Текст: ГодЛитературы.РФ
Фото: РГ/Nationaal Archief
Скончавшийся 3 июня чемпион Мухаммед Али был не просто великим боксером - он перевернул представление о профессиональном спортсмене в американском обществе. Именно этому посвящена книга известного американского политического журналиста, главного редактора журнала «Нью-йоркер» Дэвида Ремника. Она описывает первые громкие бои Мухаммеда Али, в то время еще Кассиуса Клея, - когда бойкий луисвилльский паренек раздавал громкие заявления так же щедро, как хуки и джебы, и они так же ошеломляли окружающих. Особенно когда стало известно, что Клей симпатизирует радикальной афроамериканской организации «Нация Ислама» и дружит с одним из ее лидеров, Малколмом Икс. Ремник показывает: за всей этой создаваемой шумихой Клей-Али не терял ориентиров. Именно поэтому Мухаммед Али, подобно «Битлз» и Гагарину, стал символом новых возможностей, открывшихся перед человечеством в шестидесятые годы XX века.
Д. Ремник «Мухаммед Али: Американская мечта короля ринга»
Текст книги предоставлен издательством «Колибри».
Перевод с английского Сергея Шульженко
За три дня до боя Макдоналд заговорил с Клеем о сообщениях в печати и сказал ему, что из-за этой новости он может лишиться возможности завоевать титул чемпиона. Макдоналд сказал, что собирается отменить поединок. Правда ли это? Действительно ли Кассиус — член “Нации ислама”? Макдоналд сказал Клею, что, если он отменит этот бой, второго шанса стать чемпионом в тяжелом весе у него, возможно, не будет.
Хотя Клей понимал, что Макдоналд прав, он не сдался. С двенадцати лет он хотел быть только чемпионом, это была его судьба, но он не стал отрицать свои связи с “Нацией ислама”. Если Макдоналд хочет отменить бой, это его дело.
— Для меня моя религия важнее, чем бой, — сказал Клей.
— Значит, бой отменяется, — сказал Макдоналд и закончил разговор. Клей пошел домой укладывать сумки.
После этой встречи журналист Гарольд Конрад немедленно направился в “Спортзал на Пятой улице”, чтобы сказать Данди, что бой отменяется, а Клей пошел домой собирать вещи. Потом Конрад пошел к Макдоналду и сказал ему, что он не может отменить бой, ведь проданы билеты и заключены контракты на показ боя по кабельному телевидению по всей стране.
— Черта с два не могу, — по словам Конрада, сказал Макдоналд. — Вы северянин. Вы не понимаете. Вы не понимаете, что Майами — это крайний Юг, это такой же сегрегированный город, как и любой город в Миссисипи. Как я могу быть промоутером поединка, один из участников которого считает, что мы — белые дьяволы?
— Вы понимаете, что вы делаете? — сказал Конрад. — В нашей стране существует свобода религии.
— Чушь, — сказал Макдоналд. — И нечего здесь размахивать Конституцией.
— Билл, вы не понимаете, что делаете. Вы войдете в историю как промоутер, отказавший человеку в праве бороться за звание чемпиона из-за его религиозных убеждений.
— Господи, чего вы от меня хотите? Это все Малколм Икс. Он виноват во всех наших проблемах и практически управляет тренировочным лагерем. Это плохо выглядит.
— Предположим, Малколм Икс немедленно уедет из города, — сказал Конрад. — Это повлияет на ваше решение?
Макдоналд допустил такую возможность.
Конрад разыскал Малколма и сказал:
— Послушайте, сложилась ситуация, при которой бой будет отменен и Кассиус потеряет шанс стать чемпионом в тяжелом весе, но вы можете помочь ему.
— Как? — спросил Малколм.
— Вы должны немедленно уехать из города. Вы в центре внимания. Вас знает пресса.
Малколм сказал, что уедет, и все решили, что он сможет вернуться вечером в день боя, когда внимание средств массовой информации будет сосредоточено на ринге.
Малколму предоставили место номер семь в первом ряду возле угла Клея.
Когда их встреча закончилась, Конрад протянул руку Малколму Иксу.
