с машины, я прилег отдохнуть немного и в памяти опять возник твой образ так дорогой для меня и я представил в своем воображении тебя за писанием долгожданного для меня письма, милого, теплого и лучшего из всех, когда-либо писанных тобою и другими в мире этом, с таким простым и ярким для моего сердца языком, в котором все лучшие надежды нашей жизни, бегущей галопом вперед, навстречу новому неизведанному чувству…

И вот мне кажется, что я уже получил это письмо с частицей ваших жарко—опьяняющих и укрепляющих ароматов, силой и свежестью соков пышно расцветающей, как вся природа весной. Так зовущей и притягивающей упасть в ее объятия, жизни, так горячо любимой мною и лелеющей в моих мечтах! Среди бурь, вихрей и сражений через которые ее я проношу в своем сердце и всеми силами стараюсь сберечь и выразить в конечном итоге в несвязном письме к тебе, Тоничка!

Пока в одном слове благодарности к тебе за всё, что ты сделала для меня, даже не подозревая. Да сколько влила так укрепляющих меня сил, так необходимых мне в трудную минуту. И за всё это я навсегда остаюсь.., до последней минуты моей жизни, возможно уже короткой, дни которой уже можно сосчитать на пальцах.

У меня сейчас такое же настроение как в песне. «Есть одна любимая песня у соловушки, песня панихидная о моей головушке...». И вот в такие минуты тоски и грусти твои письма приобретают огромную силу надо мной и у меня настроение делается обратным этому. А особенно в последние три месяца, когда получил от тебя первое письмо под Запорожьем и с тех пор я всецело оказался в твоей власти, т.е. вернее под властью твоих чар, которые я возродил в своем воображении. И если только выйду живым и невредимым (на что, несомненно, надеется каждый) после победы, то можете с уверенностью рассчитывать на мою дружбу, лучшую мою дружбу и любовь к тебе, что я говорю или вернее пишу тебе, дорогая, от всей глубины своего сердца, еще не испытавшего ничего подобного в таком объеме охватившего всего меня. А особенно все лучшие чувства, которые еще имеются у меня, всегда готовы к вашим услугам.

А если и погибну в борьбе за будущее счастье нашего народа, то может ты, милая, сохраня это письмо, когда-нибудь в минуту нечаянной скорби, взглянешь на это письмо и вспомнишь с тихой грустью время Отечественной войны и бедного малого, так горячо любившего и уважавшего тебя сегодня, завтра и всегда. Вот таково дело, моя милая Тоня, и вы, наверно, читая, это письмо (одна или с подругами) вам покажется смешным всё написанное мною здесь. И это вполне вероятно и допустимо с вашей стороны, но дабы этого не случилось, ты должна понять или почувствовать, что у меня на душе и, хотя бы бледно вообразить ту картину, какая имеется у меня на душе, обрисовать которую я не в силах. Не хватает у меня для этого слов, для описания охватившего и поглотившего меня чувства, ждущего от Вас какой-то необъятной веры и надежды, такой близкой и недосягаемой, так неумолимо ловко ускользающей при попытке с ними сблизиться и слиться воедино.

Но все это только в мечтах, которые неотступно следуют за мною всюду, где бы я только не был, и во все время дня и ночи, так неизменно и уверенно сменяющих друг друга и приближающих нашу встречу, столь желанную мною, которая должна будет ответить на все то, что у меня имеется к тебе к кумиру моих грез и вдохновений.

Да, милая моя Тоничка, тебе будет забавно прочесть это письмо, в которое вложил все свои силы и способности для того, чтобы доставить тебе удовольствие посмеяться, если вы в сердце не примете этого письма, писанного вовсе не для насмешек или чего-либо им подобного. И я надеюсь после всего этого на твое доброе, милое и чуткое сердце, которое не даст своего подданного в обиду и заступится за меня, всегда во всеоружии своем, против любых ухищрений как со … так и от некоторого неразумия. И я думаю, что подобного ничего не случится, и я могу уверенно отправить сие послание тебе моя дорогая на память грядущих лет в воспоминание о настоящем. И я бы дорого дал за него (если только это возможно будет по причине сохранности меня или письма) в последующее время, чтобы ярко вспомнить мои неосуществимые мечты.

К чему я пишу тебе на сей раз так много, у тебя ведь так мало свободного времени, что не хватает написать даже самое короткое письмо, а здесь я так расписался, как будто Вы имеете массу свободных часов, чтобы прочесть все это. Хорошо, на следующий раз я буду учитывать это, и писать по возможности короче, как и всегда. Да и вообще я еще никогда в своей жизни не писал подобно длинного письма. И это по настоящему времени будет последним, учитывая твою занятость и абсолютный недостаток времени у меня.

Вот это письмо я пишу уже третий вечер подряд, все дожидаясь с одной стороны письма от тебя Тоня, с другой стороны из-за недостатка у меня свободного времени. И мне приходится писать урывками, но описать все, что сумею из моих настоящих дум и сладостных надежд на будущее, которое чуть-чуть заметно мерцает впереди за густым туманом предстоящего.

