Текст: Ася Петрова
…А дальше фотографии с Мюссе, Листом, Шопеном и с промежуточными крутыми бойфрендами, врачами, юристами… Тут же, естественно, и портреты Делакруа, светские вечеринки, приемы в поместье Ноан, шампанское и цветы, демонстрация мужских костюмов и трендовых стрижек, обложки новых книг, презентации, фотографии из Италии, с Майорки. Задумавшись о долгой интересной жизни Жорж Санд (родилась 1 июля 1804 года,
скончалась 8 июня 1876), я как нормальный человек двадцать первого века сразу представила себе, какой бы у нее был инстаграм. И дело не только в том, что эта знаменитость располагала хорошим материалом для Сети, а в том, что, мне кажется, ей бы понравилась идея виртуальной жизни и самопиара. Ведь мадам Санд (настоящее имя Амандина Аврора Люсиль Дюпен)
как никто умела общаться с нужными людьми, быть раскованной, светской, выражаясь современным языком, она по-настоящему умела тусоваться.
У нее хватало сил на романы, статьи, на политические дискуссии (хотя, кажется, интерес к политике госпожа республиканка и социалистка лишь имитировала по необходимости), на салоны, на бесчисленных мужчин и друзей. Каким-то образом ей достало таланта и связей, чтобы сделать свои книги невероятно популярными. Издатели даже не думали ей отказывать, наоборот, ежемесячно платили зарплату за то, что она писала обязательные 32 страницы за шесть недель плюс всё, что еще успеет. Кроме того, первый муж, адвокат Дюдеван, после развода был тоже вынужден ежемесячно выплачивать содержание. Жорж Санд (псевдоним сконструирован на базе имени одного из первых любовников, писателя Жюля Сандо) неплохо жила. Она вроде бы отстаивала права женщин, вроде бы ратовала за благосостояние рабочих и крестьян, а вроде бы и не очень, уж слишком легко ей всё давалось. Вот когда Шарлотта Бронте принесла рукопись «Джейн Эйр» издателю, он сразу сказал ей: «Единственный мой вам совет - хватит писать, возвращайтесь на Юг и рожайте детей. Великая женщина - не та, что написала великие книги, а та, что вырастила чудесных детей». За уважение и славу пришлось сражаться, хотя, по-моему, «Джейн Эйр» куда талантливее и увлекательнее, чем, например, «Консуэло», но это мое читательское мнение. Так вот,
Шарлотта Бронте сражалась, а Жорж Санд как-то всё доставалось на блюдечке с голубой каемочкой.
Писать - пожалуйста, пиши. Переодеться в мужчину - тоже пожалуйста, по закону от 7 ноября 1800 года всё разрешено. Возможно, Жорж Санд помогали бесконечные влиятельные мужчины, а может быть, у нее просто был пробивной характер и ей везло.
Жорж Санд, считающаяся главной фигурой в женской литературе XIX века, во многом продолжила повествовательную традицию, начатую Мадам де Лафайет, но
Жорж Санд первой во французской женской литературе начала проводить языковые эксперименты.
По «Истории моей жизни» видно, насколько в книгах Санд отразились моменты семейного кризиса: любовь к сводной сестре Каролине, с которой писательница оказалась в разлуке; очень жёсткие отношения с матерью; ранняя смерть отца. Подобно Комбре у Пруста, у Санд в текстах постоянно возникает Ноан. И все поиски любви в романах литературоведами ассоциируются с поисками так и не узнанного отца. «Вы ищете такого человека, каким человек должен быть, а я принимаю человека таким, какой он есть» , - писал, обращаясь к Жорж Санд, Бальзак. Отца, такого, какой он есть, писательница так и не узнала.
После смерти Жорж Санд многие, в частности Генри Джеймс, обвиняли её в чрезмерной открытости и откровенности -
как в литературе, так и в жизни - она не скрывала своих отношений с Мюссе, писала о детстве, не отрицала своей «ментальной бисексуальности». «Она более мужественна, чем какой-либо мужчина, за которого она могла выйти замуж», - утверждал Джеймс.
Вариациями на тему пола, даже смены пола пронизан роман «Консуэло». При этом интересно, что переодевание главной героини нередко оказывается ключом к распознаванию мужского и женского дискурсов, что, судя по всему, не является намеренным приемом, но служит обширным аналитическим материалом. Недаром о переодевании в романе говорится: «Смена костюма удалась на славу, казалось, это настоящая смена пола» (здесь и далее перевод А. Бекетовой). Исследователь Жорж Санд Беатрис Дидье замечает: «Консуэло становится мужчиной, вернее одним из тех сексуально неопределённых персонажей, которыми населена опера XVIII века. Аналогия с Керубино из «Женитьбы», который переодевается в женщину, явно подчёркнута. Впрочем, в XVIII веке транссексуальность воплощалась на сцене певцами, чья природная сексуальность была подвергнута жёсткой деформации: кастратами. Консуэло со своим меццо-сопрано в какой-то степени становится кастратом».
Речь Консуэло двойственна. С одной стороны - это речь переодетой девушки, которая обращается к знакомому человеку, знающему, что она девушка. С другой стороны, это речь переодетой девушки, которая обращается к незнакомцу, считающему её мужчиной.
Обращаясь к первому незнакомцу, Консуэло говорит: «Ах, месье, вижу, что вы владеете всеми диалектами итальянского, - ответила Консуэло, боясь навести на себя подозрение долгим молчанием, - я из Венеции». Удивительно, что девушка, переодевшаяся в мужчину, боится не за внешний облик, не за звук собственного голоса, а за то, что именно и как скажет или не скажет.
