Текст: Михаил Визель
Тамара Эйдельман. «Как работает пропаганда»
М.: Индивидуум, 2018
Скажем сразу: хорошо работает. Потому что потребность искать ответы на мучающие вопросы «кто виноват?» и «что делать?» так же заложена в простого человека, как потребность искать кров и пищу. Чем правители всех времен и народов охотно пользуются - сначала напрямую, а потом, начиная с посленаполеоновских времен (Наполеон оказался последним крупным правителем, собственноручно осуществлявшим собственную «пиар-поддержку), - руками многочисленных платных и/ли идейных пропагандистов.
Как конкретно это происходит, Тамара Натановна Эйдельман, потомственный историк и заслуженный учитель, вырастившая уже несколько поколений учеников в известной московской школе, рассказывает обстоятельно и доходчиво, как положено учителю, и с темпераментом и своеобразным юмором опытного публичного лектора. Привлекая примеры как из далекой древности, вроде судьбы «еврея Зюсса», то есть Йозефа Зюсса Оппенгеймера, всемогущего советника герцога Вюртембергского, казненного в 1738 году после смерти своего покровителя, и мало сейчас известную эпопею колорадского жука, которого якобы специально сбрасывали после Второй мировой войны американцы над картофельными полями в странах, «выбравших путь социализма», т. е. попавших под контроль советских войск, так и сообщения из новостных лент и порождаемые ими бесконечные волны откликов в социальных сетях - вроде печально известного казуса «распятого мальчика» и беспорядков в Кёльне в новогоднюю ночь 2016 года. И даже совсем свежий трагический случай в кемеровском ТЦ «Зимняя вишня» - увы, он тоже дал обильный материал для анализа того, как работает и как может быть использовано мифологизированное мышление.
Несмотря на простоту изложения, это серьезная книга, рассчитанная на зрелых читателей, готовых адекватно воспринимать приводимые сведения, включая порой пересказ грубых агиток, в ином контексте вполне себе «разжигающих». Но вывод автора не оставляет места сомнениям, как она сама к ним относится. «Мы живем в мире, где нами постоянно кто-то хочет манипулировать. <…>. Окунаясь в этот манипулятивный мир, мы как будто оказываемся на страницах комиксов — здесь все предельно просто. <…> В комиксе всегда легко понять, кто «хороший», а кто «плохой». Для того чтобы понять это в реальном мире, надо приложить усилия, подумать, а главное — устоять перед напором пропаганды. Каждый из нас имеет право самостоятельно решить, кто для него хорош, а кто плох, и не принимать на веру слова и образы, которыми его обрабатывают круглые сутки».
Мэтт Хейг. «Как остановить время»
— Пер. с англ. И. Стам
М.: Синдбад, 2019
Говоря в киношных терминах, 40-летний английский писатель предлагает нам что-то вроде смягченного ремейка «Горца». Его Коннора Маклауда зовут Том Хазард, он тоже родился на рубеже XV и XVI веков. Только он не шотландец, а французский аристократ-гугенот, вынужденный бежать с семьей в Англию. А главное - он не бессмертный, а, скажем так, замедленно смертный: стареет в 15 раз медленнее обычного человека. Так что к нашим дням ему на вид около сорока, он одинок, что вполне естественно в его положении, он аккомпанировал на лютне мистеру Шекспиру, сопровождал капитана Кука и бухал с Фитцджеральдом. А главное - он снедаем тоской по своей дочери Мэрион, родившейся в начале XVI века и - вот сюрприз! - оказавшейся так же, как он, носителем синдрома анагерии, то есть замедленного старения. Он тщетно пытается ее найти сотни лет, хотя всемогущее тайное общество «Альбатрос», объединяющее таких же уников под руководством самого старшего из них, тысячелетнего Хендрика, столетиями же кормит его обещаниями это сделать.