И дабы не обмануться жесточайшим образом и не показаться смешным тебе, моя милая, я на этом свои откровения прерву до более удобного и подходящего случая и момента. Хотя и случаются подобные часы, но их трудно ловить у меня, где под безразличным видом у меня скрывается такая большая жажда жизни и любви за тёмным занавесом, который только ты одна сумела поднять, или вернее он сам открылся перед своей любимой, перед тобой, дорогая, открыв доступ к тайникам моего сердца и души, в которых Вы можете брать все, все что душе угодно и когда угодно.

Милая Тоничка, сохраните это письмо. Всё-таки я решился послать его Вам, чего не как не мог решиться раньше, ведь я уже не одно подобное письмо уничтожил, не успев отправить вам, так они были горячи, что сгорали у меня на руках не успев добраться до ваших ясных очей и золотого сердца, боясь оскорбить нечаянными своими излияниями, и если Вы что-нибудь почувствуете подобное, то заранее прошу простить за недостойные тебя мои стремления, простить, как я бы простил все от вас, даже рад был бы это сделать, будь это как ни тяжело для меня и жестоко с вашей стороны.

И я также прощаю тебя за то, что ты не можешь, а может, даже и не хочешь писать мне письма чаще, а это для меня самое худшее, что можно придумать с твоей стороны, кроме окончательного отказа писать, но я надеюсь, вы последнего не сделаете, ибо у тебя не хватит на это жестокости ко мне.

А вообще к чему все это я пишу, или как вы скажете, от избытка чувств – своих или просто может по глупости, и я почему-то допускаю, что так вы скажете, прочитав все эти «бредни» мои о неосуществимой радости и счастье.

Но, а если уж начал писать, любимая моя, то уже до конца нужно довести повесть развернувшегося перед вами во всей наготе моего настроения и мечтания жизни, чтоб больше уже не надоедать тебе, дорогая, своими переживаниями, поверить в которые прошу вас, а не относиться к ним безразлично, как я думаю, судя по редкости твоих писем, чего другим я не желаю, а особенно тебе, Тоничка. Хотя чем реже письма, тем более они ценны, по этому времени это не подходит, ибо могут быть любые случайности в большем масштабе, чем в мирное время, которое я уже не представляю, и в которое уже не верится, так как уже привыкли все к опасностям и музыке войны.

Вот какова действительность твоего, милая, отношения ко мне. Например, сегодня приносят пачку и начинают раздавать, и я жду: вот скажут мне. А сердце так бьется, бьется необычайно, но, увы, как становится тяжело, вдвойне тяжело после радостного ожидания, и как-то горько, обидно и грустно разочароваться в своих лучших мечтах, так сладко обнявших меня перед этим. И вот все уже давно закончили писать ответ … письма, и не знаю когда-нибудь кончу его или нет, и дойдет ли оно до милых рук ваших. Будем надеяться на это и ...оно дойдет к вам в полной сохранности, избежав всяких задержек в пути к своей милой, чтоб передать от её лучшего друга всё… И этим заканчиваю своё письмо под звук подлетевшего фашистского бомбовоза и свист бомб, невдалеке сбрасываемых им, так что дрожит всё от их разрывов. А заканчиваю словами песенки, которая и Вам также нравится, как и мне, моя милая, возможно.

«Кто сказал, что нужно бросить песни на войне, после боя сердце просит музыки вдвойне», «Кто сказал, что сердце губит свой огонь в бою, воин всех сильнее любит милую свою». «Кто придумал, что грубеют на войне сердца, Только здесь хранить умеют дружбу до конца». «Только на фронте проверим лучшие чувства свои, только на фронте измерим силу и крепость любви».

Пока любимая, передайте от меня привет папаше, мамаше, Вене, Томе, Вове и вашим лучшим подругам по учебе, отдыху и развлечениям. А пока прошу поверить в чистую искренность каждого слова выше написанного, как хотел бы, чтобы каждое слово дошло до вашего сердца.

Таким, каким я хотел бы передать его вам и, хотя я приложил все усилия к этому. Но не выразить и десятой доли того, чего желал бы, но чтобы полностью взять из письма то, что я написал, нужно читать не просто поверхностно, а каждое слово принимать и понимать, так как оно чувствуется мною не только в один какой-то момент писания письма, и всегда до и после этого. Это видно хотя бы из того, что я за три дня писания этого письма не выкинул ни одного слова из написанных, что со мной до этого не было. Если уж когда напишу и сразу не вышлю и на другой день прочту, что написал, прежде чем послать, то знай, что уж на этом путь письма кончается, что было уже не раз и не два, а больше. И поэтому прошу серьезно подумать над каждым словом и написать мне на него ответ в подобающем виде искренне, от всего сердца. А пока, миленькая, жму вашу руку и, обнимая вас этим письмом, крепко целую, крепко как никогда.