В Москве выходит уже вторая книга харизматичного немецкого рокера. На сей раз в красочном оформлении экспрессионистскими рисунками Дэна Зозули и, главное, двуязычным. Это дает возможность сравнить резкие и порой угловатые русские переводы, выполненные известным переводчиком Евгением Витковским, с оригиналами. Что мы и попросили сделать московских переводчиков и филологов Евдокию и Антона Нестеровых.
Текст: Е. Нестерова, А. Нестеров
Обложка предоставлена издательством
Тилль Линдеманн. Messer. Пер. Е. Витковского. - М.: БомбораТМ, 2019
Изданный по-русски сборник стихов Тилля Линдеманна, фронтмена группы Rammstein, - это именно сборник стихов, а не текстов песен.
Составитель книжки, драматург и художник по свету Герт Хофт, сделавший со знаменитыми рокерами целый ряд проектов, уверяет, что поэзию Линдеманна «нельзя соотнести ни с произведениями Готфрида Бенна, ни Маяковского, ни с какими-либо еще…», но…
Представьте, что художникам-экспрессионистам Отто Диксу или Георгу Гроссу заказали иллюстрации к сказкам братьев Гримм, балладам Гете и стихам Георга Гейма, а кто-то из дадаистов понарезал из этих рисунков коллажи, добавив для яркости картинки из анатомического атласа - и вы получите довольно точный визуальный аналог того, что ждет вас под обложкой Messer. Это все же очень - пусть не экспрессионистская, но - «постэкспрессионистская» книжка.
И переводчику на русский Евгению Витковскому надо было найти свой способ как-то это передать. На самом деле разыграть такое на другом языке - чертовски интересная задача, и понятно, почему за рок-поэзию (или, во всяком случае, поэзию рок-музыканта) взялся в данном случае переводчик, чье имя ассоциируется с «русским» Рильке или «русским» Бодлером.
Вот только как все это воссоздать, когда под рукой в качестве материала для коллажа - русская живопись? Волей-неволей глаз порой выхватывает фрагменты то Васнецова или Билибина, то - Дейнеки, то кусочки Родченко и Эль Лисицкого…
По содержательному пласту стихи Линдеманна русскому слуху могут напомнить «На дне» Горького, по атмосфере абсурда - что-то из Чехова, что-то из Достоевского или Гоголя. Это одновременно «документализация» подполья, сумасшедшего и мертвого, только уже не дома, а мира.
В немецком тексте слышится сразу несколько пластов - во-первых, довольно часто мелькающие отсылки к сказкам братьев Гримм - на самом деле гораздо более мрачным и страшным, чем привык думать о них русскоязычный читатель, знакомый с этими сюжетами в «приглаженных» детских пересказах. Во-вторых, это явственно читаемые аллюзии на «классическую» немецкую поэзию - Гете, Шиллера, и т. д., как, например, в стихотворении Tot singt - «Смерть поет». В-третьих, у Линдеманна все же присутствует очень сильный экспрессионистский пласт - чтобы увидеть это, достаточно открыть знаменитую антологию «Сумерки человечества», впервые изданную в Германии в 1919 г. - и до сих пор не переведенную на русский целиком - и на фоне ее почитать Messer. Прибавьте к этому еще «литературу руин». В сумме получается такая современная деконструкция подсознательного немецкой культуры.
Казалось бы, обо всех этих слагаемых подтекстов стихотворений Линдеманна русскоязычный читатель имеет какое-то представление - но довольно смутное, и прямые отсылки не очень работают. Вряд ли тот, кто читает в русском изводе, сразу увидит в стихотворении (именно в стихотворении, а не в одном только названии) «Смерть по нотам» макабрическую отсылку к «Фуге смерти» Пауля Целана.
Так, у Целана было:
Schwarze Milch der Frühe wir trinken sie abends
wir trinken sie mittags und morgens wir trinken sie nachts
wir trinken und trinken
wir schaufeln ein Grab in den Lüften da liegt man nicht eng…
Er ruft spielt süßer den Tod der Tod ist ein Meister aus Deutschland
er ruft streicht dunkler die Geigen dann steigt ihr als Rauch in die Luft
dann habt ihr ein Grab in den Wolken da liegt man nicht eng
Черное молоко рассвета мы пьем его вечерами
мы пьем его в полдень и утром мы пьем его ночью
пьем и пьем
мы роем могилу в воздушном пространстве там тесно не будет…
Он требует слаще играйте мне смерть Смерть это немецкий учитель
он требует темней ударяйте по струнам потом вы подыметесь в небо как дым
там в облаках вам найдется могила там тесно не будет…
(Пер. О. Седаковой)
У Линдеманна это мутирует в иной текст, с залихватским ритмом, рифмами - фуга оборачивается площадной плясовой:
Geboren in Bedrängnis
und an eine Sau gelegt
den Zitzen zum verhängnis
Milch in beiden Ohren
so offen Ärgernis erregt…
Doch selig sind die Toten
großer toter Meister
ein Walzer der Idioten
der Herzschlag gibt den Takt
so sterben wir nach Noten
[На уровне подстрочника это можно передать как:
Рожденные жалкими / и свиноматке подложенные / к сосцам - обреченно / Молоко в ушах / Чертовски раздражает… <…> / Блаженны мертвые / <…> / великий мертвый Маэстро / вальс идиотов / Такт задает бьющееся сердце / мы умираем по нотам]
А вот что получается из этого в переводе Витковского:
Рожденья страх познавшие
под боком у свиньи
к сосцам судьбы припавшие
в ушах дурная влага
Но умереть блаженнее
Смерть - властелин оркестра
кивает метроном
по нотам мы умрем
Переводчик так или иначе «сдвигает» оригинал, чтобы создать ощущение аллюзивности (балансирующей порой, все же на грани вторичности) этих текстов. По-немецки Линдеманн звучит гораздо современнее, чем по-русски. Где-то Витковский сознательно архаизирует лексику и строй текста. У него все это - гораздо ближе к традиции XIX века - что придает тексту абсурдности. Это разом добавляет стихам и саркастичности, и бессмысленности, что в данном случае действительно выигрышный переводческий ход. Эта «возвышенность» также может считываться как попытка за счет «задушевной лиричности» XIX века восполнить и отчасти уравновесить то, чего не хватало жизни описываемых у Линдеманна персонажей - а многие его стихи вполне сюжетны. Такой перекос в «красивость», попытка «облагороженно» подать грязь и стыд может быть воспринята как желание рассказчика придать статус человека тем, кто в жизни менее всего был «образцом человечности» (а большинство персонажей Линдеманна - мертвецы на момент рассказа). В оригинальных текстах эту функцию выполняет само повествование об их историях, тот факт, что их заметили и удостоили стихотворения. В русском же изводе на это работает сдвиг стиля. Наконец, этот странно звучащий на современный слух текст может создать у читателя ощущение, что он имеет дело если не с чистой воды графоманией, то с осознанными попытками «писать под капитана Копейкина». И это тоже в какой-то мере имеющее право на существование решение.
В любом случае этой книжке стоит быть благодарной уже за то, что она заставляет понять, насколько немецкая рок-сцена отлична от английской и американской, просто в силу того, что у немецкой рок-традиции иные корни - не столько блюз и джаз, сколько кабаре времен Веймарской республики, насквозь пропитанные духом экспрессионизма.