Малколм отказался пожать ее. Вместо этого он дотронулся до запястья Конрада указательным пальцем и уехал в аэропорт.
ОХОТА НА МЕДВЕДЯ
25 февраля 1964 года
Клей не заблуждался относительно физических возможностей Листона. Сонни был боксером мирового класса, хорошо двигался, но все же Клей видел, как легко можно было задеть его самолюбие, каким растерянным и уязвимым он становился. Листон мог сделать остроумное замечание, он был, безусловно, умнее, чем можно было предположить, судя по его скромным успехам в школе, но он был уязвим. Он неоднократно показывал, что его смущает его возраст, что ему не нравится, когда его считают марионеткой гангстеров, убийцей в трусах, боксерках и перчатках. Листон требовал почета и уважения, подобающего королю. И Клей отказывал ему именно в уважении. Он валял дурака, приводя Листона в ярость и одновременно подталкивая к опасной самоуспокоенности.
Клей приступил к осуществлению своей стратегии с того момента, как Листон приехал в Майами для проведения тренировок. Клей встретил самолет Листона и, когда чемпион спустился на бетонную дорожку, приветствовал его криками: “Болван! Большой уродливый медведь! Я отлуплю тебя прямо сейчас!”
Когда Листон подошел к Клею ближе, он сказал:
— Слушай, брось свою дурацкую клоунаду. Я не шучу.
— Шучу? — сказал Клей. — Большой болван, я отлуплю тебя прямо здесь.
Листон оглядел Клея с ног до головы. Он не мог не заметить, что Клей при подвижности полулегковеса был массивнее и выше, чем он.
Листона сопровождали его менеджер Джек Нилон и Джо Луис, которому платили, чтобы он находился в углу чемпиона и рассказывал представителям прессы, какой это прекрасный человек. Листон, Луис и Нилон сели в лимузин и поехали к дому на побережье, арендованному Листоном.
Но Клей не сдавался. Он поехал за машиной Листона по шоссе, ведущему от аэропорта.
Машина Листона внезапно остановилась у края дороги. Из нее вышел разъяренный Листон и направился к Клею.
— Слушай, сопляк. Ты сейчас по зубам получишь. Ты зашел слишком далеко!
— Давай, болван, прямо здесь! — закричал Клей и стал снимать пиджак.
Их растащили, прежде чем случилось что-то серьезное, но Листон получил представление о том, какому преследованию он будет подвергаться. Клей и его окружение распространили слух, что они готовят “полномасштабную атаку” на Листона во время тренировки в “Серфсайд аудиториум”, и время от времени действительно посылали туда когонибудь, чтобы Листон не забывал о них. Иногда Клей просто приезжал к дому, в котором жил Листон, и располагался на лужайке, зная, что чемпион может увидеть его из окна.
“Листон был унижен, — сказал Морт Шарник, приехавший в Майами по заданию журнала “Спортс иллюстрейтед”. — Начнем с того, что ему с трудом удалось арендовать этот дом, находившийся в белом районе. Сначала он выходил и сидел на лужайке со своей семьей как богатый плантатор.
Но когда Клей начал охоту на медведя, тот перестал выходить из дома. Он был пленником среди окружавшей его роскоши. Это мешало Листону чувствовать себя раскованно, по-королевски. Листон, жаждавший признания, получал от Клея прямо противоположное. Он был чемпионом мира, а двадцатидвухлетний парень, едва справившийся с Дугом Джонсом и Генри Купером, появлялся на его лужайке, в его тренировочном лагере, на телевидении, в газетах и всюду выставлял его дураком. Какая наглость!”
Тем временем Клей тренировался напряженее, чем когда-либо. Более того, посмотрев фильмы о поединках Листона с Кливлендом Уильямсом, Эдди Маченом, Паттерсоном и другими противниками, он разработал хорошо спланированную стратегию.