Трудно найти в наши дни жителя планеты Земля (во всяком случае из числа интересующихся современной европейской литературой), не слышавшего заглавную песню из «Горца» - духоподъемную “Who wants to live forever” группы Queen. У Мэтта Хейга, пока он сочинял этот роман, она, очевидно, тоже звучала в ушах постоянно. И книга вышла похожей на нее: в меру драматическая, в меру предсказуемая, не лишенная блеска, не переусложненная, но не примитивная.
Все время возвращаясь мысленно из наших дней к событиям позднего Возрождения, к веку Просвещения и к «веку джаза», немножко меняя оптику, герой Хейга приходит к тому же выводу, что и некогда пришел герой известного русского романа: люди всегда остаются людьми. Но портит их отнюдь не только квартирный вопрос.
«Для большинства современных людей не важно, где именно они находятся. Какая разница где? Сегодня люди присутствуют в реальности только наполовину, постоянно хотя бы одной ногой торча в великом цифровом нигде».
Эдуард Поляков. «По любви»
М.: Эксмо, 2018
Под обложкой книги с бесхитростным, но жизнеутверждающим названием скрываются две дюжины коротких рассказов, написанных выпускником прозаического семинара Литинститута, сотрудником музея-заповедника «Коломенское». Прежде чем стать музейным работником, он успел защитить диссертацию по творчеству Валентина Распутина, и это, безусловно, нашло отражение в собственной прозе Эдуарда Полякова, выпускаемой в «Эксмо» в серии «Честная проза».
Что ж, так оно и есть. Вот герои одного из рассказов встречаются на кладбище, на могилке их бывшей одноклассницы: «Обнялись. Похлопали друг друга по спинам. Разулыбались, как дети. И продолжили путь вместе, оживлённо расспрашивая друг друга, кто как теперь живёт. Жили оба, как оказалось, в общем, одинаково. Ни богато. Ни бедно. Ни весело. Ни скучно. Словом, как живут русские мужики. Которым перевалило за сорок». Веселые и горестные истории из жизни этих мужиков, погодков и земляков Полякова - а также их удачливых и пропащих соседей, родственников, а то и предков, заставших еще войну, - и составляют книгу. Но «истории» здесь не синоним «байкам» и «анекдотам». Потому что, зарываясь в сугубый, порой суровый реализм, автор все-таки старается не забывать главного: все хорошее в жизни происходит только по любви.
Эрик Вюйар. «Повестка дня»
- Пер. с франц. Аси Петровой
М.: Эксмо, 2018
Представьте себе утрированного француза: в беретке, с багетом под мышкой, поминутно повторяющего «о-ла-ла!» и норовящего поцеловать каждой даме ручку. Немного гротескно, но шарма не отнимешь. Книга - прошлогодний лауреат Гонкуровской премии - можно сказать, такой же утрированный образчик современной беллетристики на языке той великой литературы, которой мы, собственно, и обязаны самим этим выражением, belle letters.
Во-первых, книжечка невелика: чуть больше трех авторских листов, или 160 небольших страниц. Как раз на одну поездку в экспрессе «Интерсити» или короткий отдых на взморье. Во-вторых, она зыбка в жанровом смысле. Что это? Сборник рассказов, объединенный сквозными героями, или всё-таки размытый импрессионистский роман? Маркетологи придумали для таких текстов термин «роман в рассказах». Ближайший удачный русский образчик, как это ни странно - «Ботинки, полные горячей водки» и «Семь жизней» Захара Прилепина (что, заметим в скобках, бросает иной свет на причины интереса к брутальному политруку на Западе: политика политикой, но как сочинитель Прилепин прекрасно укладывается в современную европейскую парадигму). Только вместо охранников, шоферюг и ментов в героях у Вюйара высший слой довоенных немецких промышленников и государственных деятелей - Крупп, Опель, Сименс, Гитлер, Риббентроп, а также их австрийские и английские «визави» - Шушинг, Чемберлен, еще не знающие, что из политических оппонентов им суждено стать смертельными врагами. Потому что время действия книги - начало 1938 года, месяцы и недели, предшествующие аншлюсу, то есть псевдодобровольному вхождению Австрии в Третий рейх.