В роли женщины (влюблённой женщины) Консуэло изъясняется следующим образом: «Андзолетто, - обратилась она к нему тихим голосом, по-матерински заботливо, - на кровати, где ты уснешь, я спала со своей матерью в её последние годы, я видела, как она умирала на этой кровати, здесь я завернула её в саван, здесь я охраняла её тело и молилась над ним, плакала, провожая лодку смерти, в которой моя семья уплыла навсегда». В приведенном фрагменте прослеживается то, что можно назвать музыкальностью женского голоса, протяженностью и беспрерывностью интонации, единым дыханием. «Ферма́та» в женской литературе становится явной отличительной чертой женского почерка лишь в XX веке, но у Жорж Санд этот важный признак уже налицо.
В приведённом примере из «женской» речи Консуэло в глаза бросаются анафорические подчиненные предложения, удлиняющие речь, и деепричастные обороты, которые придают тексту песенность. Эффект «перечисления» и монотонности работает и в другом монологе: «Друг мой, - решительно ответила она, - я нарядилась, я причесалась, я спокойна. Я хочу остаться так. Эти прекрасные платья мне не идут. И мои чёрные волосы тебе нравятся без пудры. А в корсаже я не могу дышать. Не противоречь: я всё решила. Я попросила Господа дать мне сил, а мою мать - наблюдать за мной. Господь желает, чтобы я была скромной и тихой. Мать пришла ко мне во сне и сказала то же, что и всегда: Занимайся пением, остальное решит Судьба.
Она перебирала мои платья, кружева, ленты и складывала в шкаф; затем взяла чёрное платье и белую муслиновую мантилью и повесила на стул у кровати. Проснувшись, я облачилась в наряд, приготовленный мамой, надела чёрное платье и муслиновую мантилью, теперь я готова. Я храбрая с тех пор, как отказалась использовать не ведомые мне средства. Послушай лучше мой голос, вот, слышишь, видишь?». Этот фрагмент составлен не так, как предыдущий, но по тому же принципу: ряд независимых предложений без логических связей, повторение, гомогенность, как синтаксическая, так и лексическая.
Кода Консуэло переодевается в мужчину, её речь меняется: «Разве не всякая судьба изменчива и неопределённа? - сказала Консуэло. - Когда небо немилосердно, Провидение посылает нам отзывчивые сердца, и это не лучший момент, чтобы обвинять судьбу»; «Нет, больше не пейте, - сказала Консуэло, внезапно вырвав у него стакан, - и я не буду, - прибавила она, отодвинув свой. - Наши голоса - наш хлеб, господин профессор, а вино портит голос; вам бы стоило задуматься о трезвости, вместо того, чтобы нас спаивать». В своей мужской роли Консуэло остается импульсивной и эмоциональной, однако речь её внезапно обретает новую форму. Фразы становятся нарочито логически оправданными: «Когда небо немилосердно, Провидение посылает нам отзывчивые сердца…», «Наши голоса - наш хлеб», «…а вино портит голос; (поэтому) вам бы стоило задуматься о трезвости, вместо того, чтобы нас спаивать». Меняется продолжительность фразы, меняется деление на «такты», дыхание членится по-новому, ритм ускоряется.
Так, у Жорж Санд контрастность стилей (женский/мужской) определяется, прежде всего, продолжительностью/прерывистостью, хаотическим/логическим строением периода.
От текста к личности: надо сказать, что жизнь Жорж Санд, которая писала свое имя без «s» на конце (George, а не Georges, как положено), пестуя игру в мужское/женское, тоже определялась то импульсами и девичьими порывами, то здравым смыслом.
Помимо романов, которых библиография Жорж Санд насчитывает более семидесяти, из-под пера этой потрясающей женщины вышли сказки, рассказы, пьесы, статьи. При этом
жизнь удивительным образом переплеталась с творчеством, и ничто не мешало писать - ни душераздирающая драма с Альфредом де Мюссе, ни двое детей, ни борьба с цензурой, репрессиями, ни деловая переписка и встречи с Наполеоном III, ни десятилетние отношения с Фредериком Шопеном,
которые в конце концов были разрушены так же, как и все предыдущие. Кстати, в первый раз любвеобильная и своенравная Жорж Санд бросила Мюссе в Италии ради его же лечащего врача, итальянца. Ну чем не материал для романа или пьесы?
Невероятная трудоспособность (даже будучи тяжело больной, она продолжала писать) и статус единственной женщины XIX века, зарабатывающей писательством, восхищали Бальзака, Виктора Гюго и даже Достоевского, который после смерти писательницы в 1876 году сказал, что имя этой талантливейшей женщины останется в истории литературы навсегда.
Возвращаясь к забавляющей меня идее инстаграма, хочу ради шутки добавить, что Жорж Санд непременно украсила бы обложку журнала Forbes, а может быть, удостоилась бы фотосессии в Tatler. Во всяком случае столько писать, столько тусоваться с Флобером, Готье, Эдмоном де Гонкуром, Золя, Делакруа и самыми известными музыкантами того времени и сколотить состояние на литературе -
такой судьбе может позавидовать любой современный писатель, не то что Вирджиния Вулф, злобно причислившая Жорж Санд к авторам женского пола, несвободным от навязанных обществом норм.
Как ни злословь, а инстаграм Вирджинии Вулф никогда бы не заработала столько лайков, сколько феерический воображаемый аккаунт George_Sand. Может, она и не создала литературного шедевра, зато сделала шедевром свою долгую жизнь.
