О художественном и документальном

Текст: Андрей Васянин

Фото из инстаграма Сергея Шаргунова

«Сергей Шаргунов. Рассказы про меня» — так назывался public talk в павильоне «Книги в городе» - и перед посетителями предстал один из самых активных авторов нашего времени, писатель, издающий книгу за книгой, депутат Госдумы, разъезжающий по всей стране, сражаясь за людей, публицист, регулярно бывающий на том же Донбассе и пишущий о нем.

Но в этот раз речь шла о его книге «Свои» и не только. Сергей делился принципами своего подхода к литературе, подпадающей под название нон-фикшн, говорил о том, что даже эта литература остается литературой и становится тем краше, чем больше автор привносит в нее самого себя.

— «Свои» - это не документ, - говорил Шаргунов. - Я свой жизненный опыт перерабатываю в прозу.

Сергей вслух вспоминал перед нами, как он во время работы над книгой о Катаеве в ЖЗЛ  ходил по дому Валентина Петровича, представлял, как тот пил чай с женой, как, сидя в саду, вспоминал свою любовь, уехавшую в Константинополь, как хрустела под ногами у Катаева листва, как она хрустит сейчас у него, Шаргунова, когда он ходит по катаевскому саду… И о том, как это погружение в жизнь героя помогало ему в работе.

«В моем владении много людей - живых и мертвых, много драматичных сцен и никчемных сценок. Чья-то фраза, не обязательно ошеломительная, какая-то ситуация, не обязательно знаменательная… Где же это было…» - писал Шаргунов в «Своих», а нам в павильоне «Книга в городе» говорил о том, что

проза иной раз может быть документом не менее достоверным, чем реальный документ с подписями и печатями. И более правдивым и честным.

Литература, по мнению Шаргунова, должна быть живой, не музейной, а тесно связанной с текущей жизнью.

«Свои», написанные по мотивам встреч, с включением биографических деталей, тех самых «чьих-то» фраз, рассказывающие нам художественным языком об отце-священнике писателя, о людях, встреченных им в Донбассе, о северокорейской официантке, об одиночке, стерегущем в тайге взлетную полосу, — это книга, при всей ее документальности — художественная.

— Я наивно верю, что проза живет законами полифонии, - говорил нам писатель. - Что весь мой человеческий опыт становится писательским, и, когда я сажусь за книгу, мне помогает и то и другое.