“Понимаете, боксер может настроиться на то, чтобы одни раунды провести сильно, а другие — по инерции, — сказал позже Клей в интервью журналу “Плейбой”. — Никто не может драться все пятнадцать раундов. Поэтому я готовился к тому, чтобы активно провести первые два раунда, одновременно защищаясь от ударов Листона. Я знал, что в третьем раунде он начнет уставать и каждый следующий раунд будет даваться ему все тяжелее. Поэтому я планировал сбавить обороты в третьем, четвертом и пятом раундах. На это у меня было две причины. Во-первых, я хотел доказать, что способен противостоять Листону. Во-вторых, я хотел измотать его и заставить идти на риск. Я рассчитывал, что он будет наносить неподготовленные удары, не достигающие цели. Действуя таким образом, я гарантировал себе победу по очкам, даже если бы он устоял на ногах.
Я готовился с полной отдачей провести с шестого по девятый раунд на тот случай, если бой продлится так долго. Я не думал, что он продлится дольше девяти раундов. Именно поэтому я объявил, что нокаутирую его в восьмом. Я считал, что к шестому раунду буду иметь преимущество. Буду осторожным, не буду пропускать удары, буду дразнить и бесить его до тех пор, пока он, как бык, не ослепнет от ярости и не начнет пропускать удары. Я предполагал, что где-то в восьмом раунде, когда он раскроется после нанесенного им удара, я буду наготове и смогу нокаутировать его. Понимаете, я знал, что смогу перевернуть мир!”
Листон же готовился к быстрому нокауту. Он проводил обычные тренировки: прыгал со скакалкой и наносил удары по мешкам под звуки “Ночного поезда”. Но бегал он гораздо меньше, чем следовало, два-три километра несколько раз в неделю, и проводил тренировочные бои с посредственными спарринг-партнерами. После первого боя с Паттерсоном он позволил себе поверить в то, что ему достаточно подняться на ринг и снять халат, чтобы соперник оказался в нокауте.
“Не думаю, что Сонни был в своей лучшей форме, — сказал Хэнк Каплан, один из завсегдатаев “Спортзала на Пятой улице”. — Я сам видел, как он ел хот-доги и поп-корн, запивая их пивом, в Серфсайде незадолго до поединка”.
Время, отведенное на отдых, Клей проводил с Малколмом Иксом. Развлечения Листона были менее возвышенными. Время, свободное от тренировок, он проводил, общаясь с Эшем Резником, приехавшим на поединок из Лас-Вегаса. Один из секундантов Листона сказал Джеку Маккинни, что Резник пригласил для Листона двух проституток. “Большая доля ответственности за поражение Сонни Листона лежит на Нилоне, — рассказывал Маккинни. — Он был никчемным, ни на что не способным человеком. Он хотел играть роль преуспевающего бизнесмена и одновременно менеджера боксера, но он был ничтожеством…
В Майами-Бич Джо Поллино указал на двух явных проституток, которых Резник выбрал для Сонни (что не делает Сонни чести). Его видели с этими девицами на Двадцать третьей улице и Коллинз-авеню. Это все, что Эш Резник мог предложить ему в плане интеллектуального и культурного обогащения. Независимо от того, с кем ты дерешься, нужно, чтобы вокруг тебя находились люди, постоянно твердящие о том, что случиться может что угодно. Тренироваться надо, даже если предстоит встреча со слабым противником”.
“Сонни стал серьезно относиться к поединку примерно за месяц до него, — вспоминал один из его спарринг-партнеров Фонеда Кокс. — Приехав в Майами, он был твердо уверен в том, что убьет Клея. Я имею в виду, действительно убьет его. Зачем слишком усердствовать?”
Когда кто-нибудь в тренировочном лагере подвергал сомнению его подготовку, Листон просто отмахивался от него. Гарольд Конрад сказал Листону, что он обеспокоен. Клей был в хорошей форме и представлял реальную угрозу. Листон только улыбнулся.
“Не волнуйтесь, — сказал он. — Я напущу порчу на этого гомика во время взвешивания и заставлю его нервничать”.
