Дарья Новакова, г. Москва
Дворник, Скамейка и Фонарь
Влюбленная парочка уходила все дальше, и Скамейка разозлилась на Фонарь еще больше. Вот угораздило же его перегореть именно сегодня! Конечно, лампочка пока горела, но так слабо и уныло, что было понятно: недолго ей осталось.
А вечер был волшебный, по-настоящему январский! Где-то там наверху зима взбивала свои перины, и белые перышки-снежинки сыпались прямо на землю. Они бросались догонять одна другую, приземлялись на высунутые детские языки и щекотали морковные носы снеговикам. А те, боясь чихнуть и выдать себя, раздувались от напряжения.
В предпраздничный день в парке было много народу, и Скамейка еще кокетливей, чем обычно, изгибала спину. Место, где они стояли с Фонарем, находилось на самой дальней аллее, и посетители сюда доходили нечасто. А ей так хотелось, чтобы из всех скамеек парка выбрали именно ее! А уж для своих гостей она постарается на славу - и поддержит, и подлокотник под руку подставит, и доски помягче сделает.
Люди здесь бывали разные. Днем чаще всего отдыхали мамы с колясками, и Скамейка даже задерживала дыхание, чтобы не разбудить своим скрипом малышей. Иногда старики с тяжелыми вздохами и большими усилиями присаживались на самый край и, облокотившись на палку, задумчиво смотрели куда-то в прошлое. Бывало, школьники, закинув сумки под Фонарь, забирались на Скамейку с ногами и болтали о всякой ерунде.
Но больше всего Скамейка любила влюбленных. Она с нежностью хранила обрывки их немногословных разговоров, смущалась от поцелуев и взглядов и мужественно терпела выцарапывавшиеся на ней сердечки и имена.
И вот надо же такому случится, что Фонарь ее подвел! Скоро перегорит лампочка, и целый кусок земли со Скамейкой внутри останется без света.
- Ты почему не предупредил монтеров? - злобно прошипела она Фонарю. - Только вчера всех проверяли. Всего-то нужно было пару раз моргнуть.
- Вчера все еще было нормально, - оправдывался тот.
- «Нормально», - не унималась Скамейка, - а должно быть не «нормально», а «хорошо»! На тебе такая ответственность! А вдруг кто споткнется в темноте? Сломает себе что-нибудь?
Фонарь молчал и виновато склонялся все ниже к земле.
- Да как тебе не стыдно? - продолжала Скамейка. - Вот фонари у входа такого себе не позволяют, не то, что ты… Тьфу, слепота куриная!
- Знаешь что, - обиделся вдруг Фонарь, - вот и иди к ним. Раз я такой плохой.
- А вот и пойду, - упрямо заявила Скамейка. - Там и народу больше, и компания повеселей. Не чета тебе.
И, неуклюже ковыляя на скрюченных ножках, она решительно направилась в темноту.
***
Митя Курочкин выскочил из подъезда и погрозил двери варежкой. Отличная была мысль — сбежать из дома. Вот мама наплачется-то, когда будет его искать. Совесть жалобно ойкнула при мысли об этом, но Митя сурово пресек в себе сантименты. Ссора с мамой вышла некрасивая и была совсем некстати перед праздником Рождества, но Митя об этом не думал: нужно было скорее бежать в парк, пока мама не спохватилась, что он вышел не только из угла, куда его поставили, но и из квартиры вообще. Да еще и без телефона.
Пока было светло, Митя прекрасно проводил время: сначала покатался с ребятами с горки. Кто-то одолжил ему ледянку, и он весело мчался вниз, оставляя после себя колючее облако снега. Потом сходил на каток. Потоптался у проката, прикидывая, хватит ли ста пятидесяти рублей на аренду коньков. Не хватило, и какое-то время он пытался скользить по льду прямо в ботинках, но это быстро наскучило. Немного погрелся в кафе, и съел два маленьких пирожка со сладким чаем. Давно стемнело, каток и кафе закрывались, и все стали расходиться по домам. Митя тоже было побежал к выходу из парка, но вдруг вспомнил о ссоре с мамой, насупился и повернул обратно. Ну, нет, так быстро он не сдастся. Пусть мама сама его найдет и попросит прощения, и тогда уж он решит, возвращаться ему или нет.
Холодало, и, бредя в глубину парка, Митя понял, что замерзает. Он немного побегал и попрыгал, но озноб не проходил. Все-таки нужно поворачивать обратно и немного погреться, например, в подъезде. Митя развернулся, но местности не узнал. Ему показалось, что они никогда с мамой не были в этой части парка. Тело стало ломить и болеть, и каждый шаг давался все труднее. Митя очень устал, и все, чего ему хотелось, — немного поспать. «Только пять минут подремлю», - сонно подумал он и повалился на непонятно откуда взявшуюся скамейку.
