«Польский Джеймс Дин»

Текст: Мария Воронова

Фото: culture.pl

14 января исполняется 85 лет со дня рождения писателя Марека Хласко. Которого трудно представить старцем - он погиб в возрасте 35 лет. Впервые польский читатель взял в руки его главную книгу «Красивые, двадцатилетние» в 1988 году, когда автора уже 19 лет не было на свете. В Париже она вышла на 22 года раньше, когда автору было 32. «Такой Польши не существует», — хором говорили издатели желавшему написать «роман в фактах» Мареку Хласко. Однако сегодня его произведения — среди которых и книга «Красивые, двадцатилетние», вышедшая в России, но незаслуженно незамеченная и не переиздававшаяся, — воспринимаются как знаки эпохи.

Как прославился Марек Хласко?

Марек Якуб Хласко родился 14 января 1934 года. Семейная легенда гласит, что во время крещения двухлетний Марек, когда его спросили: «Отрекаешься ли ты от злого духа?», ответил «Нет». Этот случай позже приводили как свидетельство того, что трудный характер будущего писателя проявился уже в самом раннем возрасте.

В январе 1945 года Марек стал очевидцем масштабного наступления советских войск и тогда впервые попытался систематизировать свои впечатления, ведя дневник. Драматическое описание событий, анализ души советского человека и менталитета homo sovieticus Марек Хласко спустя годы поместит в «Красивых, двадцатилетних».

Хласко не получил профильного образования: в школе он учился неважно, а из лицея вылетел за непослушание и после этого - в 16 лет - решил завязать с учебой. «Школы я не закончил: частично из-за семейных неурядиц, частично по причине идиотизма, обнаруженного у меня учителями. <…> Начальную школу мне удалось с грехом пополам закончить исключительно благодаря тому, что математику вел тот же учитель, который преподавал польский. Во время войны, в Варшаве, я ходил в школу к монахиням на улице Тамка; в этой школе был обычай: самому плохому ученику прицепляли огромные ослиные уши из бумаги; я их носил постоянно. После войны, «когда родилась новая Польша», дела мои стали получше: ослиные уши вышли из употребления, и я просто стоял в углу, лицом к стенке. Научиться чему-либо в таких условиях трудно; но до восьмого класса я продержался, «выезжая» на сочинениях».

Настоящей школой жизни для него стали многочисленные работы - от шофера до корреспондента, однако на каждой из них он держался едва ли несколько месяцев.

Журналистская карьера Марека началась в 1951 году, когда он, 17-летний, устроился на предприятие METROBUDOWA (стоит заметить, что метро появилось в Варшаве только в 1995 году), где продержался - по своим меркам - рекордно долго, чуть более года. Тогда Хласко неожиданно заслужил доверие партии и был назначен местным рабкором крупнейшей газеты ПНР Trybuna Ludu, официального органа ЦК ПОРП. Через несколько лет именно в этой газете появятся первые нападки на уже популярного писателя.

Первые статьи корреспондента-самоучки очень понравились работодателям. Но однажды Хласко вручили книгу «Водители» Анатолия Рыбакова, которая произвела на него довольно сильное впечатление. «Это была первая книга в стиле соцреализма, которую я прочитал. Нужно признать, она меня ошеломила. Такую ерунду и я могу писать, сказал я себе. И пошло-поехало».

Большой литературный дебют Хласко состоялся в 1954 году с публикацией романа «Соколовская база» в одном из молодежных журналов, Sztandar Młodych. 20-летний автор заявлял, что это произведение - плагиат романа Рыбакова, но литературное сообщество не восприняло его слова всерьез:

для молодежи Хласко и его резко выбивающийся стиль стали символом нонконформизма.

В 1956 году вышла книга рассказов «Первый шаг в облаках», которая окончательно упрочила славу Хласко. Сборник немного напоминает другой громкий литературный дебют - «Дублинцев» Джойса, который описал меланхоличный город и будни горожан с их маленькими трагедиями и радостями.

С 1958 года писатель много путешествовал на Западе, и польская пресса начала резко критиковать его. Trybuna Ludu писала о нем как о «примадонне на один сезон» и авторе пасквилей «не только о политической системе, но и об обществе». Последней каплей стала публикация антиутопического рассказа «Кладбища» в самом крупном антикоммунистическом эмигрантском польском журнале Kultura, издаваемом Ежи Гедройцем.

Посольство Польши в Риме отказалось продлить писателю паспорт (США, куда он собирался дальше, требовали, чтобы паспорт въезжающего иностранца был действителен по меньшей мере еще год) и предложило ему вернуться на родину и решить вопрос там. Вместо этого Хласек, понимающий, что из Польши его уже не выпустят, предпочел въехать по имеющейся у него визе ФРГ в Западный Берлин и попросить там политическое убежище.

После этого Хласко жил то в Израиле, то в Германии или Франции, а в 1968 году уехал в США, куда его позвал Роман Полански. Карьера писателя в гору вовсе не шла. Скорее наоборот. В Лос-Анджелесе с Хласко и его приятелем, композитором Кшиштофом Комедой (сочинившим, в частности, музыку к фильму «Ребенок Розмари»), произошел несчастный случай: выпивший писатель неудачно толкнул Комеду, который покатился кубарем с холма, сильно ударился головой, впал в кому и вскоре, несмотря на сделанную операцию по удалению гематомы, скончался.

Потрясенный произошедшим Марек сказал: «Если Кшиштоф умрет, то и я последую за ним». И действительно: через полгода писателя не стало. Покончил с собой в гостиничном номере, приняв большую дозу снотворного и алкоголя.