Взвешивать тяжеловесов перед боем в общем-то, не обязательно. В отличие от боксеров более легких весовых категорий, они не обязаны “держать вес”, не выходя за заданные границы. Иногда в тот момент, когда тяжеловес снимает халат, раздаются взволнованные возгласы: “О боже! Он растолстел!” или “О боже! Какой ужас!” Но это ничего не значит. Журналисты обычно бывают на тренировках боксеров, и им хорошо известно, в какой физической форме находятся чемпион и претендент. Если взвешивание тяжеловесов и имеет какой-то смысл, то главным образом как ритуал, вроде ритуала борцов сумо, которые перед поединком топают ногами и бросают горсти соли.
Как и в настоящих сражениях, ритуалы имеют определенное значение. Процедура взвешивания здоровенных мужчин, позирующих на весах в нижнем белье, проходит очень торжественно. Больше всего она важна для журналистов, которые хотят иметь статьи и фотографии для первого выпуска газеты в день поединка, который начинается в одиннадцать часов вечера. Взвешивание позволяет оценить “мрачный взгляд” боксера, по которому журналист сможет судить о том, готов ли боксер и нервничает ли он.
Телевизионщик сможет убежденно сказать, что “эти двое явно не любят друг друга”. Промоутер попытается продать больше билетов и включить что-то лестное для боксеров в программку боя.
Взвешивание Листона и Клея должно было состояться утром в день поединка в “Конвеншн-Холле” города Майами-Бич. Клей приехал в джинсовой куртке с надписью “Охота на медведя”, вышитой красными нитками.
В его команду входили Данди, Шугар Рей Робинсон, Уильям Фавершэм из луисвиллской группы и Бандини. Почти никто из них еще не приехал, но Клей уже разминался. “Порхать как бабочка! Жалить как пчела! — кричал он вместе с Бандини и стучал об пол африканским посохом. — Я — чемпион! Я готов драться! Скажите Сонни, что я здесь! Он не чемпион! В восьмом раунде я докажу, что я — великий! Приведите сюда этого большого уродливого медведя!”
Команда вошла в раздевалку, и, пока Клей переодевался в белый махровый халат, Робинсон и Данди пытались успокоить его.
— Ты должен действовать с умом, — сказал Данди. — Это нужно, чтобы стать чемпионом. Здесь будут представители прессы.
Ни для кого из тех, кто видел его пресс-конференции и интервью в Майами, не было секретом, что на взвешивании Клей мог устроить сцену, поэтому почтенный старейшина Комиссии по боксу Майами-Бич зашел в раздевалку, чтобы рассказать Клею о хороших манерах.
“Когда мы вышли, Клей взбесился, — вспоминал Данди. — Дело в том, что мы приехали слишком рано. Никого еще не было. В итоге нам пришлось проделать это дважды. Удивительно, мы думали, что приехали в назначенное время, и я рассчитывал, что мы войдем эффектно, что Мухаммед скажет: “Я — самый красивый боксер в мире!” Крики, вопли и тому подобное. Но мы приехали на час раньше. Поэтому мы уехали, провели какое-то время в офисе Криса, а потом приехали еще раз через час. Я знал, что будет неразбериха. Мухаммед сказал мне в спортзале: “Анджи, я приведу туда Дрю Брауна”. А я сказал: “Что ты делаешь? Не делай этого! Этот парень — псих. Что ты со мной делаешь?” Но он любил Дрю, потому что ему нравилось общаться с ним. Ему нравились такие ребята. Они подпитывали его энергией”.
Клей и Бандини вышли с криками и воплями в 11:09.
Они продолжали кричать, когда спустя две минуты вышел Листон. “Я готов драться сейчас! — кричал Клей. — Я могу побить тебя в любое время, болван! Сегодня вечером на ринге кто-то умрет! Боишься, болван! Никакой ты не великан! Я тебя живьем съем!”
Клей бросился на Листона. Бандини схватил его за пояс халата, а Фавершэм, Робинсон и Данди оттащили его назад. Робинсон попытался оттолкнуть Клея к стене, а Клей отпихивал его и кричал: “Я — великий боксер! Я — великий боксер!”
Спустя много лет подобную истерию стали воспринимать как заезженную шутку, как падение Эмметта Келли, поскользнувшегося на банановой кожуре, или остроту Дона Риклза про хоккейную шайбу. Али — это Али. Но раньше никто не видел ничего подобного. Было принято считать, что, если боксер не проявляет стоического спокойствия, значит, он боится, и Клей хотел, чтобы Листонповерил именно в это.
