Фото: pixabay.com
Все удивляются тому, что ты не умерла, когда узнают, что тебе уже девяносто лет. Как будто ты протухший минестроне, который почему-то до сих пор не выкинули из холодильника. С одной стороны, есть в этом что-то обидное, а с другой – ты и сама понимаешь, что слишком стара, чтобы беспокоиться о таких вещах.
Ты смотришь на молодых девушек в коротких платьях и парней с модными стрижками и не можешь взять в толк, почему они жалуются на понедельники – якобы самые трудные дни недели; на плохую погоду и на то, что одним достается все, а другим – ничего. А в девяносто любое утро прекрасно и удивительно. Хотя и тогда оно было таким же, просто ты осознаешь это только спустя годы.
Я только что поговорила с Рози – старшей из моих внуков, а их у меня пять: помимо Рози, две девочки-двойняшки и два мальчика. Мне интересно слушать, как Летиция в красках описывает очередной день на съемочной площадке в Лос-Анджелесе, а я обещаю ей дожить до того момента, когда ей вручат «Оскар», или как Рокко хвастается тем, что он стал капитаном футбольной команды. Они разбрелись по разным городам и даже странам, и я счастлива за них настолько, насколько вообще можно быть счастливой за своих близких.
Очередным августовским утром я иду на кухню. Смотрю на корзину с фруктами на столе, затем перевожу взгляд на коробку с овсяными хлопьями и, так и не найдя ничего из этого удовлетворительным, открываю холодильник. Йогурты, сыр, томатный суп с морепродуктами… Понимаю, что сегодня хотела бы совершенно другой завтрак.
Я встречаюсь лицом к лицу с самой собой в возрасте двадцати с лишним лет, когда смотрю на рамки с фотографиями над обеденным столом. Высокий смуглый брюнет обнимает ту меня, одетую в синее платье с белыми волнами, играющими на подоле.
Подхожу ближе к выкрашенной персиковой краской стене и продолжаю любоваться снимками, воспроизводить в памяти события. Мой взгляд останавливается на нас, целующихся на террасе.
Блюда на заднем плане трудно разглядеть, если ты не знаешь об их существовании, но я-то помню, что к скромному ужину в честь нашей свадьбы подавали равиоли с рукколой и сливочным сыром и пиццу «Маргарита». Да и как можно забыть, что твоя свекровь вместо наставлений в духе «Умейте не только слушать друг друга, но и слышать» зачитывала пошаговую инструкцию приготовления пасты из пресного теста?
Я смотрю на фотографию и как будто ощущаю во рту вкус этих блюд. Как будто снова вхожу в кухню, полная решимости предъявить Рафаэлю претензию по поводу его беспечности. Я переступаю порог и уже открываю рот, чтобы возмутиться, но как только вижу его, утирающего рукой выступивший на лбу пот, останавливаю себя. Окно распахнуто настежь, но от плиты исходит настоящий жар.
Как же сильно я скучаю по моментам, когда мой Рафаэль – любящий муж и заботливый отец – ловко управлялся с разделочными досками и сковородами, и превращал любое приготовление пищи в предвкушение чего-то прекрасного. Когда он что-то смешивал, варил, раскладывал по тарелкам, украшал зеленью, напевая композиции из репертуара «Ricchi e Poveri».
Фриттата с броколли и сладким перцем, тирамису, креветки в горгонзоле – что угодно из того, что готовил Рафа, я сейчас бы с удовольствием съела.
Иногда я сомневалась, кого он любит больше – меня или свои кулинарные штучки. (Шучу, конечно.)
Его семья всегда с осуждением смотрела на меня, мол, она ничего не смыслит в итальянской кухне. Я стеснялась, но он никогда не стыдился меня. «А она умеет готовить ризотто? Серьезно? Pensati! Dio mio, Рафа, где ты ее нашел?» – хваталась за сердце его мать Патриция. Рафаэль пожимал плечами и улыбался. Казалось, его нисколько не беспокоило то, что родственники думают обо мне, и даже забавляло это, а я чувствовала себя так же неуместно, как груши в ризотто, но это сочетание, к моему удивлению, оказалось весьма неплохим.