В чем феномен Хласко?

«Когда я разговариваю с нынешними красивыми, двадцатилетними, меня пугает одно: все они знают, что в Польше плохо, все отчетливо понимают, что Польша — оккупированная страна, но никого это особенно не колышет», — пишет Марек Хласко в литературной автобиографии.

На восприятие этого произведения, которое родилось в важный период истории ПНР — после первых кризисов польского социализма, — неизбежно влияет биография автора. Вынужденный эмигрант Марек Хласко долго считался «польским ответом» Джеймсу Дину (писатель и внешне смахивал на него), в России же его судьбу можно отчасти сравнить с судьбой Аксенова и Довлатова. Он стал модным писателем, даже настоящим идолом после публикации пронзительного сборника «Первый шаг в облаках» (в книгу вошел рассказ «Петля», экранизированный в 1957 году Войцехом Хасом), а также после своих заметок для «самой смелой польской газеты» Po prostu.

К профессии писателя Хласко, с трудом окончивший школу, подходил очень серьезно - вносил правки и неоднократно переписывал каждую страницу.

Масштаб его популярности можно сравнить со славой рок-звезд. Репутация авантюриста и пьяницы способствовала поддержанию его имиджа «писателя-изгоя» (хотя сам Хласко в поздних эссе с возмущением писал: «Когда месяцами работаешь над произведением и ни разу не притрагиваешься к алкоголю, этого никто не замечает. Но как только ты выбираешься в бар и берешь стакан в руки, сразу начинают судачить о твоих пристрастиях»).

Для одних Хласко был символом противостояния коммунизму, для других — жертвой безжалостной системы и личным врагом Владислава Гомулки. А смерть за границей в возрасте 35 лет, разумеется, усилила интерес к личности Хласко.

«Правдивый вымысел»

Сам Хласко называл свою книгу «Красивые, двадцатилетние» правдивым вымыслом: автобиография получилась не совсем автобиографичной, зато очень литературной. Книга состоит из множества зарисовок на самые различные темы. Хласко собрал воспоминания о своей юности, первых работах, трудностях эмиграции и моментах абсолютного безденежья и безысходности.

«Работник тысячи работ», Хласко рисует портрет своей страны и ее граждан: рассуждает о том, почему американцы ненавидят поляков (особенно интересно читать об этом сегодня, глядя на нынешние польско-американские отношения); рассказывает историю, как его пытались завербовать в стукачи сотрудники местной Службы безопасности; обвиняет главного редактора самой передовой польской газеты в трусости; дает советы, как выживать в немецких тюрьмах, а также объясняет, в какую из них лучше и выгоднее попадать; как отдохнуть в психиатрической клинике, симулируя заболевание (и это может быть настоящей пошаговой инструкцией по вранью); и благодарит всех, кто помог ему выжить за границей — во Франции, Италии, Израиле, Германии…

А еще он говорит о разгильдяйстве молодого поколения, любимых актерах, приключениях в борделях и алкоголизме. Множество историй, объединенных лишь тем, что все они случились с одним человеком. И порой несколько обескураживают натурализмом.

Хласко пишет настолько непринужденно, что порой аморальные действия героев, едкие замечания автора или его черный юмор — которые должны вызывать недоумение или даже отвращение — становятся уместными и даже очаровательными.

И если нам немного непонятен, например, немецкий юмор, то с польским проблем не возникает. Мы на «на одной юмористической волне».

И потому ирония Хласко так близка русскому читателю.

Название «Красивые, двадцатилетние» — уже проявление горькой иронии. От книги с таким заголовком ждешь, что она окажется манифестом молодости и перспектив. «Молодости» в ней, однако, не так много: Хласко появляется на страницах молодым, но уже сложившимся писателем (который, похоже, уже предчувствует скорый закат), а круг его общения составляют либо взрослые, либо производящие такое впечатление люди.

«Мы, уже лысеющие, и не красивые, и не двадцатилетние, все-таки сделали несколько шагов под солнцем — кто-то в правильном направлении, кто-то — не совсем туда, куда бы надо; особо выдающихся произведений мы не создали, но, быть может, они пригодятся будущим хроникерам как доказательство нашей убогости и бездарности — как доказательство немощи людей, живущих в нечеловеческих условиях, но не находящих в себе сил в этом признаться».

Литературная автобиография Хласко стала его последним значимым произведением. Эту книгу опубликовали в Париже за три года до его смерти. В Польше же все произведения Хласко оказались под запретом до 1983 года.

Почему же стоит прочитать «Красивых, двадцатилетних»?

Восточная Европа подарила литературе многих замечательных авторов, которые, увы, мало известны за границей - или стали известны, только переехав на Запад, как Кундера. И, несмотря на не совсем корректную по нынешним временам шутку о том, что «Польша не заграница», о польских реалиях обычный российский гражданин не знает почти ничего.

Книги Хласко открывают читателю польскую реальность, которая, надо признать, все же отличалась от советской. Из-за внутренней опустошенности автора диалоги или описания могут показаться придирчивому читателю недостаточно «наполненными». Зато они очень «кинематографичны». «Красивых, двадцатилетних» может не оценить консервативный читатель: польская действительность - так, как она описана Хласко, может шокировать. Но его ли в том вина?

Прах писателя сейчас захоронен на варшавском кладбище Повонзки, где на надгробном камне высекли слова, повторяющие название одной из повестей Хласко: «Его жизнь была коротка, и все от него отвернулись». Однако сегодня это утверждение вряд ли верно - в Польше после 1983 года Марек Хласко стал настоящим классиком.