Скамейка даже присела от неожиданности. Кто это свалился на нее? Похоже, ребенок. Скамейка аккуратно, еле заметно, подняла и опустила доски под ним, но он не пошевельнулся.
- Э, милок, - забеспокоилась она, - да ты спишь, как-никак?
Тогда она подпрыгнула немного, но мальчик и от толчка не проснулся.
- Замерзнет ведь! - неизвестно кому крикнула Скамейка в темноту.
- Эхх, - крякнула она напоследок и изо всех скамеечных сил побежала вместе с ношей к Фонарю.
Тот еще издалека почувствовал тяжелое дыхание Скамейки и обиженно отвернулся в другую сторону.
- Тут такое дело, - запыхавшись, сказала она, - ребенок упал на меня и не просыпается!
Фонарь не отвечал. Скамейка помолчала немного и тихо спросила:
- Что ж делать? Ведь вокруг никого… Как его найдут?
И Фонарь вдруг заплакал:
- Это моя вина! Здесь его и не увидят, ведь лампочка уже почти не горит! Тут женщина недавно пробегала, объявления расклеивала, но я-то почти без света стою, никто и слова разобрать не сможет…
- Тихо, - вдруг сказала Скамейка, - слышишь? Похоже, трактор снегоуборочный?
Неподалеку и вправду послышался шум мотора.
- Эге-гей! - одновременно закричали ему Фонарь и Скамейка.
Но Трактор сосредоточенно работал и ничего вокруг не слышал.
- Моргни, - пришла в голову Скамейке идея, и она пнула Фонарь железной ногой.
Фонарь напрягся. Лампочка затрещала, чуть разгорелась и снова погасла.
- Еще, - сказала Скамейка.
Фонарь отдышался и попробовал снова.
***
Рабочий день Дениса Ивановича вообще-то давно кончился, но снег не был знаком с графиком дворника и упрямо продолжал падать. Закончить бы хотя бы с этой, самой дальней аллеей. Денис Иванович вдруг обратил внимание, что фонарь впереди почти не горит. «Подъеду ближе, посмотрю, - решил он. - А завтра сообщу электромонтерам».
- Едет, - шепнула Скамейка, - давай!
Фонарь сделал последнее усилие, и перед тем, как лопнуть, лапочка разгорелась особенно ярко, осветив на долю секунды замерзающего Митю. Денис Иванович подъехал ближе и вышел из трактора. Теперь, в свете фар, он отчетливо увидел то, что, как он думал, ему сначала показалось: мальчика в темной курточке.
- Вставай, - тронул он за плечо Митю. - Замерзнешь!
Тот не откликнулся. Денис Иванович пощупал ему пульс и принялся растирать конечности. Митя с трудом пошевелился и пробормотал себе что-то под нос.
- Э, пацан, так дело не пойдет, - сказал дворник, взваливая себе мальчика на плечи, - поехали греться. А потом будем маму искать.
Фонарь обессиленно уронил на Скамейку какую-то бумажку.
Это было наспех написанное объявление о розыске Мити Курочкина с приметами, адресом и номерами телефонов. Заплаканные неровные буквы испуганно ежились под колючим холодным снегом. Скамейка, подхватив объявление, из последних сил швырнула его прямо на лобовое стекло Трактора. Тот ухватил бумажку стеклоочистителем и подмигнул фарами:
- Все передам.
- Ты уж поднажми, - попросила Скамейка.
И Трактор, в маленькую кабину которого чудом влез Денис Иванович с Митей на руках, послушно заспешил вперед, тяжело дыша разгоряченной печкой…
После теплой ванны и горячего чая Митя совсем пришел в себя и с интересом разглядывал квартиру Дениса Ивановича, заставленную стеллажами с книгами.
- А детей у вас нет, что ли?
- Так и жены нет, - с грустной улыбкой развел руками Денис Иванович.
- Ушла? - спросил Митя.
Денис Иванович кивнул.
- От нас папа тоже ушел.
Тут в дверь позвонили, и в квартиру вбежала растрепанная мама с заплаканными, совершенно красными глазами.
- Прости меня, мама, - сказал Митя, обняв ее за шею, и его глаза точно так же покраснели.
- И ты меня прости! - ответила мама.
Она подняла глаза на Дениса Ивановича и чуть дрожащим голосом произнесла:
- Спасибо вам огромное!
Денис Иванович улыбнулся, и все трое отчетливо почувствовали в воздухе отголоски мелодии, из которой будущее складывало свою новую песню со счастливым концом.
Ночью в парке было тихо и звездно. Накрывшись пушистым белым пледом, устало дремали деревья, аллеи и старый пруд. В глубине, далеко от центрального входа, одна Скамейка, стараясь прижаться к спящему Фонарю поближе, слушала, как колокола в храме торжественно и гулко поют Рождественский тропарь.