Несколько месяцев я изучала основы итальянской кухни, но это оказалось для меня просто немыслимо. Я злилась, пытаясь сделать шарики из фарша одинаковой формы, пока Рафаэль, все это время наблюдавший за мной, не усадил меня за стол с бокалом вина, а затем продолжил приготовление фрикаделек в томатном соусе. Осознание того, что он любил меня и такой, бездарной в итальянской кулинарии, пришло именно тогда.
Мы боролись с посольством, чтобы получить для меня разрешение на въезд в страну, как борются с ломтиками прошутто, если они получились слишком большие для обертывания отбивных; искали для меня курсы по итальянскому языку, как ищут идеальный соус к цыпленку, и проводили теплые персиковые ночи в духе Беллини.
Перед знакомством с друзьями Рафаэля я полдня не могла определиться с образом, в котором собиралась предстать перед ними. По сложности это напоминало приготовление трио тартар. Тоска по зиме в солнечной Италии обращалась в бичерин, покрывающий губы пушистой белоснежной пенкой. Рождение первого, второго ребенка в моих воспоминаниях было сродни морскому окуню с фенхелем и кисло-сладким рисом. Вроде бы, с одной стороны, кислая боль ощущений, сопровождающих этот процесс, а с другой – сладостная радость, когда ты держишь на руках частичку вас обоих.
Мы прожили вместе столько, сколько позволило нам время, и всегда говорили, что секрет благополучия наших отношений заключается в любви, как для огромного количества блюд итальянской кухни в овощной основе «Софрито».
Усилившийся голод вернул меня в реальность, а на столе, к сожалению, так и не появились конкильони с фаршем или кантуччини. Ну что ж, придется довольствоваться… Стоп! Или…
Я быстро переодеваюсь, беру сумку и шляпу, а затем выхожу из дома и направляюсь в один маленький уютный ресторан. Сажусь за столик на веранде, делаю заказ и размышляю обо всем понемногу – о прошлом, настоящем, будущем.
Вы знаете, все-таки прекрасно, если ты никогда не позволяла себе жалеть о том, какой выбор сделала (и пусть он был непростым – что-то вроде переезда в другую страну – например, Италию) и с кем связала свою жизнь (даже если все говорили, что брак между представителями разных культур не принесет счастья). Если ты не обращала внимания на чужие советы из серии «со стороны лучше видно», потому что люди иногда ошибаются.
Прекрасно быть старушкой с множеством воспоминаний и трогательных, смешных историй и продолжать писать о чем-то (совсем неважно, о чем).
В девяносто – и вообще в любом возрасте – нужно запрещать себе говорить, что пора присматривать место на кладбище. Потому что в эти годы у тебя есть много дел – как никогда прежде: гулять в парке хотя бы раз в день, готовиться к танцевальному марафону на свадьбе внука, посещать занятия по гончарному мастерству, вязать. Быть частью будущего – и не только своего собственного, но и будущего детей и внуков.
Я все так же ассоциирую итальянскую еду с событиями из совместной жизни с Рафаэлем и с ним самим. Он не пользовался одеколоном, но всегда был окутан ароматами, наполняющими нашу кухню. Благодаря Лимончелло его ладони пахли лимоном, и я мгновенно представляла себе, как он, засучив рукава рубашки, очищает кожицу лимонов специальным ножиком с тонким лезвием. Тимьян и розмарин, пропитавшие курчавые черные волосы, перебивали запах шампуня; я прятала свой нос в их прядях и наслаждалась каждым вдохом.
Ароматы дают волю воображению и переносят меня в те места, где осталось так много нас. Поэтому даже после смерти Рафаэля связь между нами не разорвалась.
Я все так же люблю жизнь (а за что ее не любить?), и понимаю, что в девяносто любое утро прекрасно и удивительно.
Жалеть о чем-то? Я не жалею и не хочу жалости к себе других людей. Да, я никого не смогла полюбить сильней Рафы. Да, все изменилось, но судьба не перестала преподносить мне приятные сюрпризы.
Сегодня мой девяностый день рождения. Если подумать, в какой-то момент моя жизнь стала книгой итальянских рецептов, но я, несомненно, еще не прочла ее до конца.
