Текст: Владимир Березин
Писатель Замятин умер в тридцать седьмом. Общественная память присваивает этому году насильственные смерти где-нибудь в расстрельном подвале. Но Замятин умер во Франции, когда близ советского берега еще ходили ледоколы, которые он когда-то строил. Более того, он продолжал быть гражданином СССР, хотя в Большой Советской энциклопедии его ругали за предательство, а потом и вовсе перестали упоминать в книгах. Его выпустили за границу в 1934 году и говорили, что отчасти оттого, что смерти Есенина и Маяковского неприятно удивили власть. Впрочем, в свое время Замятина чуть было не посадили на философский пароход, чему он был рад, но друзья выхлопотали для него разрешение остаться.
Евгений Иванович родился в семье священника, участвовал в революционном движении. Его арестовывали, но в 1916 году послали на английские верфи. Дело в том, что Замятин был хорошим инженером, а во время войны их была нехватка.
Часто писатель, бросаясь в омут сочинительства, прощается с прежней профессией. Замятину удавалось до поры до времени эти занятия совмещать. Из Англии, к примеру, он привез чрезвычайно интересную книгу «Островитяне» о местных жителях.
Но в 1920 году он написал антиутопию - самую известную свою книгу. Роман «Мы» сожрал писателя Замятина, который был гораздо шире своего произведения. Однако потомки, зная, что приключилось после смерти Замятина в ХХ веке, интересуются только политической составляющей, забывая об экспериментах с сюжетом и стилем. При этом судьба романа была трудной: на родине его издавать не стали. Его напечатали (в исковерканном виде) в Праге в 1927 году. Дальше жизнь текста меряется отрезками по четверть века - в 1952 году он впервые вышел в авторской версии в Нью-Йорке. В 1988 году он впервые напечатан в СССР. Происходит короткая вспышка популярности в конце восьмидесятых - начале девяностых, и книга погружается в братскую могилу антиутопий второго ряда. Это предмет для вопроса на экзаменах для филологических специальностей, и ленивый студент бормочет: «Это такое общество, в котором все люди под номерами. И еще они там какой-то Интеграл строили». Студенты, что посмотрели в другие книги, припоминают фразу Чуковского «Роман Замятина «Мы» мне ненавистен. <…> …в одной строке Достоевского больше ума и гнева, чем во всем романе Замятина».
Но рядом Чуковский замечает, что Замятин воюет с фурьеризмом, принимая за него социализм, а потенциал социализма огромен.
В утопиях того времени конечная цель описывалась туманно, давая простор воображению. Это было спасительное умолчание, а когда фантасты сочиняли подробный мир - утопия тут же превращалась в антиутопию.
«Мы» роман очень геометрический. Это роман инженерный, и не только тем, что описывает мир бездушного разума (когда у героя случайно отрастает душа, ее ампутируют хирургически).
Он о вечной битве людей: одним нужен порядок, другим - свобода. И ни о каком их гармоничном сочетании в нашей скорбной истории речь не идет.
Замятин выстраивает антиутопию, как корабль на стапеле, тщательно подгоняя каждую деталь. Эта социальная конструкция похожа скорее на немецкий вариант тирании, чем на восточный, в котором, как известно, бесчеловечность законов смягчается необязательностью их выполнения. Наша утопиестроительная машина поскальзывается на крови, сбоит и рушится сама. А вот европейский эксперимент приходится прекращать танками Т-34 и «Шерман». Оба хуже, впрочем.
Человек под «нумером» Д-503, конечно, подлежит сравнению с Щ-854 из солженицынского рассказа. Но прямым потомком замятинского Д-503 стал главный герой оруэлловского «1984», где реализована та же сюжетная конструкция: управляемое тоталитарное общество, персонаж, бунт которого начинается через половое влечение. Он изменяет системе, как жене, а затем система пожирает его, уничтожая свободу воли перед окончательной гибелью своего винтика.
Впрочем, читателям двадцатых годов замятинский роман казался скучным. Да и для современного читателя язык романа архаичен, а сюжет - схематичен. Многое в нем кажется архаичным.
Но работа Замятина всяко интереснее романа «Мы». К примеру, он переписал в скоморошьем виде «Левшу» Лескова и не дописал очень интересный текст «Бич Божий». Нужно сказать и о блокнотах писателя - с 1914 по 1936 год писатель вел в них опись окружающего мира. Записи на одной и той же странице соответствовали разным временам, почерк менялся, менялись и обстоятельства, оставалось неизменным одно - зоркость и внимательность к деталям. Сейчас они, кажется, в Бахметьевском архиве при Колумбийском университете. В них масса параллелей с известными (и старыми) мемами. Вот Замятин пишет про котого-то: «Выпил основательно - и надо было ему выйти в коридор. А был в комнате пустой шкаф платяной - ниша в стене с желтой дверью: точь-в-точь как входная дверь. И попал он в этот шкаф. Открыл: белая стена, видно - свежая, недавно закладена. Глухая стена. Ткнулся - глухая. И весь бледный, вернулся:
- За-замуровали... Господа, нас замуровали…»
Или еще:
«Приехал жрец! Североамериканская индейская знаменитость, ясновидящий, оккультист, Палеолог, Великий Поэт, мышлитель телепатии и ясновидящий на ограниченное расстояние. Любитель всемирной публики, указатель судей, отгадчик как звать, сколько душ, месяц и день рождения и многих других нетерпеливых тайн жизни. Даю советы и познания, кому жизнь тяжела. Принесите карточку его и почерк, а если - нет, тоже неважно. Излечиваю болезни, удуши, душевные страдания, любовное влечение, расстройство ослабления нерв, [от возбужденных нерв и злоупотребления] от пьянства и вечного запоя и всяких других наркотиков жизни. Плата в зависимости от потребностей - 1 рубль».
Иногда эти истории кажутся смешными, вот эта попала даже в какой-то юмористический сборник: «На кирпичной стене Страшный суд намалеван: грешники, праведники, черти хвостатые и сам Судия. Ребенку не достать до праведников. Баба поднимает его (под мышки):
- Ну, всё одно: поцелуй Боженьку в хвостик, поцелуй - в хвостик…»
Смешно, смешно, но только рядом с этим находятся наблюдения, которые будто взяты из «Окаянных дней» Бунина:
«Ну, у меня штык один. Кликнул я с поста товарища с винтовкой. А этот всё опять свое заладил: «Братцы, простите, я раненый». Чудно.
(Смеется.) Пауза.
Другой красноармеец:
- Ну что же вы с ним?
- Ну что же? Пристрелили, конечно. Я, говорит, раненый… Чудак».
Вот вам сколок русской смуты, та капля, по которой можно составить представление о несчастьях миллионов людей.
Замятин был настоящим инженером и при этом настоящим писателем, что позволяло ему выстраивать четкий чертеж времени, строить непротиворечивую конструкцию, которая у него называлась «литература».
Вот его метафора, актуальная и сейчас: «Живая литература живет не по вчерашним часам и не по сегодняшним, а по завтрашним. Это — матрос, посланный вверх, на мачту, откуда ему видны гибнущие корабли, видны айсберги и мальстремы, еще неразличимые с палубы».
Материал был впервые опубликован на нашем портале в 2019 году.