“Али шептал мне на ухо “Держите меня” и подмигивал, — рассказывал Морт Шарник, журналист из “Спортс Иллюстрейтед”. — Али обладал способностью чуть ли не гипнотизировать себя, впадать в истерику и доводить себя до безумия”.
— Восьмой раунд докажет, что я велик! — кричал Клей, поднимая вверх восемь пальцев. — Восьмой раунд!
Листон криво улыбнулся и поднял два пальца.
Когда пришло время взвешивания боксеров, Клей настоял на том, чтобы Бандини и Робинсону разрешили подняться на платформу. Он стоял на своем до тех пор, пока чиновники из боксерской комиссии не согласились нарушить правила.
— Это — мое шоу, это — мое шоу, — повторял он.
— Я буду успокаивать его, — сказал Бандини полицейским. — Я должен быть там, чтобы успокаивать его.
Наконец члены комиссии смягчились, и полиция пропустила всех троих. Клей весил двести десять фунтов (95 кг).
Потом на весы встал Листон.
— Листон, двести восемнадцать фунтов (99 кг) , — выкрикнул Моррис Клейн, член боксерской комиссии МайамиБич. Листон сошел с весов.
— Эй, простофиля! — крикнул ему Клей. — Ты — болван! Тебя обманули, болван!
Листон посмотрел на Клея сверху вниз с легкой, отеческой улыбкой.
— Никому не говори, — сказал он. — Не рассказывай всему свету.
— Ты такой урод! — кричал Клей. — Ты — медведь!
Я отлуплю тебя как следует. Ты — болван, болван, болван… — Голос Клея был пронзительным, он выпучил глаза и размахивал руками как сумасшедший.
“Никто из тех, кто видел Клея в то утро на взвешивании, не верил в то, что он продержится больше трех минут”, — написал позже Мюррей Кемптон в “Нью рипаблик”.
“Неожиданно почти все присутствовавшие стали ненавидеть Кассиуса Клея, — продолжал Кемптон. — Сонни Листон просто смотрел на него. Когда-то Листон был хулиганом, теперь он был нашим полицейским; он был большим негром, которому мы платили, чтобы он ставил на место нахальных негров, и он ждал, когда его босс скажет ему, что пришло время вышвырнуть очередного мальчишку…
Итальянские журналисты успокоились, когда увидели на лице Листона то выражение, с которым мафиози распоряжались крестьянами в Сицилии; промоутеры и менеджеры считали Клея совершенно неуправляемым животным и были рады тому, что скоро его не просто поставят на место, а вообще вышвырнут вон… Даже Норман Мейлер в данном случае встал на сторону организованного общества. Предположим, что Клей станет чемпионом в тяжелом весе, сказал он. что приведет к тому, что мы будем верить хвастовству любого уличного крикуна”.
Поведение Клея казалось бредом безумца, хвастовством испуганного подростка, который год назад испытал ужас при встрече с Листоном в казино в Лас-Вегасе. Но никто не понимал, насколько продуманными и эффективными были его действия, как они расслабляли Листона.
“Листон до конца жизни был убежден в том, что Али сумасшедший, — вспоминал секундант Клея Ферди Пачеко. — Соперники были не в состоянии понять Али”. Спустя годы, когда Эрни Шейверс едва не нокаутировал его в “Гарденз”, Али прижался к канатам, но Шейверс не пошел вперед, потому что думал, что Али шутит. То же самое произошло с Джо Фрейзером, во время третьего поединка в Маниле. Он видел, что Али покачнулся назад, но вместо того, чтобы усилить натиск, просто стоял и смотрел, потому что не верил, что Али потрясен. Джордж Форман тоже не мог понять, когда Али действительно был потрясен ударом, а когда шутил. Его всегда считали сумасшедшим. Из-за его репутации ему приписывали то, чего он не делал. И все это началось в Майами во время процедуры взвешивания перед боем с Листоном.