И это тоже характерная черта современной французской изящной словесности - попытки докопаться все-таки до сути, все более и более экстравагантными способами: в чем причины общеевропейской катастрофы? Как культурнейшие и наиболее технически развитые страны Старого Света могли дойти до такого? Ответ Вюйара, в общем, хорошо понятен русским читателям. Во всяком случае, тем, которые не пролистывали философические рассуждения в «Войне и мире»: у каждого из действующих лиц своя повестка дня. Промышленникам нужна стабильность и новые рынки сбыта, поэтому они готовы спонсировать рейхсканцлера Гитлера, не обращая внимания на его пугающую националистическую риторику. Австрийский премьер Шушинг, маленький диктатор, отчаянно цепляется за власть любой ценой. Ограниченный, но безукоризненно воспитанный английский джентльмен Чемберлен даже представить себе не может, до каких степеней неджентльменства могут дойти его контрпартнеры. И только старый художник Луи Суттер в психиатрической лечебнице пальцами рисует на бумажной скатерти безумные пляшущие фигурки - не подозревая, что он-то ближе всего подошел к сути происходящего.
Пегги Гуггенхайм. «На пике века. Исповедь одержимой искусством»
- Пер. с англ. С. Кузнецовой
М.: Ad Marginem, 2018
Описывая первые годы функционирования прославившей ее галереи современного искусства в венецианском палаццо Веньер, Пегги обрушивается на бестактных зевак, считающих, что любезно предоставленная им возможность осмотреть коллекцию автоматически дает им право на личное общение с хозяйкой дома. «Люди нынче совершенно не умеют себя вести. Ах, старые добрые времена, когда еще были живы манеры!» - восклицает она. Даже если вынести за скобки неловкий оборот, предполагающий в манерах наличие жизни (который все-таки скорее на совести переводчика, а не автора), все равно немного комично, что наследница американских скоробогачей, сколотивших невероятное состояние на серебряных рудниках, вздыхает о «старых добрых временах». В которые ее просто не пустили бы на порог патрицианского дома, ставшего ее.
Но в этих жалобах есть смысл. Маргарита (Пегги) Гуггенхайм прожила жизнь, свойственную скорее аристократкам «старого режима», то есть до Французской революции, а не женщине, путь даже богатой, чьи годы жизни (1898—1979) вместили обе мировые войны. Достаточно сравнить с другой эксцентричной миллионершей из знаменитой еврейской семьи, «Джазовой баронессой» Панноникой Ротшильд, принимавшей участие в деятельности «Свободной Франции», а потом бросившей достойного мужа и пятерых детей ради смурного гения Телониуса Монка и его друзей-наркоманов.
У Пегги все гораздо традиционнее: парижские салоны, дружба с crème de la crème тогдашнего искусства, от Стравинского до Дюшана, краткий, но необходимый для статуса покровительницы искусств брак с Максом Эрнстом - и долгие годы жизни в собственном палаццо на Большом Канале, в окружении кошечек, собачек и картин Джексона Поллока, которому она благоволила. В статусе эксцентричной, но, впрочем, не теряющей связи с действительностью (в частности, она всё-таки отказалась от планов надстроить в конструктивистском духе свое недостроенное палаццо, стоящее почти напротив Дворца дожей) и всеми уважаемой богачки-меценатки - настоящей ролевой модели для жен, дочерей и племянниц современных олигархов. Что она с юмором и описала в книге, вышедшей в последний год ее жизни.
«У меня была собака по имени Сэр Герберт — в честь мистера Рида (коим он еще тогда был), хотя своего пса я посвятила в рыцари задолго до того, как это случилось с Гербертом. Когда я позвонила Раулю сообщить о посвящении в рыцари настоящего Герберта Рида, он спросил: «Ты имеешь в виду пса?» То же самое постоянно происходило у меня дома, когда у меня гостил Сэр Герберт. Слуги каждый раз переспрашивали: «Вы имеете в виду собаку или человека?»
